Мария Зайцева "Любовь Носорога"

На следующее утро, вызванная ночью по тревоге сменная охрана долго обсуждала дебилов-напарников, нажравшихся на рабочем месте паленой водки и угодивших в реанимацию. Как они умудрились при этом ноги-руки поломать и сотрясы получить, вообще непонятно… Теперь не скоро выпишутся. А когда выйдут, то ни в одно приличное место в городе их не возьмут с такой-то репутацией. Но другим пример. Нельзя пить на рабочем месте, нарушая внутренний распорядок и трудовой кодекс.

Глава 2

Ворота здоровенного особняка, перед которыми я переминалась уже минуту, поглядывая просительно в камеру внешнего наблюдения, были шикарными. Коваными, красивыми такими. Как и все здесь.

Я, правда, особо не успела рассмотреть, да и сейчас не горела желанием. И не видеть бы никогда. Великолепия этого. А, особенно, его бешеного хозяина.

Но, тут уж ничего не поделаешь. Попала, блин.

Я порылась в сумочке, прикурила, поежилась от свежего воздуха. Не готова я все же к забегу на короткие и уж тем более длинные дистанции.

Каблуки, узкая юбка, короткая летняя куртешка.

А, похоже, придется. Если ворота сейчас не откроют, буду штурмом брать. Как солдаты Зимний дворец. Прям вот по этим кованым цветочкам и полезу.

Я затянулась еще раз, глубоко, чувствуя легкую дурноту. С непривычки закружилась голова. Бросила я пару лет назад, когда дороговато стало удовольствие. Но дежурную пачку в сумке имела. На всякий крайний случай. Вот он и наступил. Крайнее не бывает. Дальше только шаг. За край.

Или я его уже сделала?

Топнула ногой. Опять глянула в объектив, уже требовательно.

Ну давай, мужик, давай…

Не будешь же ты из-за такой мелочи, как я, беспокоить хозяина? Он явно не любит, когда его тревожат. Особенно после ночи бессонной.

Тут сразу припомнилось, как спешно одевалась, поглядывая на раскинувшего мощные татуированные руки на всю ширину кровати, мужчину, как старалась не шуметь, разыскивая разбросанные туфли и кладя хер на нижнее белье, все равно не пригодно к носке, плевать, пусть сувенир ему остается, как на цыпочках выходила, даже не рискуя прощальный взгляд бросить…

Чтоб не почувствовал, не проснулся… Потому что в этом случае рисковала очень сильно еще неизвестно насколько в его особняке подзадержаться. А мне домой. У меня Ленка уже, наверно, проснулась. И теперь в засаде сидит. Я б тоже сидела, после вчерашней моей смс, о том, что дома не ночую и ложись спать.

Сеструля в курсе, что для меня это поведение совершенно нехарактерное. Поэтому и ждет. И надо еще ей что-то говорить. И еще придумать причину, по которой я из «Стройинвеста» увольняюсь.

И чтоб правдоподобно.

Конечно, можно сказать правду. Но это мало относится к категории реальности.

Ни в какой реальности потому что такие, как мой сегодняшний любовник, не обращают внимание на таких, как я. Ни в одной. Ну, кроме сказок, конечно. Но это вообще не мой вариант, опять-таки.

Я и сама не верю.

До сих пор.

Несмотря на отчетливую ломоту послесексовую во всем теле, на натертые щеки, истерзанные губы, веник на голове и синяки на запястьях, короче говоря, на все материальные подтверждения.

Мозг не воспринимает.

Как вот перестал еще вчера функционировать, так до сих пор в себя и не пришел.

Ровно с того самого момента в коме, как я в лифте Пашу Носорога увидела.

И обалдела.

Нет, то, что я на него работаю, как и все остальные в этом здании, я прекрасно знала, не настолько уж беспросветная дура.

Но за три года работы видела я его ровно два раза.

Причем, первый раз вообще издалека.

Я как раз только месяц как устроилась, тащила какие-то бумаги, и на первом этаже услышала низкий такой, хриплый, носорожий рев. Испугалась, подпрыгнула, чуть не растеряв папки, глянула на источник шума, как раз заходящий в лифт вместе со своими, порядком сбледнувшими с лица, подчиненными.

Паша говорил по телефону, и из цензурных в его речи были только междометия.

На тот момент для меня, дочери филолога и инженера, людей высокоинтеллектуальных, это было шоком. Я, открыв рот, смотрела, как Паша, высокий, очень крепкий мужчина, с короткой стрижкой и злым, недовольным лицом, заходит в лифт, продолжая рычать на кого-то по телефону так, что у всех присутствующих, включая меня, в буквальном смысле рукотрясение начиналось.

А потом он неожиданно поймал мой взгляд. И вот тут я внезапно поняла, почему он Носорог. Нет, не из-за каких-то там побед на ринге, или стиля ведения бизнеса. Нет. По его взгляду было ясно любому, что у человека стопарей нет. Просто отсутствуют. И, скорее всего, задней скорости тоже. Он смотрел, словно… Ну не знаю, сразу ударял. Прямо в сердце куда-то. Заставляя все внутренние органы сжиматься и прятаться друг за друга. Только чтоб не зацепило. Только чтоб пронесло. Потому что это реально было… Даже не страшно. А вот просто… Давяще. Жестко. И, черт, да! Страшно. Очень страшно. Я представила, как он таким вот взглядом упирается в оппонентов на встречах, переговорах, там, всяких… И поняла, откуда успехи в бизнесе. Сложно сказать «нет» человеку с таким взглядом, не рискуя в следующее мгновение не нарваться. На что угодно. Без предсказуемых вариантов.

Тут двери лифта захлопнулись, и все в фойе дружно выдохнули. Да, Паша так действовал абсолютно на каждого.

Я тогда так перепугалась, что даже сомневалась, стоит ли мне здесь работать. Когда такой зверь всего лишь через десять этажей от меня.

Но на тот момент лучше работы в городе не находилось, а на руках у меня была сестра-подросток в самом расцвете переходного возраста со всеми сопутствующими этому прелестями. Поэтому я отбросила в сторону ненужные страхи.

Ну, в самом деле, что за глупости? Какое дело такому, как Паша Носорог, до скромной бухгалтерши, мирно ведущей кдп многочисленных предприятий его холдинга? Да никакого. Мы и не встретимся никогда больше.

Я осталась работать и какое-то время тихо радовалась своей удаче. А особенно, когда зарплату начала получать. Хорошую. Белую! Это такая редкость для нашего города!

Время шло, я работала, постигая подводные камни профессии. Хотя чего там постигать, когда основной подводный камень был прямо на поверхности. Не подводный, короче говоря.

Мое начальство, главный бухгалтер холдинга, Максим Юрьевич, поначалу очаровавший меня своими интеллигентными манерами и внешностью доброго плюшевого коалы, после полугодового приглядывания, появил свою скользкую сущность. Знаете, есть такие камни в реке, валуны, внешне крепкие, а встанешь – и поскользнешься. И унесет тебя течением. Вот примерно так меня и понесло.

Потому что Максим Юрьевич, несмотря на семейное положение и наличие троих детей, оказался тем еще блядуном, переимевшим всех своих подчиненных, кроме, пожалуй, Валентины Степановны, женщины преклонных лет, мирно сидящей на первичке. Да и насчет нее я была не до конца уверена…

Ко мне он подкрадывался, как кот, на мягких лапах, а когда подкрался, наконец, и обозначил свои намерения, получил по физиономии жесткой папкой с личными делами строителей. А было их там примерно под четыре сотни. Увесистая такая папка…

После этого на меня обиделись. Решили, что я неблагодарная тварь и мерзавка. Но не увольняли. Потому что я повода не давала, поймав вкус хороших и, самое главное, так необходимых мне на тот момент денег. Но и ответочку я получила по полной, конечно же.

Теперь все участки уходящих на больничный, в отпуска и декрет, автоматически переходили мне. Ну а чего бы и нет? Ротация кадров, взаимозаменяемость и прочие лозунги корпоративной жизни. Не хочешь – вали. Я не хотела. Но уходить было некуда. На тот момент я успела влезть в ипотеку, Ленка заканчивала школу, и ценник за выпускной вывалили конский.

Короче говоря, я сцепила зубы и впряглась. Оставалась после работы, потому что не успевала ничего, а руководитель очень любил вызвать меня на ковер и долго иметь в мозг, раз уж другие части тела были ему недоступны.

Работа превратилась в каторгу. Правда, платили по-прежнему хорошо. Даже и без сверхурочных, мне положенных, но не оплачиваемых.

Уставала, конечно, адски, Ленка добавляла веселья, прямо на глазах превратившись из неуправлямого подростка в неуправляемую дрянь, с модельным ростом и внешностью. И такими же запросами.

Я проводила долгие воспитательные беседы, несколько раз с применением подручных средств, потяжелее, а затем махнула рукой. Своя голова на плечах. А у меня уже сил нет. Сунула коробку с презервативами и выпинула в жизнь. Сестра удивилась и обиделась. И ушла. Шлялась где-то две недели, а затем вернулась домой. Тихая такая, спокойная. Я поприглядывалась немного, не залезая в душу, но и не закрывая глаза. Особенно хотелось выяснить, не поменяется ли фигура месяцев через несколько.

Но нет. Похоже, пригодились презервативы.

Так и жили.

Я – пропадала на работе, стиснув зубы, и особо не строя далекоидущих планов, потому что двадцать лет ипотеки и так уже все очень четко за меня спланировали. Ленка – делала вид, что учится, продолжая лазить где-то по ночам, но уже по-тихому, без фейерверков.

И, пожалуй, это было самое спокойное время в моей жизни, после смерти родителей.

И так бы и продолжалось, если бы мне и дальше везло.

А вот не повезло.

Глава 3

С Носорогом я столкнулась второй раз примерно месяц назад.

Какого черта Биг Босс спустился со своих эмпирей к нам на пятый этаж, и что такого он хотел сказать главбуху лично, не дожидаясь, пока тот принесет свой толстый зад на пятнадцатый, не знаю.

Я как раз выходила из его кабинета, обрадованная дополнительным участком ушедшей на больничный коллеги и уныло прикидывала, сколько часов сверхурочно мне еще придется здесь просидеть, когда уткнулась лицом во что-то твердое и нереально приятно пахнущее. Прижала к себе папки с документами покрепче, подняла взгляд из-под компьютерных очков.

Мама дорогая! Носорог! Стоит! Смотрит! Стрррашно!!!

Ноги сами подкосились, я дрогнула на каблуках, и Паша придержал меня за локти, чуть прижав к себе. И глядя. Неотрывно глядя на меня! Ужас какой! А я и застыла, как мушка в янтаре, глупая, под этим его черным взглядом, не могла глаз отвести и не моргала даже, кажется. Не знаю, был ли открыт рот, не помню, истерся это ужасный момент из головы, но, наверно да. И, скорее всего, вид у меня был на редкость идиотский. По крайней мере, Паша смотрел странно. Я не уверена, что удивленно, потому что эмоции на его лице прочесть было невозможно. Но явно с каким-то… Выражением. Я хлопнула губами, пытаясь что-то выдать, хотя бы «здрасте» сказать, а меня уже отстранили, как табуретку, с пути убрали, и только дверь кабинета хлопнула.

А через секунду раздался оттуда такой матерный рев, что я, разом опомнившись и ощутив резвость в ногах, пискнула и понеслась прочь, словно за мной черт гнался. Или носорог.

И потом до конца рабочего дня не могла из головы выбросить своего работодателя. Его суровое жесткое лицо, крепкий захват железных пальцев на моих локтях, терпкий аромат парфюма. Черный жестокий неулыбчивый взгляд. И тело отзывалось на мои мысли неконтролируемой дрожью. Ужаса, скорее всего.

Но потом я успокоилась, и гора работы, а особенно, неожиданный привод в полицию моей бешеной сестрички, нажравшейся в общественном месте и плюнувшей полицейскому на фуражку, этому очень сильно способствовали. Нашлись более приземленные причины для волнения. А всякую эфемерную чушь, вроде замораживающе ужасных глаз своего работодателя, я выкинула из головы.

Да и было бы, о чем вспоминать…

Он-то, судя по реакции, вернее, ее отсутствию, явно обо мне забыл ровно в ту же секунду, что и взгляд отвел…

И это хорошо. Очень хорошо. Как часто цитировала мама: «Храни нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»… Не помню, откуда это, но вот вообще ничего не изменилось с тех пор.

Не надо и гнева барского. И любви.

Вот поэтому я и впала в ступор вчера, когда лифт внезапно поехал вверх, явно самостоятельно оценив приоритетность вызова, чего раньше за ним не водилось, и в раскрывшиеся двери вошел Паша Носорог.

Глянул на меня мельком, но так, что я отшатнулась в угол, и так там и встала, унимая мелко подрагивающие коленки.

Черт, черт, черт!

Угораздило меня!

Кофе в моей руке был горячим, но я не чувствовала этого совершенно. Потому что, вопреки инстинкту самосохранения, не могла отвести глаз от как всегда мрачного и жесткого лица Носорога. Лихорадочно соображала, как теперь быть, что надо сказать. Ведь надо же? Надо что-то сказать? Хотя бы поздороваться? А как? Я же с ним не знакома? Хотя, опосредованно его знают все, кто работает здесь. В конце концов Паша – именно тот, кто платит… Если не поздороваюсь, вдруг воспримет, как неуважение?

Короче говоря, я нагнетала в себе панику со свехзвуковой скоростью и успела чуть ли не в обморок упасть, а двери еще даже захлопнуться не успели!

Паша был совершенно невозмутим, спокоен, и вроде бы даже и не смотрел на меня, и не ждал, скорее всего, ничего… И, может, не замечал совсем… А я уже успела мысленно провалиться прямо до первого этажа, прикинула, как буду вставать на биржу труда после увольнения за нарушение корпоративной этики (какой? какой?), и сжать проклятый стаканчик до боли, не чувствуя, что обжигаюсь.

А потом Паша неожиданно провернул номер.

Он посмотрел на меня. Молча. В упор. С тем же непонятным выражением в глазах, что и месяц назад.

Я застыла. Даже коленки перестали дрожать. Пальцы обожженные на стаканчике заледенели. Сердце замерло. Вот реально, даже не стучало, как мне кажется, затихарившись от ужаса.

Взгляд его жестких, черных глаз был очень… Настойчивым. И я не хотела узнавать то выражение, что клубилось на дне его зрачков. Но узнавала. Узнавала! И пугалась еще больше. Если до этого был просто ужас, то вот теперь, когда стало понятно, о чем он думает, глядя на меня, я поняла, что все, происходящее ранее, было так себе. Слабым отголоском наступающего тотального краха.

Или, как бы сказала моя бедовая сеструля, окончательного пиздеца.

Лифт шел вниз, отчего-то крайне медленно, до жути медленно, я жалась в угол, не смея отвести глаз от его жесткого непроницаемого лица, Паша Носорог задумчиво оглаживал мою замершую в испуге фигуру внимательным взглядом, словно решая, что делать со мной дальше. И, кажется, вариантов у него был вагон с прицепом.

Глава 4

Я, собрав все силы, решила все же перестать демонстрировать рабский ужас, и хотя бы сделать вид, что я человек, и попыталась отвернуться. Со скрипом. С постоянным ощущением того, что делаю что-то не то.

Но смогла. Удивительно просто! Лифт ехал. Взгляд мой, с трудом сместившись с Пашиного лица на кофе, там и застыл. Рука дрогнула, потому что мозг отмер и решил показать свою самостоятельность, скомандовав как можно более независимо отпить кофе из стаканчика.

А что? Отлично можно показать, что не чувствую онемения сразу во всех мышцах от его изучающего взгляда.

Я поднесла стаканчик к губам, взгляд напротив стал откровенно насмешливым. Ах ты ж! То, что он прекрасно меня понимает и просчитывает все мои мотивы, стало очевидным и постыдным открытием. Это что же, он всех так хорошо читает? Или у меня, у дурочки, просто все на лице написано?

Я не успела понять, какой вариант реальнее, когда лифт тряхнуло. Несильно, но основательно.

И стаканчик медленно, как в слоу мо, выпал из моих, поверивших в себя пальцев, полетел на пол… И усеял хромированную кабинку брызгами кофе.

И ладно бы кабинку! Пашиным джинсам тоже перепало! И туфлям, стильным, идеально начищенным, и, скорее всего, стоившим половину моего ипотечного жилья.

Я, скованная ужасом, просто не думала даже, что делаю. Сначала раскрыла рот, в ужасе наблюдая падение и его результаты, перевела взгляд на ботинки и джинсы работодателя, выше не посмела посмотреть, зная, что тут же умру от ужаса, а затем быстро достала дрожащими руками салфетки из сумки и, низко наклонив голову, опустилась на корточки, чтоб вытереть кофе, бормоча без остановки:

– О боже, простите, простите меня, я случайно, я не хотела, я сейчас все вытру, следов не останется, простите, простите…

Я вытирала капли кофе с джинсов, сердце замирало от ужаса, потому что видела, что следы остаются, кофе этот автоматный ядовитый, какой только химии там не льют, а джинсы дорогие, и ботинки еще дороже, и сама ситуция ужасная, как бы сказала Ленка, пиздец пиздецовый, ужас, ужас, пальцы дрожали, ноги подламливались, потому что на корточках неудобно, но я не сдавалась, склонившись, оттирая салфетками проклятый кофе и бормоча, бормоча, бормоча…

А потом внезапно подняла голову. Зачем? Зачем я это сделала? Не знаю. До сих пор не знаю. Боялась ведь, до жути, до обморока, а все равно посмотрела.

И опять застыла. Потому что Паша стоял молча, глядя на меня уже не так, как до этого. Хуже, гораздо хуже! Страшнее. Придавливая меня этим своим взглядом, как плитой бетонной, и, даже если бы я решила сейчас подняться, то ничего не получилось бы.

А затем он приподнял меня за подбородок властным жестким движением. Наверно, подумал, что я хочу взгляд отвести.