– Да, все так и есть, – кивнул Андерс. – Генерал Сикорский требовал, чтобы мой корпус отправился на фронт, но я настоял на своем. Мы готовимся к отправке в Северный Ирак. Думаю, что это произойдет в течение ближайших двух-трех недель.
– Вот и отлично, – сказал мистер Смит, – как только вы прибудете в Ирак, с вами свяжется наш человек, который поставит перед вами более конкретную задачу. Нам же важно сейчас получить ваше принципиальное согласие сотрудничать с нами.
– Да, я готов оказать помощь Рейху в борьбе против русских и англо-еврейских плутократов, – решительно произнес Андерс. – Вы ведь знаете, что я приказал уволить из моего корпуса всех евреев. В своих солдатах я уверен. Они рвутся воевать с русскими – да так, что мне порой приходится их останавливать, чтобы не провоцировать местные власти. Ведь были случаи, когда солдаты корпуса срывали со зданий, где располагались советские учреждения, красные флаги. Да что там солдаты – недавно полковник Ковцун в присутствии местных жителей брякнул: «Скоро придет Гитлер – и тогда я вам покажу, что из себя представляет польский полковник!».
– Господин генерал, – посланник Гиммлера осуждающе покачал головой, – конечно, нам приятно, что ваши люди так относятся к нашему общему врагу, но все же до поры до времени не стоит дразнить гусей. Будет лучше, если вы и те из офицеров, кому вы полностью доверяете, вели тайную работу, готовя ваш корпус к участию в боевых действиях на стороне Третьего рейха. Мы помним, господин генерал, о немецкой крови, которая течет в ваших жилах, и надеемся, что вы вскоре станете главой Польши. А пока я должен проститься с вами. Мне нужно срочно отправиться в Берлин, чтобы доложить рейхсфюреру о нашей беседе. Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! – ответил генерал Владислав Андерс, вставая, – надеюсь, что ваше обратное путешествие тоже пройдет удачно.
18 июня 1942 года. Полдень. Старый Оскол, штаб Центрального фронта.
Командующий фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков
Генерал армии Жуков задумчиво разглядывал карту. Ровно месяц назад, после того знаменательного разговора с товарищем Сталиным, он прибыл на вновь формируемый Воронежский фронт. Всего лишь месяц – а казалось, что прошла целая вечность. Дела тут обстояли не столь благостно, как сказал на той встрече товарищ Сталин. Многие командиры на местах, вплоть до командармов, с прохладцей относились к работам по созданию оборонительных рубежей и тщательной маскировке позиций. Преобладали шапкозакидательские настроения: мол, зачем строить тут мощную оборону, Красная Армия все равно скоро пойдет вперед и только вперед. До самого Берлина – и тогда мы уж покажем этим немцам, где раки зимуют…
Зимние победы и Брянско-Орловская операция сильно вскружили людям головы. Но он-то, Жуков, знал, что все эти победы по большей части связаны с именем только одного человека, который кочевал вместе со своим «цыганским табором» по фронтам и гонял немцев при помощи немецкой же тактики. Но одного Бережного на весь советско-германский фронт не натянешь. Сейчас его корпус припрятан где-то, как туз в рукаве, а значит, им тут, на Центральном фронте, придется стоять насмерть. И если они выстоят и сдержат вражеский наступательный порыв, заставив противника растратить резервы на преодоление вязкой обороны, вот тогда – тут Жуков хитро прищурился – он бы на месте Василевского нанес глубокий фланговый удар механизированным корпусом Бережного с вершины Брянско-Орловского выступа во фланг и тыл группы армий «Юг».
Задернув шторки на карте, генерал армии Жуков вернулся к своему столу, вспоминая, как месяц назад он, приняв дела, со всем своим темпераментом и неуемной энергией включился в работу по формированию фронта и укреплению его обороны. Сколько километров окопов он лично облазил, переодевшись в полевую форму… Сколько командиров снял и отдал под трибунал за разгильдяйство, назначая вместо расстрелянных недоумков людей из своего проверенного кадрового резерва… Скольких нервов ему все это стоило! И теперь можно сказать, что в общих чертах подготовка к отражению немецкого наступления завершена. Направления главных ударов вермахта определены, и там выстроены наиболее мощные полевые оборонительные сооружения и сосредоточены сильные группировки противотанковой артиллерии и резервы. В этой работе ему немало помог начальник штаба фронта, его старый товарищ генерал-лейтенант Максим Алексеевич Пуркаев – человек высокой военной культуры, хорошо знающий свое дело, штабист большого масштаба, и к тому же обладающий столь же неуемной энергией, как и сам Жуков.
В значительной степени именно благодаря генералу Пуркаеву спланированная Генеральным штабом многоуровневая глубокая полевая оборона превратилась в настоящий шедевр фортификационного искусства. В штаб фронта каждый день доставлялись аэрофотоснимки советских позиций, на которых ее никак нельзя было обнаружить, а на местности все эти позиции все же существовали, прикрытые десятками километров маскировочных сетей – в этом Жуков не раз убеждался лично. Так сказать, стратегическая внезапность обороны.
Также каждый день в штаб армии доставлялись разведсводки о том, как там дела у противника. Сплошной поток танков, артиллерии, пехоты, боеприпасов и горючего подтягивался к линии фронта из глубины оккупированной территории – и застывал, будто сдерживаемый огромной плотиной. Работала глубинная, воздушная и фронтовая разведки, и ни одно донесение Жуков не оставлял без внимания. Большое количество пехоты танков и артиллерии накапливалось севернее Курска, как раз напротив стыка 13-й и 40-й армий, и в районе Белгорода, напротив 21-й армии, где у немцев был небольшой плацдарм на левом берегу Северского Донца. Очевидно, намечался удар сходящимися клиньями, который разгромит и окружит основные силы 40-й и 21-й армии, после чего подвижные соединения гитлеровцев рванут по прямой на Воронеж и дальше, вглубь советской территории. Обычная немецкая тактика блицкрига, но в этот раз он, Жуков, сделает все, чтобы поломать эти планы.
Впрочем, на отражение этого удара работала чуть ли не вся страна. Большая часть пушек ЗиС-3, выпускаемых советскими заводами, шла именно в распоряжение Центрального фронта. А уж о новых сто- и восьмидесяти пяти миллиметровых противотанковых пушках, предназначенных для качественного усиления обороны, у Жукова были самые лучшие впечатления. Он даже не представлял, что станут делать немецкие танковые командиры, когда упрутся в позиции, с которых советские артиллеристы будут одну за другой выбивать их машины на дистанциях, не допускающих ведение эффективного ответного огня. Также в резерве фронта уже имелись 5-я танковая армия генерал-майора Александра Лизюкова, укомплектованная новыми, модернизированными по последней моде, танками Т-34 и КВ и несколько полков гвардейских реактивных минометов РГК – оружия, эффективного как раз против собранного в плотные наступательные боевые порядки противника.
Именно наличие в полосе фронта этих полков, вооруженных машинами БМ-8 и БМ-13, подсказало Жукову идею проведения контрартподготовки накануне немецкого наступления. Когда разведка доложит, что противник уже вывел свои войска на исходные рубежи, то лучшим в этом случае будет обрушить на них всю мощь советской артиллерии и нанести ему большие потери еще до начала боевых действий.
Как ни странно, эта идея не вызвала никакого отторжения в Генштабе. Напротив, Василевский, прочитав доклад подготовленный начальником артиллерии фронта генерал-лейтенанта Парсегова, пообещал дополнительно усилить фронтовую артиллерийскую группировку гвардейскими реактивными минометами, несколькими артиллерийскими полками особой мощности РГК и железнодорожными транспортерами с орудиями особо крупного калибра. Если железнодорожные транспортеры можно было использовать только против северной группировки противника на железнодорожной ветке Касторная-Щигры-Курск, то остальные средства артиллерийского усиления не были так привязаны к железным дорогам и могли быть использованы на любом угрожаемом направлении.
Кроме того, буквально в последние дни на полевые аэродромы в полосе фронта в дополнение к штатной авиации армий начал передислокацию истребительный авиационный корпус ОСНАЗ генерал-майора Руденко, предназначенный для завоевания локального господства в воздухе в небе будущего сражения. Развертывались посты ВНОС и радары, во фронтовые части массово прибывали авианаводчики. И по этой линии подготовка тоже была в разгаре.
Что бывает, когда в воздухе действует авиакорпус ОСНАЗ, показала Орловско-Брянская операция, когда такой же, но смешанный авиакорпус генерала Савицкого просто вымел немцев с небес и господствовал там, пока не завершилась активная фаза боев. Жуков прекрасно понимал, что такое господство в воздухе и насколько оно важно как для обороняющихся, так и для атакующих. Противник заранее сосредоточил на направлении своего главного удара большие массы авиации – так что, считал он, драка в небе будет страшная, и биться за воздух советским летчикам придется насмерть. Но и Руденко командовал в битве под Брянском и Орлом отличившейся в тех боях тяжелой истребительной дивизией ОСНАЗ, а значит, командир он знающий и опытный, назначенный, как и все командиры ОСНАЗовских соединений, лично товарищем Сталиным. Потому-то у генерала армии Жукова крепла уверенность, что легкой прогулки в небе над его войсками у немецких летчиков не получится.
В последнее время в полосе фронта активизировалась деятельность немецкой фронтовой и стратегической разведки, что также указывало на близость вражеского наступления. Мобильные истребительные группы «Смерша» метались по прифронтовой полосе, пытаясь успеть везде и скрыть от противника развертывание мощной стратегической обороны. Им удалось захватить и уничтожить большое количество немецких разведгрупп, в том числе и несколько состоящих из числа переодетых в советскую форму и прекрасно владеющих русским языком диверсантов полка «Бранденбург-800». По советским тылам кочевали опергруппы-ловушки – то есть группы советских военнослужащих, которые выглядели крайне безобидно и будто специально напрашивались, чтобы их взяли в качестве языков. На самом же деле они состояли из опытнейших «волкодавов» с подстраховкой.
Генералу Жукову даже представили для награждения «Знаменем» худенького, белобрысого и конопатого паренька, сыгравшего главную роль при захвате как раз «бранденбургской» группы. Оказалось, что у этого с виду еще совсем мальчишки имеется «личное немецкое кладбище» поболее, чем у иного матерого снайпера. Такие дела…
А дни неумолимо сменялись днями, месяц июнь катился к своему закономерному концу, и недалек был уже тот час, когда Третий Рейх и СССР поставят все на кон в самом титаническом сражении за всю историю войн.
19 июня 1942 года, Вечер. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный главнокомандующий Иосиф Сталин;
Начальник Красноводского временного лагеря для польских военнослужащих, подполковник войска польского Зигмунд Берлинг;
Командир 1-го чехословацкого отдельного пехотного батальона, подполковник чехословацкой армии Людвиг Свобода.
Подходил к концу июнь сорок второго года. Предгрозовая тишина на фронтах почти явственно потрескивала электрическими разрядами, в любой момент готовая разразиться бурей невероятной силы. То тут, то там немецкая пехота предпринимала короткие, но массированные атаки под прикрытием артиллерийского огня, которые парировались массивным пулеметным огнем и контратаками советской пехоты, что можно было расценить как отвлекающие действия или разведку боем. Германская сторона готовилась к еще одному прыжку на восток, а советские войска застыли в напряженной готовности, ожидая немецкого наступления.
И в этот самый напряженный момент Верховный Главнокомандующий страны, сражающейся за свое существование, нашел время встретиться с двумя иностранными офицерами не самого высокого ранга. Не все было так просто. Переворот в Лондоне и ликвидация лондонских эмигрантских правительств генерала Сикорского и Бенеша вызвали необходимость формирования просоветских польских и чехословацких частей, поскольку в связи с крахом Британии появилась возможность не создавать какой-то там дурацкий соцлагерь, а просто включать освобожденные страны в состав СССР на правах союзных республик. Сталин решил воспользоваться этой возможностью. Победитель в этой войне должен получить все.
Польская армия генерала Андерса фактически вышла из-под контроля советского руководства, а ее командующий вступил в тайный сговор с эмиссарами фашистской Германии. Об этом Сталину доложили вчера вечером, ибо товарищи из НКВД не даром едят свой хлеб. Окончательное решение по Андерсу и его армии будет принято на днях, но, исходя из того, что удалось узнать, уже было понятно, что создание армии под его руководством было ошибкой. Всю работу по формированию новых польских частей, которые будут сражаться с врагом, а не околачиваться в тылу, было решено поручить подполковнику Берлингу, который являлся «проверенным вариантом» и наилучшим образом подходил для этой цели.
Кроме того, во время зимних боев на Донбассе в окружение под Сталино попала 1-я словацкая механизированная бригада, в полном составе потом сложившая оружие и сдавшаяся в плен советским войскам. В отличие от немецких пленных, направленных на тяжелые работы в советском тылу, пленные словаки жили в лагерях в довольно приличных условиях, на положении интернированных, а не военнопленных. Некоторое количество пленных словацких солдат и офицеров уже вступили в батальон подполковника Свободы, да и остальные тоже изъявляли желание к ним присоединиться.
– Я пригласил вас сюда, – для важного разговора, – сказал Сталин, пройдясь перед гостями туда-сюда по своему кабинету. – После произошедшего в Британии профашистского переворота политическая обстановка в Европе радикально изменилась. Теперь ни одна оккупированная Гитлером страна не имеет своего законного, пусть и находящегося в эмиграции, правительства, и всю систему власти в ваших странах после их освобождения придется выстраивать заново. Советский союз может только помочь вам освободиться от германского ига, а остальное вы должны совершить сами, сделав все возможное, чтобы власть у вас не захватили какие-нибудь политические авантюристы. Лучшим аргументом в пользу правильного государственного устройства ваших стран должно стать создание новых вооруженных сил, которые, сражаясь против гитлеровских полчищ плечом к плечу с Красной Армией, уничтожат в Европе фашистскую заразу и скажут свое веское слово в послевоенном политическом раскладе. Ибо, как сказал один умный человек, «винтовка рождает власть».
– Господин Сталин, а как же быть со 2-м Польским корпусом, почти сформированным генералом Андерсом? – спросил Зигмунд Берлинг.
– Генерал Андерс полностью утратил представление о существующей реальности, – ответил Сталин, резко повернувшись в сторону польского подполковника. – Правительство генерала Сикорского, которому он подчинялся, больше не существует. А генерал Андерс вступил в тайный сговор с представителями нацистской Германии. Ему было обещана должность генерал-губернатора Польши, которую немцы сейчас называют Генерал-губернаторством. Как и положено сатане-искусителю, эмиссар рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера пообещал генералу все царства земные и небесные. И господин Андерс не смог устоять перед искушением и согласился на все предложения Гитлера.
– Господин Сталин, – подполковник Берлинг вскочил со стула и гордо вскинул голову, – вы полностью уверены, что генерал Андерс собирается продаться нацистам?
Сталин подошел к Берлингу, и пристально посмотрел ему в глаза.
– Наши органы госбезопасности на обратном пути сумели захватить немецкого курьера, который побывал в штабе генерала Андерса, и вел с ним переговоры, казал он. – Курьер оказался личным представителем Гиммлера. Завтра его доставят в Москву, и, если вы пожелаете, вам предоставят возможность поприсутствовать при его допросе. Кроме того, подтвердилось и то, что переход бывшего премьер-министра и военного министра Польши Леона Козловского через линию фронта с целью предложить сотрудничество нацистам было осуществлено по прямому указанию генерала Андерса, искавшего контактов с руководством фашистской Германии. Это тот чуть ли не единственный случай, когда сообщение господина Геббельса оказалось правдивым от начала и до конца.
После этих слов Сталина лицо подполковника Берлинга исказила гримаса гнева.
– Курва, пшеклентый здрайца! – выругался он по-польски и добавил на русском: – Андерс – это мерзавец, который лижет зад германцам, в то время как наша родина стонет под пятой оккупировавших ее гитлеровцев, а честные поляки каждый день гибнут в концлагерях…
– Подполковник, – Сталин успокаивающе положил ладонь на плечо Берлинга, – вы совершенно верно оцениваете роль генерала Андерса и его личные качества. В самое ближайшее время его корпус будет расформирован и начнется следствие. Но ведь не все польские солдаты и офицеры разделяют идеи генерала Андерса. Многие из них ненавидят немцев и хотят сражаться с нашим общим врагом. Кроме того, на территории СССР есть немало польских граждан и советских людей польского происхождения, с самого начала не пожелавших вступать в корпус генерала Андерса, который, собственно, был слепком со старой Польской армии, предназначенной воевать не против Германии, а против СССР. Вы уже знаете, что недавно эти люди, не разделяющие идей генерала Андерса, создали «Zwiazek Patriotоw Polskich» («Союз польских патриотов»), возглавляемый Вандой Василевской. С помощью этого союза вы и сформируете из всех здравомыслящих поляков, находящихся в данный момент на территории СССР, 1-ю дивизию нового Войска Польского. То же самое касается и товарища Свободы, который из числа словаков, находящихся в нашем плену, а также чехов, проживающих в СССР, должен развернуть свой батальон в полноценную пехотную бригаду. Товарищ Свобода уже воевал с немцами во время Первой мировой войны бок о бок с русскими солдатами. Причем, если мне память не изменяет, вы были награждены за храбрость двумя Георгиевскими крестами?
Подполковник Свобода кивнул, польщенный тем, что советский вождь помнит о его боях с немцами под Бахмачем и Зборовым, и в то же время тактично умалчивает об его участи в боях против частей Красной Армии в составе Чехословацкого корпуса.
– Вы должны понять: идет тяжелейшая война, в ходе которой решается будущее мира, – продолжил Сталин. – Вопрос стоит так: или победит Третий рейх, и «неполноценные», с точки зрения Гитлера, народы будут уничтожены нацистами; или приверженцы самой античеловечной идеологии будут разгромлены, и человечество начнет строить справедливое общество, без войн и насилия. Мы хотим, чтобы в этом обществе не было голода, нищеты и эксплуатации человека человеком. Люди должны свободно решать свою судьбу, а не подчиняться решениям, принятым в Лондоне, Париже, Берлине или Вашингтоне.
– Господин Сталин, – произнес Берлинг, внимательно выслушавший советского вождя, – значит ли это, что после войны вы не будете силой устанавливать в европейских странах свои советские порядки?
– Так и есть, – кивнул Сталин. – Да и зачем нам это надо? Пусть народы ваших стран сами установят те порядки, которые им наиболее подходят, а мы лишь проследим, чтобы им в этом никто не помешал. Конечно, мы не самоубийцы, и не допустим к власти тех, кто враждебно настроен к Советскому Союзу, тех, кто разжигал эту войну, и тех, кто пособничал Гитлеру. У нас хорошая память, и мы хорошо помним Мюнхенский сговор, раздел Чехословакии, тех, кто не дал нам оказать ей помощь, нападение на Польшу… и прочие события, с помощью которых западные страны, в первую очередь Англия и Франция, поощряли фашистскую Германию к нападению на Советский Союз.
– Это хорошо, – сказал Людвиг Свобода, – в Мюнхене произошло преступление, жертвой которого стали не только чехи и словаки, но и все народы Европы. Преступление должно быть наказано, а преступники должны сидеть в тюрьме.
– Вы правы, подполковник, – произнес Сталин. – А пока же нам надо разбить нацистов, и сделать так, чтобы в Европе больше никогда не лилась кровь. Работы у нас будет много. Но мы помним, что сказал товарищ Молотов 22 июня 1941 года – в день, когда Гитлер напал на СССР: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами»…
20 июня 1942 года, Полдень. Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет.
Присутствуют:
Президент США Франклин Делано Рузвельт;
Вице-президент Генри Уоллес;
Госсекретарь Карден Халл;
Помощник президента Гарри Гопкинс;
Начальник штаба президента адмирал Уильям Дэниэл Лехи;
Директор Управления координатора информации полковник Уильям Донован.
Слуга-филиппинец бережно вкатил кресло с президентом Рузвельтом в Овальный кабинет и, тихо ступая белоснежными ботинками по ковру, вышел, плотно закрыв за собой двери. В помещении наступила гробовая тишина.
– Джентльмены, – прервал наконец затянувшееся молчание президент, – военная ситуация на Тихом океане снова внезапно осложнилась. Адмирал Нимиц оказался растяпой, ничуть не лучше адмирала Киммеля. Он дал возможность японцам поймать себя в такую же ловушку. Наш флот изрядно побили. Не так ли, адмирал? – Рузвельт посмотрел на начальника своего штаба.
– Мистер президент, нашего флота на Тихом океане больше нет, – мрачно сказал адмирал Лехи, – уцелели лишь несколько подводных лодок, находившихся на тот момент на своих позициях в океане, да авиационная группировка на островах Мидуэй. И это все. Ближайшая к театру военных действий наша военно-морская база – это Сан-Франциско. Десятого июня, за сутки до японского нападения, через Панамский канал из Атлантики на Тихий океан проследовал наш новейший линкор «Норт Кэролайн». По счастью, он так и не успел прибыть на Гавайи. Но, поскольку один линкор погоды не делает, командование флота отдало распоряжение вернуть его обратно в Атлантику. Однотипный ему линкор «Вашингтон» в настоящий момент проходит текущий ремонт в Нью-Йорке после возвращения из операции по проводке Арктических конвоев в Советскую Россию. Линкоры следующей серии – «Саут Дакота», «Индиана» и «Массачусетс» – хотя и приняты в состав флота, но не успели еще пройти полного курса боевой подготовки и слаживания команд. Ожидаемое время их готовности – не ранее сентября-ноября этого года. Самое скверное заключается в том, что мы потеряли все свои авианосцы, за исключением малыша «Уоспа». А новые авианосцы войдут в строй еще нескоро. Головной корабль следующей серии, «Эссекс» – где-то в феврале-марте следующего года, четыре же его систершипа, находящиеся пока на стапелях – не ранее следующего лета. И это пока все. Программа массового строительства авианосцев в данный момент находится лишь в стадии обсуждения.
– Очень хорошо, адмирал, – кивнул президент Рузвельт, – в смысле, конечно, хорошо то, что вы владеете обстановкой. Но на самом деле все очень и очень плохо. Этот японский хитрец Ямамото опять сумел сделать выигрышный ход, перебив всю посуду на нашей кухне. Джентльмены, нам теперь необходимо хорошенько подумать, как выходить из этой неприятной ситуации.
– Нынешняя война на море – это прежде всего война авианосцев, – угрюмо сказал адмирал Лехи, озабоченно потирая морщинистый подбородок. – Без прикрытия с воздуха наши линкоры просто обречены на гибель. Паритета в авианосцах с японским флотом мы сможем достичь не ранее следующего лета, а получить над ним превосходство – только к началу 1944 года.
– Понятно, адмирал, – кивнул президент. – Джентльмены, кто хочет высказаться по этому вопросу?
– А что думает об этом дядюшка Джо? – осторожно поинтересовался госсекретарь Карден Халл. – Может быть, все-таки удастся уговорить его открыть Второй фронт на Дальнем Востоке против Японии?
– В данный момент это маловероятно, – тяжело вздохнул помощник президента Гарри Гопкинс. – Во время нашей последней с ним встречи он ясно дал понять, что, пока перед ним стоит проблема Гитлера, никаких новых кампаний он начинать не собирается. В конце концов, он абсолютно прав – ведь это немцы сейчас находятся в центре России, а не русские стоят у ворот Берлина.
– К тому же следует учесть, что у русских традиционно сильная именно армия, – добавил адмирал Лехи. – Но им пока нечего противопоставить на Тихом океане японскому флоту. Русский флот, базирующийся там, мал и имеет преимущество перед японцами лишь в подводных лодках. Но почти все они небольшого радиуса действия и предназначены для обороны своего побережья. Мистер президент, если русские и вступят в войну против японцев, то это будут две разных войны. И даже от успехов русской армии в Китае нам будет ни холодно, ни жарко. Вот когда придет время добивать зверя в его логове – я имею в виду высадку десантов непосредственно на побережье Японских островов – тогда помощь русских будет для нас совершенно неоценима.
– Понятно, джентльмены, – вздохнул президент Рузвельт, – значит, нам не стоит рассчитывать на помощь своих союзников, и придется выкручиваться из создавшейся ситуации исключительно собственными силами. А силы эти, хотя весьма и весьма велики, все же надо хорошенечко обдумать, как их правильно использовать…
– Мистер президент, – неожиданно произнес молчавший до этого момента Уильям Донован, – нашей разведке стало известно, что у русских появилась аппаратура, позволяющая с высокой точностью применять тяжелые бомбы с высотных бомбардировщиков по подвижным и неподвижным целям ограниченных размеров. Уже более полусотни важных стратегических объектов в Германии были уничтожены после попадания единственной тяжелой бомбы, сброшенной с одиночного самолета. Да и гибель «Тирпица» наводит на подобные мысли. Как доложили наши агенты, на него было сброшено всего четыре бомбы, и все четыре попали в цель. Если бы дядюшка Джо поделился с нами своими секретными технологиями, это стало бы для нас ощутимой поддержкой в борьбе с японским флотом. Располагая таким эффективным оружием, мы добились бы того, что японские корабли были бы вынуждены держаться от наших берегов на расстоянии, превышающем радиус действия наших дальних бомбардировщиков Б-17.
– А вот это очень интересно, – сказал президент Рузвельт и пристально посмотрел на вице-президента Уоллеса. – Генри, вы только что прилетели из Москвы – что вы можете сказать нам по этому поводу?
Вице-президент Уоллес, прибывший на это совещание, что называется, «с корабля на бал», то есть прямо с прилетевшего из СССР самолета, сидел в дальнем углу стола задумчивый и погруженный в какие-то свои мысли. Он сейчас не был похож на самого себя – энергичного, улыбчивого и никогда не унывающего человека. Услышав вопрос президента, он тяжело вздохнул.
– Мистер президент, – произнес Уоллес, – прежде чем давать вам советы и рассуждать о нашей стратегии войны на Тихом океане, я хотел бы попросить вас закончить это совещание. Я понимаю, что вопросы, которые здесь обсуждаются, очень важные, но, поверьте, информация, которую я привез вам из Москвы, во много раз важнее.
Рузвельт, немного подумав, кинул головой и, извинившись перед приглашенными, попрощался с ними. Удивленные и донельзя заинтригованные Карден Холл и адмирал Лехи, перешептываясь, первыми направились к выходу. Гарри Гопкинс – видимо, догадавшись, о чем здесь сейчас пойдет речь – пробормотал себе под нос: «Старшие братья, я так и знал…», пошел вслед за ними. Последним Овальный кабинет покинул полковник Донован, бросив злобный взгляд на вице-президента…
20 июня 1942 года, Полдень. Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет.
Присутствуют:
Президент США Франклин Делано Рузвельт;
Вице-президент Генри Уоллес.
Когда дверь в Овальный кабинет закрылась, Рузвельт взял со стола длинный и тонкий мундштук, вставил в него папиросу, прикурил и внимательно посмотрел на своего вице-президента.
– Генри, – сказал он, – я понял, что у тебя состоялся откровенный разговор с русским лидером. И ты узнал из него такое, чего даже уважаемому мной Гарри Гопкинсу не следует знать. Хотя, по-моему, он уже кое о чем догадывается.
– Да, Фрэнк, – Уоллес зябко пожал плечами, – ты ведь знаешь, что я в свое время был другом русского философа Ника Рериха и вместе с ним ждал прихода мудрых гуру из Шамбалы. И, похоже, они явились…
Рузвельт чуть не поперхнулся табачным дымом и положил недокуренную папиросу на край пепельницы.
– Гарри, не тяни, рассказывай – что тебе сказал дядюшка Джо?
– Фрэнк… – попытался улыбнуться Уоллес, но улыбка его была больше похожа на гримасу, – я понял, что Сталин – это такой человек, который видит нас всех насквозь, словно просвеченных рентгеновскими лучами. Это я к тому, что у него теперь есть свой «стоп-лист», и доступ к этим сокровенным знаниям для нас зависит от того, какой в будущем стает наша Америка. Если она останется Америкой вашего «Нового Курса», то Сталин согласится сотрудничать с нами без всяких ограничений. Во всяком случае, именно об этом было сказано в нашем разговоре в Кремле. В противном случае он придержит эти козыри в своем рукаве, чтобы выложить их потом в игре против ваших преемников. Я понял, что русские могут заглядывать в будущее, черпая оттуда уникальную информацию. В общем, Фрэнк, мистеру Сталину известно будущее Америки, и это будущее в первую очередь не обрадует именно тебя, как президента США. Я встречался и разговаривал с людьми, которых мистер Даллес в прошлый раз назвал «чертиками». И теперь я знаю то, что знают они.
Расстегнув портфель, вице-президент Уоллес вытащил из него толстую папку.
– Вот мой доклад на эту тему, предназначенный только для тебя, Фрэнк, – произнес он, протягивая ее Рузвельту. – Там же лежат предложения Сталина об условиях заключению между СССР и США нового, долговременного союза.
Рузвельт, стараясь удержать дрожь в руках, взял папку и с стал жадно перебирать лежавшие в ней бумаги. Время от времени он, схватив заинтересовавший его документ, впивался в него глазами. В Овальном кабинете наступила тишина. Вице-президент безучастно смотрел в окно. Он чувствовал страшную усталость. И не от того, что Уоллес за долгую дорогу из Москвы в Вашингтон практически не сомкнул глаз. Его давила к земле чудовищная тяжесть знаний, которые он получил в ходе визита в Страну Советов. Действительно, правильно написано в Библии: «От многих знаний – многие печали».
Бегло просмотрев бумаги в папке и отдельно перечитав несколько раз перевод письма Сталина, Рузвельт вздохнул и вопросительно посмотрел на Уоллеса.
– Генри, мы с тобой знакомы уже немало лет, – сказал он, – скажи мне откровенно: этому… – президент указал на лежащие перед ним бумаги, – можно верить? Я не про «шалости» полковника Донована, меньше всего думающего о том, как победить этого нехорошего парня Гитлера и джапов, которые, правда, сейчас побеждают нас… Тут все ясно: в нашем огороде необходимо произвести основательную прополку. К тому же события в Британии и возросшая угроза на Тихом океане не оставляют нам другого выбора. Полковник Донован – он ведь не один такой. В наших политических кругах найдется еще немало персонажей, которые могут решить, что договоренность с Гитлером и установление в США фашистской диктатуры – наименьшее из двух зол. Эти люди будут пострашнее адмирала Ямамото. Дело в том, что японец сражается за свою страну, а эти – лишь за личное благополучие, пусть даже оно будет достигнуто ценой свободы всего американского народа. Впрочем, это дело для Генерального прокурора. Хотя…
Рузвельт на мгновение задумался и внимательно посмотрел на Уоллеса.
– Знаешь, Генри, мне кажется, что все же не стоит давать этому делу официальный ход. Я думаю послать его завтра с инспекционной поездкой на Западное побережье. Допустим, в Сан-Франциско. Пусть он разберется в условиях базирования там остатков нашего флота. Но ведь Калифорния – это так далеко… И бывает, что с самолетами в дороге случаются разные неприятности.
– Я понял тебя, Фрэнк… – Уоллес нагнул голову, словно отдавая последние почести еще живому полковнику Доновану. – Я уже сегодня начну набрасывать роскошный некролог для «Вашингтон пост», в котором расскажу о безвременно ушедшем от нас славном воине и настоящем патриоте.
– Вот и отлично, Генри, – Рузвельт улыбнулся краешком губ, – а пока нам надо подумать и о делах военных. На днях я приказал адмиралу Лехи приступить к разработке плана мероприятий, необходимых для обеспечения безопасности нашего Тихоокеанского побережья и свободы нашего судоходства в прибрежных водах обоих американских континентов, от мыса Горн до Аляски. Если мы сумеем договориться с дядей Джо, то у нашего флота быстро появится много новых образцов вооружений, которые станут неприятным сюрпризом для японцев. И нельзя оставлять без внимания Канаду. Там в любой момент может сложиться весьма неблагоприятная ситуация. Нам придется считаться с тем, что, вероятно, придется дать добро на военную операцию при первом же подозрительном движении со стороны мистера Кинга.
– Меня больше беспокоит наше будущее… – Рузвельт тяжело вздохнул и вытащил из папки фотографию весьма неприятного на вид негра. – Это некто Барак Хуссейн Обама. Появившись на свет как следствие внебрачной связи белой и приехавшего в Америку кенийца, он сумел пробиться по карьерной лестнице, и в 1997 году стать сенатором от штата Иллинойс. В конечном итоге в 2008 году этот мулат, которого у нас не взяли бы даже разносчиком почты ни в одну приличную контору, вполне законно был избран сорок четвертым президент США от нашей, между прочим, демократической партии, а в 2012 году – переизбран на второй срок. При нем федеральный государственный долг достиг космической цифры в пятнадцать триллионов долларов и продолжает расти на один триллион долларов каждый год.
– Я уже знаю об этом, Фрэнк, – с горечью вздохнул Уоллес. – Это просто чудовищно – триллион долларов в год!
– Да, Генри, триллион долларов в год, – сказал Рузвельт и захлопнул папку. – Ты хочешь, чтобы твои внуки жили в такой Америке? Я, например, нет. А ведь к этому нас в конечном счете приведут такие, как полковник Донован и стоящие за ним политические круги. И мы должны сделать все, чтобы им в этом помешать. Не так ли, Генри?
– О да, Фрэнк, – ответил вице-президент, – надо сделать все, и даже более того. Я не хотел бы, чтобы мои внуки жили в той Америке, о которой рассказали люди из будущего. Это просто ад кромешный.
– Генри, – голос Рузвельта снова звучал спокойно, – мы должны внимательно разобраться в том, что нам предлагает дядюшка Джо. Удивительно, но именно этот большевик протягивает нам руку помощи.
– Дядюшка Джо, – задумчиво произнес президент Рузвельт, – на время войны предлагает нам заключить самый тесный военный союз, а после ее завершения он хочет разделить власть над миром. Но при одном условии. Он хочет, чтобы мы договорились о взаимном невмешательстве во внутренние дела друг друга. Ради этого каждый из нас должен навести порядок на своем ранчо. Он – распустить Коминтерн и убрать от власти сторонников так называемой «мировой революции», а мы – закрепить политику «Нового Курса» и дать по рукам таким, как полковник Донован и его политические покровители.
– Фрэнк, я полагаю, что это вполне приемлемо, – кивнул Уоллес, – но ведь правильно говорится, что дьявол прячется в деталях…
– А вот деталями придется заняться тебе, Генри, – заметил Рузвельт. – Можешь привлечь к работе госсекретаря Халла, естественно, не раскрывая ему все карты. Этот договор с Советами должен был выверен и вылизан так, чтобы в нем не было ни одной неясности, и ни одного места, допускающего различные толкования. Ибо от этого зависит будущее Америки, да и всего мира. А пока… – Рузвельт посмотрел на Уоллеса, и тот вдруг понял, что перед ним сидит в инвалидной коляске смертельно уставший пожилой человек. – Генри, извини, но я хотел бы немного отдохнуть и еще раз перечитать бумаги, которые ты привез из Москвы. Да и тебе не мешает отдохнуть. Мы с тобой славно поработали, и заслужили хотя бы несколько часов покоя…
21 июня 1942 года, Полдень. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
