Глава 6
Настоящее
В тот момент я не могу думать. У меня нет выбора. Тело само движется, погруженное в транс под воздействием всю жизнь накапливающегося гнева. Я встаю с места, игнорирую испуганную Фил и иду вперед, сквозь банкетный зал, минуя один стол за другим, в сторону подиума. К человеку, стоящему там. Человеку, которого я собираюсь убить.
Мир вокруг – глухой рев. Прошлое, будущее, мой план, моя цель – все превратилось в красную пульсацию. Теперь мне плевать на то, чтобы быть Алайной Девинтер. Мне плевать на Шепот и Ревенантов. Мне плевать, доживу ли я до завтра.
Он жив. Волшебник, который убил моих родителей. Человек, который отнял у меня все, тот, кто направил меня на этот путь. Ублюдок, убийца, чудовище. Я не знаю, как, но он жив, и он прямо здесь, всего в половине комнаты от меня, тепло улыбается, купаясь в аплодисментах, ни о чем не думая.
Он умрет. Сейчас.
Сердце колотится о ребра. Кровь бурлит по венам. Руки скользят к столу и хватают зазубренный нож. Я не собираюсь применять к нему магию. Нет, это было бы слишком быстро, слишком легко. Я хочу вонзить лезвие прямо в его грудь и смотреть, как он истекает кровью. Я хочу смотреть ему в глаза, когда он умирает, и прошептать ему на ухо свое имя.
Уже в двадцати пяти футах. Двадцати. Пятнадцати. Я делаю шаг за шагом, приближаясь все ближе. Никто меня не замечает. Все взгляды устремлены вперед, на него, убийцу. Я больше не человек, не сейчас. Я – стрела, выпущенная из лука десять лет назад, несущаяся к своей неизбежной цели. Я умру здесь, я знаю это. Но я умру с чувством удовлетворения.
Директор Магнус Абердин до сих пор не заметил меня. Он повернулся в сторону, к балкону с другими профессорами, подняв руку, сияя в лучах их подхалимства. Его глаза мерцают, борода изогнулась в теплой улыбке. Он понятия не имеет о тени, которая надвигается на него, которая вот-вот его прикончит, вот-вот утопит эту улыбку в потоке крови.
Десять футов. Вот и все. Я переворачиваю нож в руке, удерживая его острие. У меня перехватывает дыхание. Голова Магнуса поворачивается ко мне, совсем чуть-чуть, его серые глаза наконец видят меня, слегка расширяясь в подозрении. Я заношу руку и…
Кто-то со всей силы налетает на меня сбоку, и я падаю на пол банкетного зала. Запястье ударяется о мрамор, а нож выскальзывает из руки, залетая под стол. В комнате воцаряется тишина, все головы поворачиваются в нашу сторону. Что-то холодное, мокрое и красное льется на меня, впитываясь в платье. Кровь? Нет. Вино. Я инстинктивно отскакиваю назад и вижу налетевшего на меня человека, в ужасе смотрящего на меня. Янтарные глаза. Черные как смоль волосы. Смиренная служанка, Марлена.
– Мне так жаль, миледи! – говорит она, лихорадочно вытирая мое платье тканью. – Я… Я просто подавала вино… Я не заметила, как вы подошли… – Меня как будто разбудили ото сна, как будто вытащили из морских глубин назад на поверхность. Мир мгновенно возвращается: запахи праздника, танцы огней наверху и голоса, так много голосов, болтающих, шепчущих, смеющихся. Я чувствую пронизывающий жар тысячи глаз, когда каждый в комнате смотрит на меня, и та уверенность, которую я чувствовала всего секунду назад, превращается в холодный ужас. Я разоблачена. Поймана. Уязвима.
Но все внимание сосредоточено не на мне.
– Девчонка! – рявкает директор Абердин. – Смотри, куда идешь! Ты только что испортила платье этой юной леди!
– Простите меня, господин директор! – в ужасе умоляет Марлена. – Это больше не повторится. Обещаю.
Я не знаю, что делать. Все происходит слишком быстро. Нож по-прежнему лежит там, всего в нескольких футах от меня. Я могла бы схватить его и довести дело до конца, подскочить и вонзить его в грудь директора. Даже когда все смотрят, они не смогли бы остановить меня вовремя. Но я не могу отвести взгляд от Марлены, от ужаса в ее глазах, от того, как дрожат ее руки, когда касаются моего платья, того, как ее тонкая ключица поднимается и опускается с каждым вздохом. Теперь она тоже часть этого. Если я нанесу удар, все решат, что она была в этом замешана, чтобы отвлечь внимание. Ее будут пытать. Убьют. Возможно, и всю ее семью тоже. И это будет моя вина.
Я не могу на это пойти.
– Смотритель Тимс, – рычит директор, и угрюмый бородатый мужчина с парома, тот, кто потребовал показать мою метку, выходит вперед. – Будьте добры, проследите, чтобы эта Смиренная была должным образом наказана. Десять ударов плетью.
Мужчина, Смотритель Тимс, ухмыляется кривозубой улыбкой.
– С удовольствием, – говорит он, шагая вперед, чтобы рывком поднять тяжело дышащую Марлену на ноги.
Нет. Так не пойдет. Я поднимаюсь с места.
– Прошу прощения, директор, но это моя вина, а не ее, – говорю я и слышу странный шепот, пробегающий по комнате. – Я была неосторожна. Это я столкнулась с ней. Пощадите девушку.
Директор Абердин смотрит на меня, видя меня, по-настоящему видя в первый раз. Его серые глаза-бусинки встречаются с моими, внимательно меня изучают. Мог ли он каким-то образом меня узнать?
Нет. Он отводит взгляд и скучающе пожимает плечами.
– Хорошо. Пять ударов плетью, – говорит он. – Теперь можем продолжить банкет? – Он широко, приветливо улыбается, и комната снова без усилий принадлежит ему. – Полагаю, мне нужно произнести вдохновляющую речь!
Все смеются оглушительным ревом. Я едва могу дышать. Даже когда толпа поворачивается к Абердину, когда он начинает свою большую приветственную речь, я по-прежнему чувствую на себе взгляды: Фил, покрасневшей от смущения за меня; Марлены, благодарной, даже когда Тимс утаскивает ее прочь. А за столом прямо рядом со мной сам Мариус Мэдисон, стреляющий в меня улыбкой, в которой читается «Я-же-говорил».
Я не знаю, что делать. Но знаю, что больше не могу здесь оставаться, с этими людьми, в такой обстановке. Нет, если я хочу сохранить миссию. Если я хочу сохранить себя.
Я бросаюсь прочь между столами к паре стеклянных дверей в западном конце зала. Я протискиваюсь сквозь них и выхожу на балкон, представляющий собой изогнутый выступ с богато украшенными перилами и видом на леса к востоку от школы. Холодный ночной воздух омывает меня, как ливень, я вдыхаю и, кажется, впервые дышу с того момента, как увидела лицо Абердина.
Он жив. Как? Как это возможно? Он был в доме, когда сработали обереги отца. Он умирал, крича, сгорая, я знаю это, я знаю это…
И все же вот он, живее всех живых.
Получается, он как-то защитился. И выбрался оттуда. Все это время он был жив и в целости и сохранности находился в этих стенах, становясь все сильнее. Пока мы с Серой голодали, истекали кровью и сражались, пока наши родители лежали в земле, он был жив, пил лучшие вина, ел на банкетах, произносил воодушевляющие речи, купаясь в похвале и восхищении. Когда я потеряла все, все, что у меня было, он был жив!
Мне хочется кричать, плакать, с корнем сорвать перила и швырнуть их на деревья внизу. Я хочу вырывать кирпичи из стен, потопить этот остров в море, поджечь весь мир. Я хочу…
– Перебрала с выпивкой? – спрашивает голос позади.
Я поворачиваюсь. Там стоит, прислонившись спиной к дверному косяку и согнув колено, тот парень из банкетного зала, принц. Он держит в своей широкой ладони маленькую чашу, с удивлением наблюдая за мной. Меньше всего мне сейчас хочется разговаривать с незнакомцем, но я и так уже вызвала достаточно подозрений, и становится ясно, что побыть наедине с собой уже не выйдет. Я со вздохом беру себя в руки. И становлюсь Алайной.
– Немного, – заставляю я себя рассмеяться. – Кажется, я не привыкла к такому крепкому вину.
– Забавно. Мне, наоборот, казалось, что оно на удивление слабое.
Парень делает последний глоток, затем ставит чашу на перила и идет ко мне.
– Я Талин. Талин Рейвенсгейл IV, если быть точным, но сомневаюсь, что здесь есть другие Талины.
– Алайна Девинтер, – вру я.
Он делает шаг вперед, залитый мягким лунным светом, и я впервые могу его разглядеть. Он на добрые две головы выше меня, его поджарое тело наводит на мысль о скрытой силе. Волосы свисают десятками аккуратных косичек, а челюсть украшает тончайший намек на бороду. Его скулы угловатые, подбородок острый, а темно-карие глаза с золотыми крапинками мягко сверкают, пока он меня оценивает.
Но больше всего мой взгляд приковывают его руки. Дело не только в том, что это красивые руки, хотя они определенно хороши, худые, но подтянутые, с широкими ладонями, украшенными серебряными кольцами, и длинными венами, выступающими на его предплечьях. Нет, меня завораживает то, что у него на руках. Рунические символы, десятки сложных ярких символов спиралью обвивают его бицепсы. С другого конца зала я подумала, что это татуировки, но теперь вижу, что это что-то другое. Они нарисованы, полагаю, какой-то мягкой цветной пылью, пылью, сияющей на коже золотым и голубым, как звезды в ночном небе.
Я напряженно пытаюсь вспомнить все, что знаю о королевстве Ксинтари, а этого до неловкости мало. Они правят континентом далеко на юге, за Вечно Теплым морем, страной густых джунглей и возвышающихся вулканов. Они богаты, думаю, богаче, чем Маровия, но также скрытны, изолированы, общаются с Республикой через единственного посла. И у них есть могущественные Волшебники, настолько могущественные, что их боится сам Сенат. Республика никогда не пыталась завоевать их земли, что говорит об их силе больше, чем что-либо еще.
Талин замечает, что я смотрю на его руки.
– Обычай Ксинтари, – пожимает плечами он. Он здесь такой же чужак, как и я, даже больше, но он, кажется, совершенно спокоен. Нет. Более чем спокоен. Он кажется совершенно равнодушным.
– Я бы не запаривался, но отец настоял, чтобы я приехал в официальном облачении. Представить королевскую семью и все такое.
– Значит, это правда. Ты принц, – говорю я.
– Так и есть, – признается Талин с кривой улыбкой. – Хотя, уверяю тебя, это совсем не так захватывающе, как ты думаешь. У меня шестеро старших братьев и три старшие сестры. Мои шансы сесть на Золотой трон едва ли выше твоих.
– Учитывая, что я впервые слышу о Золотом троне, сомневаюсь, что это правда.
– На самом деле он не золотой. Во всяком случае, не весь, – отвечает он. – В этом минус быть младшим ребенком. Моя старшая сестра возглавляет армию. Старший брат – казначей. А я застрял здесь, на другом конце света, удостоенный чести представлять наше королевство в школе для маровианских отродий.
Я издаю короткий смешок, искренний хотя бы потому, что это такое облегчение – слушать того, с кем мы в одинаковом положении.
– Значит, ты дипломат, – говорю я, и мой взгляд скользит по его обнаженным запястьям. Нет Божьей метки. – Ты не Волшебник?
– О, я Волшебник, но Ксинтари не татуируют запястья, – отвечает Талин, как будто мне это должно что-то дать. – Впрочем, хватит обо мне. Я хочу узнать больше о тебе.
– Обо мне? – спрашиваю я, и, Богами клянусь, как много бы я отдала хотя бы за несколько минут одиночества, несколько минут без притворства. – Боюсь, здесь особо нечего узнавать. Я уж точно не принцесса. Всего лишь еще одна студентка, такая же, как остальные.
– О, я в этом сомневаюсь, – говорит он, сверкая в меня глазами, – ты единственная студентка, которую я видел несущейся через банкетный зал с ножом в руке.
Кровь застыла у меня в жилах. Он видел. Он знает. И просто стоит с этой ошеломленной улыбкой, пожирая меня глазами.
– Я… Я не… Я не была…
Талин смеется, качая головой, пока его косы раскачиваются, а на кончиках звенят крошечные серебряные бусинки.
– Расслабься. Я не осуждаю, – говорит он. – Мне просто любопытно, кого из этих напыщенных маленьких засранцев ты так сильно хотела зарезать.
Я испустила едва заметный вздох облегчения. Так, значит, он не знает всего. Не знает, что я шла к Абердину. Он просто думает, что я затаила на кого-то обиду. С этим можно работать.
– Мариуса Мэдисона. – Я тоже пытаюсь игриво пожать плечами. – И я не собиралась его зарезать. Просто хотела немного напугать.
– Мариус Мэдисон, – говорит Талин, и впервые его улыбка исчезает. – Он и его отец встретили меня, когда я приехал. Пара красующихся павлинов, отчаянно пытающихся доказать свое превосходство. Теперь я жалею, что ты не зарезала его.
– Значит, ты не донесешь на меня?
Талин издает низкий смешок и поворачивается лицом.
– Никогда. Со мной твой секрет в полной безопасности.
– И почему же?
– Потому что я провел на этом проклятом континенте целых две недели, и ты первый интересный человек, которого я встретил. – Он наклоняется и берет мою руку. Его ладонь мягкая, теплая, и он нежно подносит ее к своим губам. – Для меня было честью познакомиться с вами, леди Девинтер.
Я все еще понятия не имею, чего хочет этот парень, но я знаю, что не могу доверять ни одному его слову.
– А мне с вами, принц Талин IV.
– Просто Талин, – говорит он, а затем, улыбнувшись в последний раз, исчезает за занавеской в банкетном зале, оставляя меня одну в ночи.
Боги. Боги! Я практически падаю на перила. Мир вращается вокруг, пульсируя по краям. Колени пошатываются, прерывается дыхание. Это слишком, это все слишком. Я больше не могу этого делать. Я боец, а не шпион. Я не могу сохранять этот фасад изо дня в день. Не могу продолжать играть в игры с этими интриганами, анализируя каждое их слово на предмет коварных намерений. Я не могу вернуться в холл, не могу выдавить из себя очередную улыбку, не могу. Не сейчас, когда убийца моих родителей дышит полной грудью. Я просто не могу. Не в одиночку. Только не без Серы.
Я закрываю глаза и вспоминаю тренировку с Шепот. «Отпусти свои мысли, – говорила она. – Воспринимай только то, что чувствуешь».
Холод металла перил противостоит теплу моих ладоней.
В прохладном бризе чувствуется запах соли.
Гудит ветер, из зала доносится невнятная болтовня.
Мое дыхание замедляется и вновь учащается. Замедляется и учащается. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Я открываю глаза и вижу это. Передо мной раскинулись верхушки деревьев, разрастающиеся, красивые, слегка покачивающиеся. А за их пределами океан, бескрайний и бесконечный. А на краю острова крошечное позвякивание огоньков, мерцающих вдалеке, как светлячки. Деревня, о которой мне говорила Марлена. Смиренные.
Я могу это сделать. Мне нужно закончить миссию.
Я должна.
Я разглаживаю платье (которое, конечно, полностью испорчено вином) и направляюсь в банкетный зал. Все так же, как было до моего ухода: шумно, ослепительно, водоворот ощущений. Несколько голов поворачиваются в мою сторону, но большинство студентов погружены в свои разговоры, что для меня большое облегчение. К счастью, Абердин покинул сцену, так что мне не придется встречаться с ним, по крайней мере пока.
– С тобой все хорошо? – спрашивает Фил, когда я сажусь рядом с ней. – Что это было?
– Извини. Я просто была немного ошеломлена, и мне нужно было подышать свежим воздухом. И, видимо, на меня пролилось немного вина. – Я натягиваю платье, на нем темно-фиолетовое пятно. – Что я пропустила?
– Директор Абердин произнес большую речь, а преподаватели представились. Подали маленькие пирожные с кофейным ликером. Ничего интересного. Хотя, неправда, пирожные были чрезвычайно интересными. – Она кивает головой на стол. – Ты как раз поспела к важной части.
Я опускаю взгляд и впервые замечаю, что передо мной в богато украшенном когтистом держателе лежит массивное чешуйчатое яйцо, черное, как обсидиан, и большое, как дыня. Оглядываясь вокруг, я вижу, что у всех остальных тоже есть такие.
– Эм, – говорю я.
– Боги, так ты ничего не знаешь! – смеется Фил. – Так мы узнаем орден, в который нас определили!
– Мне понадобится немного больше информации.
– Все мы будем разделены между пятью орденами Блэкуотера. По одному для каждого из Богов.
Фил жестом указывает на сцену, и я вижу пять длинных развернутых баннеров. Каждый определенного цвета и украшен символом животного.
– Все ордена представляют черты характера Богов, – продолжает она. – Авангард, золотой олень – олицетворение власти и господства. Явелло, зеленая обезьяна – олицетворение хитрости и предприимчивости. Селура, синий ворон – олицетворение мудрости и терпения. Зартан, красный медведь – олицетворение храбрости и агрессии. Нетро – черный кракен, олицетворение смерти и… всего в этом духе.
– А яйцо?..
Фил фыркает от смеха.
– Это божественное яйцо. Оно подскажет, к какому ордену ты принадлежишь, прочитав твою душу. Это волшебство, – говорит она, шевеля пальцами. – Хотя, на самом деле, нет. То есть есть какая-то магия в том, как яйца это раскрывают, но все знают, что то, к какому ордену ты относишься, решается до того, как ты попадаешь сюда.
Впереди доносятся крики некоторых студентов, остальные хлопают. Мариус Мэдисон запрыгивает на скамью, потрясая кулаком в воздухе, перед ним – расколотое яйцо.
– Авангард! Да. Сильные должны процветать!
Когда яйца трескаются, на знаменах появляются имена, и я вижу, как имя Мариуса вырисовывается на золотом знамени элегантным почерком.
– Кто бы сомневался, – закатывает глаза Фил, и я не могу не заметить, что ее яйцо еще не треснуло. – У меня будет Явелло. Ну, скорее всего. Каждый Поттс был оттуда. Ура торговцам, верно?
Она улыбается, но ее тело излучает нервозность.
– Давай. Открывай свое.
