– Нет, иди, – отвечаю я. – Мне все равно нужно вернуться и немного побыть с Лапочкой.
Харт кивает.
– Мне надо на работу.
Порой он болтается на причале в Кинтере, где подрабатывает, помогая рабочим разгружать грузы, каторжный труд, но никто там ему не докучает. И платят ему наличными. Харт зарабатывает ровно столько денег, чтобы хватало на сигареты.
Но он не спешит к лестнице.
И я тоже.
Ева медлит еще несколько секунд, перенося вес с одной длинной ноги на другую, словно фламинго.
Наконец она говорит:
– Ладно. Увидимся позднее, Грей. – Мы обнимаемся, и Ева поворачивается к Харту. – Пока, Харт, – произносит она, и я чувствую легкий укол ревности, когда он ей улыбается.
Ева с самого своего рождения готова была целовать землю, по которой ходил Харт. Но в этом году появилось нечто новое в том, как она произносит его имя. Она как-то по-другому смотрит на его лицо, фигуру, ее взгляд задерживается на долю секунды дольше, чем нужно.
Наверное, Ева действительно выросла.
Когда она уходит, Харт глубоко вздыхает, затем прислоняется к свае дощатого настила.
– Ева к тебе неровно дышит, – замечаю я.
– Да, – кивает он. – Знаю. – Конечно, Харт знает. Интересно, каково это – ощущать, что чье-то сердце при взгляде на тебя бьется быстрее. – Я помог ей кое с чем, только и всего. Ева – милашка, но она еще ребенок.
– Ты действительно думаешь, что Кейс мог что-то сделать с Элорой?
– Не я один так думаю. Шериф допрашивал Кейса раз десять и следователи из полиции штата. Официально они не объявляли его подозреваемым, но было совершенно ясно, что они рассматривали такую возможность. Вероятно, и до сих пор рассматривают.
– Ты правда думаешь, что это мог быть он? – У меня это в голове не укладывается, ведь Кейс – один из нас.
– Не знаю, – пожимает плечами Харт. – Он был там в ту ночь. Если Элора сильно разозлила его… Или если у него возникла какая-то причина ревновать…
Кейс – очень ревнивый, это не секрет. Но он никогда прежде не обижал Элору или кого-либо еще. Мог выместить свою злость на стене дома. Однажды на вечеринке в Кинтере проколол шины одному парню. Вот, пожалуй, и все.
– Вряд ли Кейс способен на что-то подобное, – произношу я. – Только не Кейс.
Не по отношению к Элоре.
– Я много раз видел людей, совершавших плохие поступки, про которых я такое никогда бы не подумал. – Харт тянется за новой сигаретой, но они закончились. Он раздраженно рычит, сминает в кулаке пустую пачку и бросает на дно лодки. – Я не думал, что мама снесет голову моему отцу у нас в кухне. – От боли в его голосе и от ужаса этой фразы я стискиваю зубы.
Нам было пять лет, когда Харт постучался в окно моей спальни посреди ночи. С вытаращенными глазами и белым, как у призрака, лицом. Я помню, как открыла окно, чтобы Харт мог влезть в него. Мы вместе свернулись клубочком в моей кровати, под толстым стеганым одеялом Лапочки.
Его отец умер. Кровь и мозги были размазаны по всей стене.
Отец Харта был отвратительным человеком, и все это знали. Это была самозащита. Мать Элоры умерла от рака, когда мы были малышами, поэтому, когда Бекки год спустя вышла замуж за Лео, Харт и Элора стали сводными братом и сестрой, и все согласились, что из ужасной ситуации получилось что-то хорошее.
Харт, однако, так и не оправился после той ночи. Я не представляю, как вообще можно оправиться. Харт не просто видел это своими глазами, он это чувствовал. Произошедшее впиталось в его душу, как обои впитывают кровь.
Пятно так и осталось.
– Что насчет Демпси Фонтено? – спрашиваю я. – Как ты думаешь…
– Полная чушь! В ту ночь я был на острове Келлера. – Он кладет руку мне на плечо. – Тебе незачем бояться Демпси Фонтено, Грейси. Не пугай себя понапрасну.
Уже поздно, мне нужно к Лапочке.
– Мне надо идти, – говорю я. – Правда.
Харт берет меня за руку и помогает взобраться по лестнице, затем поднимается за мной.
Мы вместе шагаем к «Мистической Розе», уворачиваясь по дороге от туристов. Я замечаю, что табличка на дверях мисс Кассиопеи перевернута стороной «ЗАКРЫТО», и задаюсь вопросом, работала ли она последние три месяца. Наверное, никто не хочет получать предсказания от ясновидящей, которая даже не может отыскать свою пропавшую падчерицу.
Когда мы останавливаемся перед книжным магазином, чтобы попрощаться, Харт выуживает что-то из кармана джинсов, потом берет мою руку и вкладывает это мне в ладонь. Я разжимаю пальцы и вижу кулон. Часть комплекта, который я подарила Элоре в прошлом году в честь нашего золотого дня рождения. Шестнадцать лет шестнадцатого числа. Изящная серебряная цепочка с одной голубой жемчужиной.
Жемчужина – камень, который носят люди, родившиеся в один месяц с нами. Голубая потому, что обычные белые казались Элоре слишком простыми.
Это – одно из немногих хороших воспоминаний из прошлого лета. Помню, как Элора восхищенно охнула, открыв коробочку. «Грей!» – радостно воскликнула она.
– Я хотел найти кольцо, которое было в комплекте с кулоном, – объясняет Харт. – Я все перерыл, но нигде его не нашел. – Он усмехается. – Ты же знаешь, какой у нее в комнате кавардак. – Потом его лицо вновь делается серьезным. – Вероятно, оно было на ней в ту ночь, Элора никогда его не снимала.
Даже после того, что произошло между нами в конце лета.
Я надеюсь, что это что-нибудь значит.
Я качаю головой:
– Не нужно.
– Возьми его, пожалуйста, Грейси. – Харт поднимает пальцем мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза, и у меня не получается избежать его взгляда. – Ради меня.
Господи, как я могу отказаться?
– Это же ее кулон. – Я чувствую, как к глазам у меня подступают слезы, но будь я проклята, если начну плакать. Только не на глазах у глупых туристов, топчущихся вокруг.
– Элора хотела бы, чтобы ты его взяла. То, что у вас было… есть… эта связь… – Теперь Харт ощущает комок в горле. – Вы двое были… – Он замолкает, опуская взгляд на свои ботинки.
– Зажжены от одной спички. – И Харт опять поднимает голову. – Так говорила Лапочка о нас с Элорой. Что мы были двумя огоньками, зажженными от одной спички. – Я напомнила эти слова Элоре, когда дарила ей кольцо и кулон прошлым летом. Наши очень личные волшебные слова.
Мы с Хартом внимательно смотрим друг на друга. Я позволяю ему застегнуть цепочку на моей шее, а он улыбается, прежде чем повернуться и уйти.
– Увидимся, Печенька, – вот все, что он говорит. Но его пальцы, касающиеся моей кожи, и низкий тембр голоса напоминают мне, что я всю жизнь была на грани того, чтобы втрескаться в Харта. Я все больше и больше влюбляюсь.
Я смотрю ему вслед; легкий ветерок ласкает мое лицо; слышится музыкальный смех китайских колокольчиков. Когда я смотрю в сторону маленького домика, в котором с мамой и дядей Виктором живет Ева, то вижу прямо над ее окном самодельные колокольчики, цветные кусочки стекла и металла, нанизанные вручную. Мелькание платиновых волос из-за бледно-голубых занавесок дает мне знать, что Ева подсматривала за мной.
Подсматривала за нами.
И мне становится жаль ее.
Если наша малютка Ева запала на Харта, она явно идет не в том направлении. Харт – самый замкнутый человек, которого я знаю. Он никогда ни с кем не встречался, и как бы усердно я ни пыталась, не могу представить, чтобы он когда-нибудь влюбился в девушку. Если это и произойдет, то это точно будет не застенчивая и нервная Ева.
И определенно не я.
* * *
Я поворачиваюсь и бегу так, словно знаю, куда бежать. Хотя это не так. Я бегу так, словно мне есть, куда бежать. Хотя я знаю, что некуда.
5
Внутри «Мистической Розы» Лапочка показывает двум девушкам, немногим старше меня, коллекцию красно-коричневых сердоликовых камней, которые, предположительно, усиливают чувственность и подхлестывают страсть.
– Вот этот маленький красавчик, – говорит она, выставляя напоказ самый темный камень, – гарантированно не дает огню погаснуть. – Лапочка подмигивает той девушке, что повыше ростом. – Если вы понимаете, о чем я.
Тихонько хихикая и склонив головы друг к другу, девушки осматривают камни и проводят отбор. Они общаются на тайном языке лучших подруг. Легонько подталкивая друг друга локтями и приподнимая брови, они прячут смущенные улыбки. Наблюдать за ними все равно, что сыпать соль на рану.
Я направляюсь в заднюю часть дома, в свою крохотную спальню рядом с кухней и нахожу там Сахарка, старую таксу Лапочки, который спит на моей кровати. Я ложусь рядом с ним и чешу ему пузо. Он не слышит на одно ухо, плешивый и периодически пускает газы. Лапочка говорит, что он напоминает ей третьего мужа Элдона, который умер, но не исчез полностью из ее жизни.
Я обвожу взглядом знакомую комнату – все вещи на тех же местах, где я оставила их в прошлом августе, – но мои глаза постоянно возвращаются к фотографии в рамке, что стоит на прикроватной тумбочке. На ней – мы с Элорой на вечеринке по случаю нашего десятого дня рождения держимся за руки, обе загорелые и счастливые, наклоняемся над украшенным розовой глазурью тортом. Глаза крепко зажмурены: мы готовимся задуть свечи. На фото изображен тот самый момент, когда мы загадываем желание.
До нашего дня рождения всего несколько недель, и уже сама мысль, что мне исполнится семнадцать, давит тяжелым грузом. Я закрываю глаза и нащупываю маленькую голубую жемчужину, висящую у меня на шее, а затем изо всех сил стараюсь вызвать в голове видения. Одну из тех ужасающих вспышек. Быть может, я смогу найти какую-то путеводную ниточку…
Но ничего такого не происходит. По крайней мере, поначалу.
А вскоре возникает образ, всего на мгновение.
Элора бежит…
Я бегу сломя голову.
Дождь.
Воющий ветер.
Лунный свет на темных волосах.
Внутри меня все сжимается, и я чувствую тошноту. Наверное, меня сейчас вырвет. Я втягиваю воздух, открываю глаза и вижу, что Лапочка стоит в дверях и смотрит на меня, потом подходит, садится на край кровати и гладит меня по голове.
– Не каждый сразу рождается со своим даром, – произносит она. – Некоторым людям приходится развивать его постепенно.
– Это был просто сон, – лгу я. – Я на минутку заснула. Только и всего.
Лапочка продолжает:
– Твоя мать долго пыталась принять себя… свои способности… но ее жизнь оборвалась. А она была намного старше тебя.
Моя мать покончила с собой. Но Лапочка никогда не произносит этих слов. Мне было восемь лет, когда она это сделала, я помню, как просила Лапочку поговорить с маминым духом от моего имени, выяснить, почему она это совершила. Но Лапочка утверждает, что мертвые разборчивы в общении, им положено самим выбирать, с кем контактировать, если они вообще пожелают это сделать. И моя мать никогда не устанавливала контакт с Лапочкой с той стороны.
Она не устанавливала контакт и со мной.
С тех пор, как моя мать умерла, или перешла в мир иной, я провожу учебный год в Арканзасе с отцом, а летние месяцы – здесь, с Лапочкой.
Есть одна вещь, о которой мы с Элорой постоянно говорили прошлым летом. Она не могла дождаться, когда ей исполнится восемнадцать лет и она уберется отсюда к чертям. А я не могла дождаться своего восемнадцатилетия, чтобы наконец вернуться домой. Насовсем. Я представляла, как стану помогать Лапочке в магазине, а потом буду сама заправлять им. Когда-нибудь.
Лапочка наблюдает за мной, заправляет мне за ухо прядь выбившихся волос, и я набираюсь смелости задать ей вопрос, который не могла озвучить раньше.
– Он связывался с тобой? – Я слышу страх в своем голосе. – Призрак Элоры? Или дух?
Лапочка усмехается:
– Боже, нет, Сахарная Пчелка. С чего бы вдруг Элоре захотелось общаться со старухой вроде меня? Кроме того, если Элора отошла в мир иной, у нее пока может быть недостаточно энергии для того, чтобы войти с кем-то в контакт. Порой духам требуется время, чтобы собраться с силами. И даже тогда у них могут быть силы только для того, чтобы общаться с одним человеком. Им приходится быть разборчивыми в том, какие каналы открывать. – Лапочка умолкает, а потом добавляет: – Для Элоры имело бы гораздо больше смысла контактировать с кем-то, с кем она была близка при жизни. С кем-то, с кем у нее уже возникала прочная связь.
Я знаю, что она говорит обо мне, но пока не готова поделиться с Лапочкой своими странными видениями.
– Ты знала, что Мэки получил предупреждение о ее смерти? В ту ночь, когда Элора пропала, – спрашиваю я, меня слегка знобит из-за кондиционера. – Смерть в воде.
Лапочка вздыхает и натягивает на меня одеяло.
– Я слышала об этом, – признается она. – Но предупреждение о смерти – это только предупреждение, которое означает, что смерть неподалеку. Это не всегда абсолютная истина.
Я помню старую историю о дяде Мэки. Однажды утром он постучался в парадную дверь Лапочки и передал ее первому мужу, моему деду, предупреждение о смерти, которое пришло ему за завтраком. «Смерть придет снизу», – сказал он им. И действительно, моего деда укусил огромный водяной щитомордник в тот же самый день на охоте. Он едва не умер ночью. Однако настало утро, а он все еще был жив. В результате потерял большой палец на ноге, но сохранил жизнь. И жил вплоть до сердечного приступа, который случился у него пару лет спустя. И никто его об этом не предупреждал.
Лапочка продолжает гладить меня по волосам. Из-за этого меня клонит в сон, и я с трудом удерживаю глаза открытыми, а старый ночной кошмар потихоньку всплывает на задворках моего сознания.
– Ты помнишь что-нибудь о Демпси Фонтено?
Лапочка поправляет мое одеяло.
– Ну, сказать по правде, я немного о нем знаю. Он жил отшельником далеко отсюда. – Она делает паузу, словно подбирая слова. – У него были странности, ходили слухи… – Лапочка умолкает и опять гладит меня по волосам. – Люди его не очень-то любили, даже до того проишествия.
– Ты не думаешь, что это он добрался до Элоры? – Слова даются мне с трудом. – Как до Эмбер и Орли?
– Нет, – отвечает Лапочка, а затем долгое время слышится лишь жужжание кондиционера и мягкое сопение спящего возле меня Сахарка. К тому времени, как она добавляет следующую фразу, я нахожусь уже слишком далеко, чтобы ее услышать.
– Не представляю, чтобы бедный Демпси Фонтено вообще до кого-нибудь добрался.
* * *
Он тащит меня, словно рыбу, которую выуживает из пруда, и я со стоном прихожу в себя, борюсь с ним: брыкаюсь, царапаюсь, кусаюсь. Я выплевываю грязные ругательства, но он слишком силен, а у меня, наоборот, почти не осталось сил. Я задыхаюсь, потому что мне не хватает воздуха. Я не в воде, но тону.
