«Сколько я смогу притворяться? Надо привыкнуть, стать бездушной машиной с набором полезных функций. Кауми просил терпеливо ждать. Будет ли от него письмо? Что с моими картинами? Захочет ли госпожа Фалид их забрать и позволят ли ей… Совет Петри настороженно относится к Сиане».
В камине потрескивали крупные куски каменного угля. Тарико согрела вблизи пламени озябшие руки и продолжила уборку. Одну из ножек стола подпирала книга о геологических разработках в Дайоне. Размазывая по полу грязную воду, Тарико случайно сдвинула ее с места, а потом не могла засунуть обратно и принялась листать. Единственная книга в спальне начлагеря была вся испещрена карандашными пометками.
Недалеко от «Уригучи» протекала полноводная река, по ней в долину справляли бревна, а дважды в году проходили баржи с углем и торфяными брикетами. На севере провинции располагался невысокий горный кряж – древний, заросший стройной дайонской сосной. В тексте вскользь упоминались поселения шахтеров, лесорубов и рыбаков. На юге скрещенными черными мечами были обозначены карьеры с железной рудой. Мрачный край имел удивительную историю.
Затачивая притупившийся карандаш, Тарико вдруг подумала, что злая судьба ищет ее по всей системе, но какой-то могучий покровитель продолжает оберегать. Сначала Йори Сан увез ее с Гиды во время мора, потом двенадцать счастливых лет в богатом столичном доме, и вот проклятье накрыло всю Петриану, чтобы добраться до маленькой Тарико, – лишить приемной семьи, чести, свободы, волос… Дух-покровитель очнулся, пытается что-то исправить.
– Ну, где ты бродишь, на каких неведомых небесах треплет вихрь твои жемчужные крылья? Разве не видишь, как я погибаю здесь – слабая, униженная… Вернись ко мне. Сбереги. Защити.
Она запрокинула голову, тщетно пытаясь заметить на щербатом от пуль потолке хотя бы тень небесного посланца. Зато у порога послышался сдавленный кашель.
– Я нашел тебе кое-какую одежду. Риза сказала, ты еще не брала еду. Опять задумала голодать? Я тебе не Яримаки! Со мной эти штучки не пройдут. Живо пошла на кухню! Слуг у тебя здесь не будет.
– Благодарю, господин Субад.
Она поклонилась, расправляя собранные в узел края рубашки на бедрах. Но Субад успел оценить ее ноги и несколько изменил собственный распорядок дня.
– Сначала примерь то, что я принес.
Тарико замешкалась с кнопками на рубашке, и он благодушно подбодрил:
– Давай-ка быстрее. Ты мылась утром?
– Да, конечно.
– Я ж говорю – чистюля, – проворчал он.
– Вам это не нравится?
Субад сделал вид, что пропустил вопрос мимо ушей и принялся подавать детали одежды, взвешивая каждую на руке, наслаждаясь смущением заключенной.
– Сначала повязку на грудь, трусики позже.
Он смаковал зрелище обнаженной девушки в своих покоях. Бесцеремонно поворачивал Тарико за плечи, разглядывал при дневном свете каждый изгиб тела, каждую родинку.
– Волосы внизу надо убрать!
– Я не нашла в ванной средство… – на миг Тарико захотелось ответить ему грубо, сбросить чужую мозолистую ладонь со своего гладкого живота.
– Пойдем на кровать, – хрипло приказал Субад.
– Нет, пожалуйста, у меня очень болит там… прошу вас, не сейчас, – прошептала Таркио.
Он порывисто вздохнул, расстегивая ремень на брюках.
– Есть же другой способ, ты неплохо справилась вчера. Повторим урок.
– Можно мне сначала одеться?
– Ты совсем дурочка?
Субад сел на стул и приглашающее похлопал себя по колену.
– Иди ко мне! Потом будешь полдня отдыхать, пришлю Гуну, пусть осмотрит, даст какую-нибудь мазь, чтобы не так саднило после вчерашнего.
Тарико растерянно повела взглядом по комнате.
– А-а… минеральной воды больше нет?
Субад досадливо кивнул на ящик у окна.
– Быстрее, принцесса! Меня ждут другие дела, кроме того, чтобы совать тебе в ротик.
– Так не суйте, займитесь делами, – пробормотала Тарико, напрасно пытаясь открыть бутылку с водой дрожащими пальцами.
От ее дерзости он оцепенел на секунду, но в следующее мгновение бросился к окну, выхватил из рук Тарико воду, а саму ее уронил животом на стол.
– Ты… маленькая, капризная дрянь, еще будешь указывать, как удобнее трахать тебя!
Субад слышал, как она всхлипывает под ним, и долго не мог получить желаемое, мысль о том, что причиняет ей боль, мешала сосредоточиться на собственных ощущениях.
– Заткнись, сучка! Иначе навсегда успокою.
Он не подозревал, что Тарико нельзя было напугать смертью.
– Ненавижу тебя, тупое животное! – прошептала она, не заботясь о том, как расценят ее слова.
Субад вышел из нее, резко развернул на спину и влепил пощечину. А потом наклонился, чтобы посмотреть прямо в лицо.
– Ну, что уставилась? Теряй сознание, у тебя хорошо получается отключаться в нужный момент.
Тарико слабо пошевелила губами, и ему пришлось наклониться еще ниже, чтобы расслышать.
– Ночью я не нарочно это сделала. А сейчас не могу… Ты меня изменил. Сейчас я хочу все знать, все чувствовать и помнить. Боги накажут тебя, Субад Багери. Они уложат тебя в самый красивый гроб. Мне нужно только немного исправить рисунок.
– А если я переломаю тебе все тонкие пальчики? – с жуткой лаской в голосе спросил он, целуя ее плечо и опускаясь к груди. – Ты не сможешь держать карандаш и совсем рехнешься от горя, что любимую игрушку забрал.
– Тогда придется и голову разбить, потому что все мои черновики там.
– Гиданская ведьма!
Он действительно колебался, не придушить ли ее прямо на столе. Какой в ней прок? Но тогда придется искать новую исполнительницу для наброска Камы. Поднимать списки заключенных, показывать фотографии и объяснять, что ему нужно. Опять же провал статистики. Никто не должен покидать унылый ад лагеря слишком скоро.
И еще стол шатается, левый край ниже, наверно, опять ножка подогнулась. Субад раздраженно бросил скомканную одежду в лицо Тарико и подошел к стене, где находилась кнопка вызова.
– Скоро принесут еду на двоих. Потом сядешь за работу, набросок мне нужен к вечеру. Не справишься, выгоню в барак.
Требовалось починить стол и Субад нагнулся, чтобы осмотреть ножку.
– Здесь была книга или какая-то другая подпорка. Ты убрала?
Путаясь в длинных рукавах теплого платья, Тарико сдавленно отвечала:
– Простите, она выскользнула, когда я мыла пол. Там скопилась куча ореховой скорлупы и разного мусора. Я сдвинула совсем немного… Вот она ваша «История геологических изысканий…».
– Я помню, что это за книга! – рявкнул Субад. – Не прикасайся больше к моим вещам.
– Еще пару лет и страницы сгниют, – укоризненно сообщила Тарико. – Издание очень хорошее, библиографическая редкость.
– Может, через пару лет и нас здесь не будет, а ты беспокоишься о грязной книжонке.
– Когда-то ее листы были сочной древесиной с ходами для невидимых рек, текущих в обе стороны – с земли до неба и обратно. Они помнят шум ветра на холме и перекличку птиц.
Тарико сама с собой разговаривала, наводя на столе прежний порядок, будто забыла, что жизнь ее только что висела на нитке. Крепкой, шелковой нитке в руках Субада. Ему еще не приходилось встречать таких женщин – спокойных внешне с бурями внутри. Выдержанных и натянутых, как струна.
– В ванной я нашла куски разбитой плитки. Можно ими стол подпереть, а книгу оставить в покое. Вы позволите?
Субад не сдержал насмешливого возгласа. Девчонка поражала его на каждом шагу. Только что сыпала проклятьями и обещала уложить в ящик для подземного спуска, а сейчас как ни в чем не бывало просит сберечь бумажную рухлядь. Будто надев длинный балахон, приняла его за броню, которую и пулями не возьмешь. Но платье комнатной работницы ей очень идет, отложной закругленный воротник подчеркивает тонкую шею и гордую посадку головы.
Тарико подвязала волосы платком и спрятала кончики назад. Стала выглядеть, как скромная служащая. Вот только ее глаза – непокорные, бесстрашные, вызывающие. Ничего не умеют скрыть.
Толстуха Риза принесла обед, и пока почтительно расставляла парящие блюда, Тарико стояла у камина, чинно сложив руки внизу живота, как хорошая горничная.
Попробовав горячий суп с кореньями, на которых настоял доктор, Субад отпустил кухарку и жестом велел Тарико сесть за стол.
– Попробуй, должно быть вкусно. Раньше Риза готовила для крупного фабриканта. Ему отрубили голову за измену, а всю дворню сослали в здешние болота.
– Благодарю, господин Субад!
Он с удовольствием наблюдал, как из общей миски она берет на свою тарелку разваренные овощи и тонкий лепесток соленой рыбы. «Поняла, что нельзя спорить со мной!»
Но дальнейшие действия Тарико заставили его отложить вилку и гневно сжать кулаки. Девчонка уселась со своей порцией на матрас у камина и лишь там, ловко орудуя палочками, приступила к обеду.
– Что такое? – глухо спросил Субад, – тебе общество мое не подходит или ниже твоего достоинства сидеть за перекошенным столом?
Тарико шмыгнула носом и поспешно проглотила кусочек тушеной моркови.
– С вашего позволения мне хотелось бы занять место Камы.
– Что-о-о?
– Свою собаку вы не били и не насиловали. Вы вместе гуляли в лесу и вечерами сидели молча у огня. Я бы не отказалась от такой жизни. Я хочу стать вашей новой Камой. И еще немножечко рисовать.
– В жизни не слышал такого бреда.
– Вы еще не старый человек и впереди могут ждать новые открытия. Надо быть ко всему готовым. И стараться честно исполнять свои обязанности. Вы легко можете найти женщину для постели, но не вторую Каму. Я обещаю очень стараться.
Субад натянуто рассмеялся, собираясь с мыслями. Она сейчас была очень забавная с поднятыми коленками и зажатой между ними миской. Длинные мягкие рукава трогательно прикрывали ладони до кончиков пальцев. Можно снять мерки и ей сошьют платье по размеру. И не такое скучное, причем, вырез на груди можно сделать больше и снабдить застежкой до пояса. Субад даже представил, как сам ее медленно расстегнет.
– Твой план только с виду прост, птичка! А ты уверена, что все знаешь про мои отношения с Камой?
Она глубоко вздохнула, прежде чем ответить.
– Я уверена, что вы очень любили ее и берегли, а она отвечала взаимностью.
– Я вырастил ее почти с рождения. Я был для нее богом.
– Если вы будете хорошо ко мне относиться, я тоже попробую…
– Молиться на меня? – хмыкнул Субад, нехотя возвращаясь к еде, лишь бы не показывать, как заинтересован беседой.
– Полюбить, – тихо сказала Тарико. – И нарисовать для вас самое светлое будущее. Это удивительно, господин Субад, но позвольте мне поделиться… Дома, среди изящной мебели, фарфора и гобеленов мне хотелось изображать ужасы войны и скитания одиноких душ, а сейчас перед глазами цветущий сад. Когда нас везли в Дайон, я смотрела в узенькое окошко и мне чудились табуны диких лошадей, мчащихся в густой жирной траве. А трубы заводов дымились, словно вулканы… Сам «Уригучи» показался муравейником.
– А я? – перебил Субад. – Что ты думаешь обо мне?
Тарико склонила голову набок, почему-то разглядывая решетки на окнах.
– Вы – лев, томящийся в клетке, которую сам же и выбрал для себя. Когда-нибудь ее стены станут для тебя малы и ты выскочишь на свободу.
– В ближайшее болото? – язвительно бросил Субад, потешаясь над тем, как простодушно она сокращала дистанцию, переходя на "ты".
– Нет-нет, – убежденно вскрикнула Тарико. – Ты будешь крылатый лев, как на гербе Чантаса. В Антарес много планет и стран. И каждый год открываются новые земли. Пираты и военные, космические искатели приключений и странствующие мошенники, торговые флотилии, разведчики. Столько путей и обличий…
– А чем ты займешься, когда кончится срок заключений? – вдруг резко спросил Субад.
– Я? Не думала еще… не уверена, что выдержу здесь семь лет – это очень долго, – она заметно смутилась. – Но в Хорсаки возвращаться не хочу. И даже если пропадут картины – не жалко. Здесь истязают людей взаправду. За правду – послушай, как это странно звучит! На мне нет никакой вины, я никого не предавала. Почему с меня сорвали одежду и дальше жестоко, несправедливо унизили. Но нельзя жаловаться и ныть. Меня больше никто не ждет в городе, а у других могут остаться родные, возможно, дети.
Субад видел, каких душевных сил стоит ей непростой разговор. Он понимал, что Тарико попала сюда по надуманному, нелепому обвинению, а значит, страдает зря. Как и добрая четверть петрианок в соседних бараках.
– Я надеялась, что смогу прекратить это быстро, а потом увидела доктора Яримаки, узнала историю Гуны. Они не сдаются. Они не превратились в животных, а стараются помогать остальным. Мне…
Субад слушал ее, помешивая остывающий суп и замечая, как поднос с приправами съезжает на край стола. «Проклятая ножка! Угораздило же девчонку вытащить книгу. Кстати, я уже и забыл о ней, а в первую зиму читал каждый вечер. Как быстро меняются интересы и цели в этой гнилой дыре…».
Он подхватил поднос и, держа его у груди, обошел стол, чтобы присесть на матрас к Тарико. Какое-то время оба молча брали еду, глядя в пасмурное окно.
– Могу я спросить? Вы не рассердитесь?
– Ну, попробуй, – лениво процедил Субад.
– Вы кладете слишком много острых приправ и обильно льете в тарелку соус. Это… это не очень правильная привычка. Вы перебиваете вкус рыбы.
– Ворчишь, как старый Яримаки! Я совсем не чувствую вкуса и запаха еды. Только жар или холод, а в остальном как мокрые тряпки. Только специи и спасают. Ну, и тело надо поддерживать.
– Значит, ваш интерес к жизни гаснет. Нужно что-то менять.
Субад отодвинул поднос ногой и разлегся перед камином, упираясь головой в теплое бедро Тарико. Смотрел в потолок, слушал шипение догорающих угольков.
– Я все здесь перепробовал. Даже внес кое-какие инновации в работы по добыче торфа и упаковке брикетов. Лично участвовал в сплаве, поднимал затонувшую баржу. В первый год мне хотелось добиться максимальной эффективности лагеря. Выйти на полное самообеспечение, построить крепкую трудовую колонию. Мы разбили теплицы и собирали два урожая овощей в год. Я разрешил открыть маленький театр для заключенных, потом что-то вроде музея. Пытался сделать их пребывание полезным… копался в судебных делах, представлял судьбы.
