Мария Зайцева "Дорога в Диснейленд"

– Посмотри на меня.

Лиса, еще сильнее сжавшись от приказного, жесткого тона, послушно открыла глаза.

Натолкнулась на совершенно невменяемый, острый, жадный взгляд, и испуганно вздохнула, как никогда понимая, что пощады ей не будет.

Твердые горячие губы вжались в ее рот, настойчивый язык проник внутрь, подчиняя, заставляя дрожать всем телом.

Сквозь туман в голове Лиса услышала, как рвется ее платье, почувствовала грубый рывок, и поняла, что осталась в одном белье, что руки его уже жарко скользят, исследуя изгибы тела, что пальцы уже в ее трусиках, стискивают до синяков ягодицы.

Сжала кулаки, захватывая его майку на груди в горсть, в неосознанной попытке защититься, дернулась, на инстинктах вырываясь, но объятия стали только крепче, болезненнее.

– Да, бл*, Том! – грубый голос, еще ниже, чем у терзающего ее охотника, прозвучал внезапно сзади. – Вот ты скот, а! Не мог потерпеть? Меня дождаться?

Том чуть ослабил захват, отрываясь от губ девушки, позволяя ей из-за своего плеча рассмотреть вошедшего.

Уж лучше бы не смотрела.

Том был высоким, крепким мужчиной, в его руках Лиса ощущала себя беспомощной пичужкой. Но его брат, со злостью глазеющий сейчас на них, был просто огромным. Высоченный, явно выше шести с половиной футов, с разворотом плеч, не вмещающихся в дверной проем, тяжеленными огромными ручищами.

Совершенно не похожий на брата.

С Томом его роднило сейчас только одно.

Грубый, обшаривающий, жадный взгляд, который он не мог оторвать от нее, Лисы.

От понимания того, что сейчас ее просто разорвут на части эти звери, Лиса побледнела еще больше, задрожала, не смогла сдержать испуганного жалкого всхлипа.

Эти двое мужчин, высокие, крепкие, с грубыми жесткими руками и напряженными взглядами явно голодны. Явно давно не видели женщину. И теперь точно не пожалеют. Не обратят внимания на ее неопытность, на то, что она никогда, никогда…

Они же ее замучают просто.

– Ходи дольше, придурок, – проворчал Том, не поворачиваясь, продолжая тискать безвольно обмякшее от ужаса тело Лисы, – чего орешь? Напугал вон девочку до смерти.

– Да это ты ее, дебил, напугал! – Возмутился его брат, делая шаг вперед и сдирая с себя рубашку, – вцепился в нее своими клешнями. Дай сюда.

Он подошел к ним, легко придвинул Лису за плечи к себе, прижимаясь к ее спине горячей голой грудью.

Лиса, почувствовав жар обнаженной кожи, грубые ладони, скользящие бесцеремонно по ее груди, губы, исследующие изгиб шеи, только закрыла глаза беспомощно, откинувшись назад. Стараясь расслабиться. Чтоб не было больнее.

Том, отпустивший ее в руки брата, тоже снял с себя майку, расстегнул ремень на штанах, глотнул из пластиковой бутылки самогон.

Посмотрел на бледную, напряженную, несмотря на все попытки успокоиться и расслабиться, девушку, в руках брата кажущуюся еще более хрупкой и беззащитной, покачал головой.

– Да уж, ты знаток баб, отморозок, бл*. Она сейчас вообще помрет от страха. Такой гоблин, это ж пи**ец, че такое! Не сжимай ты ее так, раздавишь, дурака кусок!

– Отвали, мудак, – пробормотал тот, облизывая нежную кожу у ключицы, пытаясь как можно аккуратнее и нежнее обнимать девушку.

Том плеснул в стакан самогон, поднес к губам Лисы.

– Пей. Поможет расслабиться.

Лиса послушно выпила полстакана, задохнулась от крепости.

Ченни взял ее за затылок, легко повернул к себе, опять наклонился, нацеловывая шею, спускаясь ниже, бормоча:

– Чего так напряглась-то? Можно подумать, в первый раз…

И не обратил внимания, увлеченный игрой с ее грудью, как еще больше вытянулась в струнку девушка.

Зато Том обратил.

Взял за подбородок, разворачивая к себе, заглянул в помутневшие от нахлынувшего алкогольного дурмана глаза:

– Только не говори мне…

Лиса лишь тихо выдохнула, стараясь отвести взгляд.

Ченни тоже замер, осознавая ситуацию.

Поднимая на Тома вопросительный взгляд, в котором, по мере понимания, все больше загорался радостно-жадный огонь.

– Придурок ты порченный, – выругался Том, – как ты не понял-то?

– А как я по-твоему, должен понять? – проворчал Ченни, аккуратно разворачивая девушку к себе лицом, – я же не рентген все-таки. И не экстрасенс. Ауры девственниц, бл*, не вижу! Сам-то чего не спросил? До того, как в трусы полез?

– Да я и подумать не мог, что этот скот, с которым она живет, ее не трахает.

Тут Том еще раз оглядел уже практически обнаженную фигурку девушки, стоящую между ними, с удовольствием задерживаясь на высокой, маленькой груди, тонкой талии, крепких, красивых бедрах.

– И не будет теперь, – уверенно бросил он, поймал утвердительный кивок брата и дернул Лису на себя, поднимая на руки и шагая в сторону кровати.

Девушка, уже сильно одурманенная алкоголем, которого до этого не пила ни разу, покорно обвила руками его шею.

Она не особо много поняла из их разговора, да и не хотела понимать.

Она думала только о том, чтоб попросить еще самогона, что так замечательно действовал на нее, отключая сознание, расслабляя и позволяя принять ситуацию такой, какая она есть.

Лиса надеялась, что еще с полстакана она не просто расслабится, а улетит совсем, отключится, и потом не вспомнит, что с ней делали хантеры.

Но надежды не сбылись, выпить больше никто не предложил, а сама она не успела попросить, потому что Том уже донес ее до кровати, положил на покрывало и лег сверху, кладя одну руку на грудь, а другую на промежность.

Лиса, ощущая его пальцы там, где еще никто никогда не касался ее, выгнулась испуганно и попыталась сжать ноги, но Том легко преодолел ее сопротивление, кивнув подоспевшему брату на ее руки и устраиваясь между разведенных тонких ног.

Наклонился, хищно и шумно вдохнул ее запах, как зверь обнюхивает самку в течке.

– Слушай, крошка, – неожиданно он притормозил, провел ладонью по ее лицу, мягко отводя пряди назад, – ты не бойся нас. Мы не звери. Просто давно не было никого. Мы осторожно.

– А хочешь, не будем, а? – его брат тоже наклонился над испуганной девушкой, облизнул губы. Было видно, что это предложение далось ему с трудом и явно было полной неожиданностью для старшего, потому что тот только выругался грязно. Но не стал останавливать. – Сейчас кого другого попросим?

Том в это время неосознанно поглаживал промежность девушки, мягкими аккуратными движениями, рождая в ее расслабившемся после алкоголя теле неожиданно сладкий отклик.

Лиса, невольно подрагивая и тяжело дыша, закрыла глаза. И представила на месте братьев Дэниэла. И поняла, что не хочет. Не хочет, чтоб первым был он.

Пусть уж лучше хантеры. Пусть так. Только не этот скот. Не это животное.

Может, братья будут нежнее? Они же не торопятся. И даже спрашивают.

В их мире, где женщина – давно просто товар, это очень странное поведение. И особенно странное для хантеров, привыкших брать без разговоров.

Может, раз так осторожничают, то пожалеют?

– Нет, – она посмотрела в упор на Тома, перевела взгляд на Ченни, – хочу вас.

Том, переглянувшись с братом, и, не скрывая довольного блеска глаз, прошелся еще раз по нежной плоти, пробуждая невольную дрожь, откинулся на руках, оглядывая их собственность на сутки, наклонился опять, целуя шею, ключицы, спускаясь к груди, заводясь еще сильнее и понимая, что, пожалуй, эти ритуальные танцы надо заканчивать. А то как бы не облажаться. Ченни потом ржать будет до икоты.

Девочка была настолько нежной и податливой, настолько шикарным и неожиданным для них, двух матерых дегенератов, подарком, что сил уже не оставалось. Потом они еще потанцуют. Потом. Попозже. А сейчас…

– Бл*, никакого терпения нет, ты уж прости, крошка, – пробормотал он, еще шире разводя ее ноги и плюя себе на руку, распределяя слюну по члену и по промежности девушки. – Потерпи чуть-чуть…

Он посмотрел на Ченни, тот понятливо прикрыл Лисе рот рукой, другой прижимая ее запястья над головой и одновременно жадно прихватывая губами напряженный острый сосок.

Лиса даже не осознала сначала, что это была боль.

Она не боялась боли, в последнее время, после смерти Ненни, даже привыкла к побоям, к тому, как разрывается голова от ударов, как жаром остро обжигает внутренности, когда кулак врезается в живот.

Но она никогда не думала, что может быть так больно.

Так, что сначала это даже не воспринялось, как боль. Это было нечто совершенно запредельное, дикое и непонятное.

Она не закричала, когда Том вошел в нее, разом, во всю длину, не жалея.

Она просто неосознанно сильно сдавила зубами ладонь Ченни, так, что прокусила кожу до крови, и выгнулась, насколько это было возможно под тяжелым жестким телом.

И закрыла глаза. Совершенно сухие. Организм не смог отреагировать на такое привычной реакцией.

Лиса не особо осознавала происходящее, спасибо самогону, значительно облегчившему восприятие.

Она, словно во сне, в тяжелом, жутком дурмане, ощущала тяжелые, грубые толчки, жесткий член, двигающийся внутри нее размеренно и сильно, чужие руки на своих плечах, чужие губы на своей груди. Жаркий шепот, убаюкивающий, успокаивающий, утешающий.

Всего этого было слишком много, чудовищно много, с избытком!

Все это не вмещалось в ее голове, никак не осознавалось.

Только чувствовалось.

Наконец-то пришла боль, такая, какая она должна быть, когда в тебя вторгаются грубо и безжалостно, когда мучают чужими прикосновениями.

Пришли запахи.

Свои – пота, жара, боли. Чужие – терпкие, мужские, смешивающиеся друг с другом и с ней, пряно-возбужденные, острые, забивающие ноздри, мешающие нормально вздохнуть, еще сильнее, еще жестче дурманящие и без того безумную голову.

Пришел вкус.

Соленая кровь из прокушенной руки, стекающая ей на подбородок. Сладкий почему-то, отдающийся дополнительным жаром внутри вкус губ Ченни, спиртовой, обволакивающий – Тома.

Лиса открыла глаза и увидела свои ноги, беспомощно подрагивающие на плечах Тома, отстраненно удивилась тому, насколько ее ступни хрупкие и тонкие по сравнению с его массивными плечами. По сравнению с запястьями Ченни, который как раз прижался к ее пальчикам на ногах губами, облизывая каждый по очереди, оглаживая ладонью лодыжку, стараясь расслабить, снять напряжение.

Он поймал ее взгляд и замер, словно гипнотизируя.

Лиса почувствовала, как что-то черное, липкое ползет из его глаз, забирается прямо ей в голову, отключает боль и ужас, бьющиеся в мозгу, и в то же время не мешает воспринимать происходящее.

Она внезапно ощутила грубые толчки уже не как жестокие, болезненные, а как наполняющие, раз за разом, все глубже, все сильнее, достающие до какой-то точки внутри нее, дарящие жаркое, острое, неизведанное ощущение чего-то грядущего. Какого-то невероятного по силе взрыва.

Того, что поглотит ее, раздавит, сметет.

Она начала неосознанно двигаться, пытаясь приблизить это. Боясь того, что произойдет и желая этого.

Но Том внезапно что-то сказал на непонятном языке, хрипло застонал, двигаясь еще сильнее, и замер, содрогнувшись всем телом, уткнувшись губами в шею Лисы.

Девушка, даже не понимая, что все уже кончилось, попыталась двигаться еще, чтоб все-таки достичь, заполучить что-то, названия чему она не знала, но, как оказалось, без помощи мужчины это было невозможно.

Жар и предвкушение отступали, давая место боли, и Лиса застонала от безысходности. Ей не удалось поймать это, получить это!

Она сжала пальчики на каменных плечах придавившего ее Тома и со слезами укусила его, испробовав и его кровь на вкус.

Тот вздрогнул, приподнялся, машинально схватившись за место укуса, недоверчиво посмотрел на девушку.

– А ты кошка дикая, да? Ничего, сейчас мы тебя укротим.

Он откатился в сторону, грубые ладони его брата подхватили Лису за талию, прижали спиной к жаркому телу.

Ченни зашептал на ушко девушки:

– Тихо, тихо, я знаю, чего ты хочешь, сейчас, сейчас…

Пальцы скользнули ей между ног, пачкаясь кровью и спермой, потерли бугорок клитора. Лиса неосознанно выгнулась, сжав бедра, прихлопывая руку, потираясь о нее.

Она не понимала, что происходит, что они делают с ней, да и не хотела понимать.

Мозг, самостоятельно или под воздействием каких-то дополнительных факторов, словно заменил центр боли на центр удовольствия. Словно решил пожалеть свою хозяйку, зная, что осознания происходящего в полной мере она может и не выдержать.

Поэтому, когда Ченни, все еще лежа позади нее на боку, поднял ее за бедро, облегчая себе проникновение, она не почувствовала боли. Может, осознала ее, но не почувствовала.

Только желанную наполненность. Только острое, жаркое растяжение.

Только тяжесть внутри себя, такую сильную и правильную.