Гай Юлий Орловский "Ричард Длинные Руки – сеньор"

– Чудо? – прошептал он и перекрестился.

Я молчал в затруднении. Пауки прыгают не силой мышц, они умеют нагнетать кровяное давление в лапах в десятки раз, благодаря чему такой стремительный прыжок, но все равно чересчур быстро. То ли паучок умеет замедлять время, то ли овладел телепортацией на ограниченные расстояния. Скорее всего, телепортация.

– Не совсем, – ответил я тоже шепотом. – Но мы вторгаемся в южные земли, сэр Сигизмунд…

– Но где еще христианские земли!

– Уже с вкраплениями, – уточнил я. – Злое… многолико, сэр Сигизмунд.

Сон долго не шел, а ночь, как назло, оказалась жаркая, душная, словно мы не вступили на краешек южных земель, а уже забрались на самый что ни есть южный полюс. Заснули оба, как отрубились, чуть ли не под утро, но очнулись посвежевшие, бодрые, выспанные. Рассвет едва брезжил за окном, я вскочил, быстро оделся.

Сигизмунд проснулся на мгновение позже, но сразу такой виноватый, словно это он поджег рейхстаг или плюнул на святые реликвии.

– Сэр Ричард…

– Нам осталось ехать пару суток, – ответил я. – Если не будем засиживаться по злачным местам. Одевайтесь, сэр Сигизмунд! Тише едешь – хрен приедешь!

Я говорил зычно, уверенно, сам собой залюбовался, хоть щас в майоры, именно в майоры, это ж майоры везде зычные и наглые, хоть и туповатые, зато популярные, слово-то какое-то поганое – популярные, почему-то сразу задница перед глазами, нет – в паладинах лучше…

Сигизмунд долго и мучительно облачался в доспехи, я даже хотел помочь, но он отчаянно взмолился, я ж его позорю, это он обязан помогать мне в одоспешивании.

В корчме за столами пусто, только вчерашняя служанка, повернувшись к нам крупногабаритным задом, вытирает большой цветной тряпкой столы. Пахнет кислым, запах ухи уже выветрился, со стороны кухни громко булькает.

Заслышав звяканье металла, служанка подпрыгнула, схватила со стола две палки, так мне показалось, поспешно загородилась ими, держа крест-накрест. Я не понял, были это какие-то священные предметы или же просто первые попавшиеся палки, но она изображала ими именно крест. Белейшая грудь двумя полушариями выступает над тонким краем платья, а в талии платье настолько туго перетянуто поясом, что я подумал, как бы заставить ее кашлянуть или хотя бы чихнуть.

Сигизмунд сказал поспешно:

– Мы не тролли!.. Вот смотри!

Он быстро перекрестился. Девушка перевела испуганный взгляд на меня. Я хоть и смотрел на ее грудь, дивное творение природы, но понял немой вопрос.

– Тебе одного недостаточно?

Она поколебалась, медленно опустила свой крест на стол. Теперь я рассмотрел, что это обыкновенные скалки для раскатывания теста в лепешки. Когда наклонилась, я увидел в узкую щель между ее грудями нежный и белейший, как у придонной рыбы, живот, соблазнительные валики, даже впадинку пупка.

– И что? – спросил я с недоверием. – Это помогает?

Она все еще смотрела исподлобья, пробормотала с неохотой:

– Говорят, что если с верой, то помогает…

– Но ты не очень-то уверена в своей вере, – сказал я понимающе. – Верно? Чего ты такая испуганная? На постоялом дворе что-то не так?

Она отступила на шаг, в глазах появился страх.

– Вы тоже из таких…

– Именно я? – спросил я. – А он?

Она бросила короткий взгляд на Сигизмунда, потрясла головой, груди с готовностью заколыхались из стороны в сторону.

– Он – нет. А вы, ваша милость, весь в невидимой броне. Только она у вас там… внутри.

– Кто?

– Вера.

Я кивнул Сигизмунду.

– Смотри, независимый свидетель подтверждает, что вера у меня все-таки есть, хоть ты и сомневаешься. Молчи, молчи!.. Я же по морде лица вижу… А ты, дорогуша, ведьмочка… если брать мерку отцов инквизиторов. У паучка шесть лап, а у тебя вот такое умение пробудилось. А кто еще из… закрытых на постоялом дворе?

Она снова потрясла головой.

– Ни одного. Только вы закрытый, я других не встречала. Странные – да…

– А это что такое, странные?

Она пожала плечами.

– Странные, просто странные. Они отличаются от других, но они тоже как все.

Я сказал внятно, рассматривая ее пристально:

– Ну, если брать шире, то кобольды, гномы, эльфы, огры – тоже как все. В смысле, как все люди. Только и того, что чуть более странные.

Сигизмунд переводил отчаянный взгляд с меня на девушку и обратно, не мог понять, как я могу такое говорить, это же не всерьез, это военная хитрость, а служанка, в свою очередь, смотрела на меня пытливо, не понимая, насколько я говорю то, что думаю.

– Да, – сказала она нерешительно, – я не могу сказать, где начинаются не люди. Это пусть решают другие, умные. Они решают, кто правильные или неправильные, а я решаю, кто хороший, а кто нет. Для нас, простых людей, это важнее. Так что я только смотрю, к кому можно подходить близко, к кому нельзя… Некоторых ночью подпускать нельзя и близко. Нехорошие они. И совсем уже не люди. Днем люди, а ночью… ночью – нет.

Я улыбнулся как можно доброжелательнее.

– А к нам?

Она оглядела нас исподлобья, неожиданно усмехнулась, на щеках появились милые ямочки.

– Вы тоже, ваша милость, ночью меняетесь… как все мужчины. Но не больше. А вот те, кто приехал после вас…

Она осеклась, побледнела. Рука Сигизмунда метнулась к рукояти меча. Я перехватил его за кисть.

– Сиг, оно нам надо? Если останавливаться, чтобы бросить камень в каждую лающую на тебя собаку, никогда не доберешься до цели. А эти трое ни разу даже не гавкнули!

Кони пошли споро, сразу рысью, застучали копыта, в лицо пахнуло почти еще ночной прохладой. Некоторое время мы ехали навстречу разгорающейся заре, потом обогнули холм и понеслись на юг. Кони охотно сорвались в галоп.

Одинокие деревья-великаны, что встречались даже среди вроде бы безжизненной степи, начали собираться в группки. К полудню мы уже двигались между крупными рощами, деревья все как на подбор, каких бы в гвардию к их лесному королю. Я почти не удивился, когда впереди замаячила зеленая гора, я так и считал, что гора, пока не подъехали еще на пару миль и я сообразил, что зеленая гора покоится на очень тонком основании. Правда, тонком с расстояния миль в пять, но чем ближе мы подъезжали, тем сильнее мурашки вгоняли коготки в загривок. Сперва ствол показался мне с основание Останкинской телебашни, но когда подъехали еще на две-три мили, я сообразил, что рекорд будет побит по крайней мере вдвое.

Сигизмунд повернулся в седле, гремя железом, правая рука красиво указала чуть в сторону.

– Не лучше ли сперва вон туда?

Домик показался самым обыкновенным, чистый и ухоженный, но чем ближе мы подъезжали, тем тревожнее мне становилось. Вокруг домика заросли цветов, самых разных, я не очень в них разбираюсь, отличаю только по цвету и размеру, но показались слишком уж ухоженными, высокосортными.

Кони остановились перед окнами. В глубине за чистой занавеской мелькнуло, словно крупная птица взмахнула крыльями. Занавеска колыхнулась, мы ждали, наконец Сигизмунд по моему кивку громко постучал в оконную раму.

– Есть кто-нибудь?

Дверь отворилась, на пороге показался немолодой человек, одет опрятно, седые волосы не распущены, как у всех колдунов и отшельников, а подрезаны коротко и довольно аккуратно. Он с любопытством смотрел на гостей, наконец развел руками.

– Простите, – сказал он дружески, – я людей не видел уже несколько лет… Отвык, знаете ли. Слезайте, будьте гостями.

Он не выказывал ни страха, ни особого интереса, что меня насторожило, я соскочил с коня, сказал любезно:

– Спасибо за приглашение. С удовольствием воспользуемся. Мы захватили с собой кое-что для ужина, так что охотно с вами поделимся…

Пауза была нарочитая, он сразу уловил ее смысл, отмахнулся.

– Вы насчет огородов? Да кому они нужны?

– Но вы не похожи на охотника, – заметил я.

Наши взгляды встретились, в его глазах опять же ни страха, ни смятения.

– Мне пропитания хватает, – ответил он коротко. – Вы можете не вытаскивать ваш сыр… ого, целых три круга?.. мясо, рыбу… правда, от хлеба не откажусь, у вас, как погляжу, ржаной?

Сигизмунду передалась моя подозрительность, он слезал с коня медленно, старался не поворачиваться к странному отшельнику спиной. Тот сдержанно улыбался, пригласил жестом в дом. Сигизмунд поискал, к чему бы привязать коня, но ближайшие деревья далековато, просто стреножил. Мой конь равнодушно взглянул на цветы, я перехватил острый взгляд отшельника, внимательный и оценивающий.

– Как насчет моего коня? – поинтересовался я. – Вы, как погляжу, не только в цветах разбираетесь?

Он кивнул, глаза стали серьезными.

– Жизнь учит, – ответил он. – Вот с вами столкнула, тоже чему-то научусь. А конь у вас особый… Такие были выведены еще до Седьмой Великой Войны. Некоторые говорят даже, что не выведены, а созданы, хотя мне такое слово непонятно… в отношении живых существ.

– Седьмой Войны магов?

Он покачал головой.

– Их для доступности всех называют магами, – ответил он просто, сердце мое екнуло. – Но только последняя из войн велась уже магами.

– А кто воевал раньше?

Мы вошли в дом, но я не видел помещения, сердце стучало так, что кровь бросилась в лицо, а в глазах появился розовый туман. Отшельник внимательно смотрел мне в лицо.

– Ну… как вам сказать… предпоследняя шла между гендеями и ацентами. Маги, правда, уже появились, но были чересчур слабыми и мелкими. Но когда гендеи и аценты почти уничтожили весь мир, а друг друга истребили начисто, маги быстро захватили освободившиеся места под солнцем. Гендеи и аценты, как говорится в хрониках, владели могуществом земли, могли вызывать из Котла неслыханные силы…

– Из Котла?

Он пожал плечами, улыбка была извиняющаяся.

– Так сказано в древних хрониках. Якобы в центре земли находится Котел, в котором заперты силы, перед которыми ничто не сравнится… Бред, конечно, но, возможно, это иносказание… Вообще история между Шестой и Седьмой войнами очень туманная, от той эпохи дошли самые невнятные легенды. Странно, больше известно о Пятой эпохе, когда миром правили озируэллы. Те вообще брезговали ступать на землю, вся их сила была от звезд, жили в летающих городах, были бессмертными и неуничтожимыми…

– Но что-то их уничтожило?

Он развел руками.

– Это лишь говорит, что ничего вечного нет. Правда, есть слухи, что не все погибли, часть сумела уйти обратно к звездам…

На столе появился туго свернутый рулон белой материи, раскатился в скатерть из тончайшего полотна. Отшельник, поглядывая на меня испытующе, произнес несколько отрывистых резких слов. Над столом сгустился воздух, начали возникать узорные блюда, запахло печеным, жареным, вяленым, тушеным, очень красиво и гармонично стали появляться всевозможнейшие блюда.

Сигизмунд смотрел с отвращением, хватался за крест, шептал молитву, но перекрестить не осмеливался, я еще в дороге запретил вмешиваться: все решаю я, паладин, как ближе стоящий к Богу и Церкви. Отшельник посматривал с интересом, глаза его бросали острые взгляды то на Сига, то на меня, губы двигались, слова вылетали с разными интонациями, разной тональности, пальцы тоже вязали непонятные мне узоры.

– Мы неплохо позавтракали, – сообщил я, – но сейчас уже время обеда, а стол у вас заглядение.

– Я рад, что вам понравилось. Вы в самом деле… христиане?

– В самом прямом, – заверил я. – Но мы в Великом Искусе. Идем к великой цели, преодолевая соблазны, а слава нас потом найдет. Может быть, посмертно.

Он сказал с сомнением:

– Да, интересно… А что ищете здесь?

– Просто идем мимо, – сообщил я. – У вас немалая мощь. Думаю, не только в этом… накрывании стола. Но почему здесь? Почему не в городе, где можно помогать людям… или вредить, строить или ломать, просвещать народ или, напротив, вгонять в дикость и цивилизацию?

Сказал и сам устыдился, вспомнив всех буддей и христосов, что уходили в леса, искать универсальные ответы. Отшельник следил за моим лицом, кивнул.

– Да, вы угадали. Мне еще рано. Рассчитываю потом огрести больше. Вы обратили внимание на Дерево?

По тому, как он произнес это слово, мы с Сигизмундом сразу поняли, о каком дереве речь. Сигизмунд молча и красиво ел, отрабатывая манеры, я поинтересовался:

– Оно чем-то интересно помимо размеров?

– Вы сами это знаете, – ответил маг спокойно. – Уже то, что другие не могут вырасти и в десятую его часть… значит, что дерево необычное. Что не просто дерево, а Дерево. Я предполагаю, что появилось в эпоху между Четвертой и Пятой войнами. Правда, один странствующий мудрец высказал неприятную идею, что война как-то преобразила самое обыкновенное дерево, оно выжило, когда все остальные погибли, и вот теперь продолжает расти… Оно в самом деле все еще растет, я здесь уже… гм… давно, провожу тщательные замеры. Да, растет. Когда-то либо проломит земную кору своей тяжестью и провалится до самого Котла, либо же начнет выпускать добавочные корни-ветви и станет опираться на множество стволов. Тогда в конце концов покроет всю землю.

Я зябко пожал плечами.

– Неприятная перспектива!

– Не скажите, – возразил он. – Я знаю целое племя, которое этого страстно бы желало.

– Кто?

Он задумчиво посмотрел на кувшин. Тот приподнялся, завис над чашей, полилась тугая бордового цвета струя. Когда чаша наполнилась, кувшин благовоспитанно опустился на место и застыл, как вышколенный лакей. Я ожидал, что маг и чашу поднимет взглядом, но то ли побоялся расплескать, то ли еще чего, но взял по-человечьи, руки дряблые, высохшие, как птичьи лапы, отхлебнул.

– Внутри Дерева живут люди, – произнес он. – Да, там такие дупла, что обитают не семьями, а родами. Можно сказать, там разместилось племя. Когда-то это была одна пара чудаков, теперь же…

Наши взгляды встретились. Я сказал:

– Вы ждете вопроса, почему они живут в Дереве? Считайте, что я спросил.

– Они живут внутри этого Дерева, – повторил старый маг задумчиво. – Даже не знаю… завидовать им… или жалеть их?