Глава вторая
Дела давно минувших дней
Отведя взгляд от златоглавого Борисоглебского собора, купола которого подернулись морозной дымкой, Евпатий поневоле ощутил холодок. Вздрогнув, воевода отвернулся от затянутого слюдой окна в княжеских палатах и вновь с удовольствием посмотрел на длинный стол, уставленный яствами. Закопченный осетр плыл по бесконечному блюду, словно стремился к далекому морю. Гусь в яблоках, только из печи, дымился, источая божественные ароматы. Несколько дутых золоченых кувшинов, наполненные византийским вином, призывно сверкали боками.
Рука сама собой потянулась в сторону кубка с красным вином. Воевода взял кубок, крякнул и хлебнул от души. Терпкая влага растеклась по гортани, расслабляя изможденное тело. Устал воевода с дороги, много дней скакал без роздыха вместе с дружиной.
Напротив сидел князь Ингварь, по лицу которого бродили тени. Словно не ждал он ничего хорошего от этой встречи, хоть и приехал просить о помощи давнего друга Рязани. Суровым казалось сейчас его лицо, недовольным. О причинах этого недовольства Евпатий мог только догадываться, вспоминая происходившее в дороге. Во многом это были лишь подозрения, по сути беспричинные, но отчего-то вызывавшие у воеводы настоящее беспокойство.
Видно, и его лицо показалось Михаилу Черниговскому, что прогуливался в задумчивости вдоль стола, настолько хмурым, что князь не выдержал и приказал:
– Выпейте сначала вина да поешьте вдоволь, гости дорогие. А то – отдохните с дороги и проспитесь, прежде чем о деле говорить, – заявил он, списав все на усталость прибывших из Рязани послов, – шутка ли, несколько дней скакать по морозу.
– Благодарствую. Но некогда нам, княже, отдыхать сейчас. Каждое мгновение дорого, – ответил Ингварь, подавшись вперед так быстро, что едва не лег грудью на стол, отчего зазвенели золоченые кубки. – Ты ведь знаешь уже, зачем мы прибыли по велению брата моего из самой Рязани.
Услышав сие, Михаил Всеволодович Черниговский остановился, обернувшись. Это был широкоплечий мужчина с чуть вытянутым лицом, умным и цепким взглядом, окладистой бородой. На вид лет сорока пяти. Как и подобало князю могущественного и богатого государства, Михаил был сейчас в дорогих одеждах багряного цвета, расшитых по всей ширине тонкой золотой нитью.
– Знаю, – промолвил он, – земля слухом полнится.
Кроме князя Черниговского и послов из Рязани в зале никого не было. Ни дочерей князя – Марии и Евфросиньи. Ни жены его, княгини Алены, которой в их первую встречу Коловрат привез немало узорочья[3 - Узорочье – так на Руси называлось искусство создания украшений.] в подарок, ожерелье да колты[4 - Колт – этот вид украшения, особенно популярный у женщин XI–XIII веков на Руси, представлял собой полую подвеску из металла (золота, серебра, меди), крепившуюся к головному убору. Предположительно внутрь клали кусок ткани с ароматическими отдушками. Украшался колт разнообразными рисунками и гравировкой. Надо учитывать, что название «колт» появилось только в XIX веке – а его настоящее древнее название не сохранилось.] с сиринами[5 - Си?рин – в древнерусском искусстве и легендах так называлась райская птица с головой прекрасной девы. Предположительно, Сирин представляет собой славянский образ греческих сирен. Образ сирина связан с символикой воды и плодородия, а крылатость связывает дев-птиц с небом.] – изделия его собственных золотых дел мастеров. Ни даже сына Ростислава, что уже давно принимал участие в военных походах, и, по слухам, сейчас готовился к одному из них. По всему выходило, что Михаил никого не хотел посвящать в детали своих переговоров с рязанцами. Дело было тайное. И новое для Руси. Никогда ранее татары здесь не появлялись. Если, конечно, не вспоминать о делах давно минувших дней.
– Пока мы тут отдыхать да вина заморские распивать будем, татары уже на приступ пойдут, – яростно закончил Ингварь. – А долго наш город без подмоги не простоит.
Выговорившись, Ингварь все же отпил вина по примеру Коловрата, стукнул кубком по столу и откинулся назад на резном кресле, натужно скрипнувшем под ним.
В воздухе сгустилось напряжение, словно вот-вот должна была сверкнуть молния. Михаил Всеволодович не любил, когда его торопили с ответом. И Коловрат не стал этого делать. Он считал, что Ингварь и так слишком давит на своего могущественного соседа. Рязанский воевода молча перевел взгляд с одного князя на другого.
Ингварь был резок, по мнению воеводы, но его можно было понять. Сейчас и в самом деле могла идти настоящая драка под стенами Рязани, а промедление было смерти подобно. Но и у Михаила Всеволодовича, постоянно воевавшего почти со всеми соседями огромного княжества, наверняка были свои резоны. Очень осторожно следовало подбирать слова послам. Княжество Михаила было сильнее Рязанского и могло спасти его в трудный час татарского нападения. А могло и не спасти. И сейчас от того, что ответит князь Черниговский, напрямую зависела судьба Рязани.
Михаил Всеволодович все молчал, в задумчивости глядя на своих гостей. Ингварь, насупившись, тоже. Молчание затянулось. И пока князь Черниговский принимал судьбоносное решение, уставший Евпатий – едва оказавшись в городе, они сразу напросились на встречу к Михаилу – отпил еще вина и снова окунулся в свои подозрения, окрепшие во время долгой дороги в Чернигов.
Разведав все, что было возможно, и благополучно покинув окрестности Пронска, отряд Ингваря и Коловрата скакал весь день, до тех пор, пока не стемнело. Погони не было. То ли не хватились еще пропавшего разъезда татары, то ли нашли их лесную стоянку, но не стали преследовать, верно оценив возможные потери от столкновения со многочисленными русичами. В любом случае татарам было ясно: на Пронск этот отряд не пошел, покинув переделы Рязанского княжества, а значит, и не мешал им начинать осаду.
Судя по всему, татары проникли на Русь не дальше центральных земель Рязанского княжества, где уже полыхали сражения. А если и заехал в пределы черниговские какой-нибудь отряд разведчиков, то большой помехи войску Коловрата из полутора тысяч ратников он сейчас не представлял и остановить его не мог. Все силы Батыя пока были сосредоточены вокруг самой Рязани и более мелких городов, давая остальным княжествам Руси короткую передышку. Время подготовиться к нашествию, в которое, надо сказать, даже сейчас многие еще не верили, пока беда не коснулась их самих.
К ночи рязанцы уже были глубоко в землях княжества Черниговского, миновав Дедославль, и заночевали на берегу Оки, став лагерем не доходя Домагоща. Отсюда и до Козельска, где у Лады жили родственники, было уже рукой подать. Чтобы не пугать местных жителей, озабоченных внезапным появлением большого отряда неизвестных воинов, послали в Домагощ гонцов: назваться и предупредить о своих добрых намерениях, а заодно пополнить запасы провизии.
Лагерь был обустроен, шатры расставлены, дозоры на месте. «Можно и отдохнуть маленько перед марш-броском», – подумал Евпатий, с каким-то тайным удовольствием смакуя это давно забытое слово из прошлой жизни, в которой он успел побывать старшим лейтенантом советского спецназа в жарком Афганистане. И звали его тогда Кондрат Зарубин. Но здесь и сейчас была зима. А впереди еще несколько дней бешеной скачки, днем и ночью, по заметенным снегом полям и дорогам, а кое-где и по замерзшей грязи. Ибо, чем ближе к Чернигову, тем зима становилась мягче. Терять время было нельзя. В этом они с Ингварем сошлись, решив дать отдых людям и коням сегодня, а потом уже скакать до изнеможения.
Тем же вечером к костру, за которым грелся воевода в ожидании закопченного зайца, подсел Ратиша. Сняв вертел с огня и разорвав надвое упитанную тушку, воевода протянул кусок мяса своему верному помощнику.
– Угощайся, чем бог послал. Жирный косой попался.
– Благодарствую, – ответил ратник, усаживаясь рядом на бревно и озираясь по сторонам, чем уверил воеводу в том, что разговор будет не для посторонних ушей.
– Ну, сказывай, зачем пришел? – подтолкнул Коловат в бок верного Ратишу, – ведь не просто со мной перекусить. Разумею я – дело есть?
– Прав ты, Евпатий Львович, – кивнул Ратиша, – есть дело.
– Не томи, – надавил Коловрат, – устал я маленько, спать хочу. Только сегодня и сможем отдохнуть по-божески, а завтра и послезавтра нам скакать без роздыха. В седле спать придется.
– В общем, – осторожно подбирая слова, начал Ратиша, – хочешь верь, хочешь не верь, но думаю я, что в войске нашем смута затевается.
– Это ты о чем? – уточнил Коловрат.
– Ты, Евпатий Львович, сам велел примечать все странное по дороге, да за людьми княжескими приглядывать. – продолжил Ратиша, обсасывая косточки. – Так вот. Покуда возле Пронска снег топтали, никаких гонцов ни Ингварь, ни Тишило никуда не посылали. Но как только отъехали подальше, у развилки на Козельск тысяцкий с тремя ратниками в сторону отъехал, будто посмотреть что-то, а вернулся только с двумя.
– С двумя, говоришь? – нахмурился воевода. – Думаешь, гонца тайного отправил?
– Думаю, – кивнул Ратиша, – и ускакал он так быстро, что перехватить я его не успел. Послал человека вдогон, да где там – ищи ветра в поле.
– А куда тот гонец поскакал? – еще больше посмурнел воевода, даже перестав жевать.
– Точно не ведаю. От Козельска дорога разветвляется сразу на несколько путей. Но хорошие, проезжие, только на север и юг ведут. В Смоленск али в тот же Чернигов. Назад к Пронску можно возвернуться только по той дороге, где мы ехали. Чтобы по лесам не плутать.
– Не Пронск ему, похоже, нужен, – решил воевода, поразмыслив. – Но тогда что? Эх, жаль, поймать не удалось гонца. Поговорили бы тогда по душам. Мутит что-то Ингварь, это к бабке не ходи. Только как бы узнать наперед, что задумал князь.
Вздохнув, Коловрат обернулся к Ратише, тоже на всякий случай осмотревшись по сторонам. Но, к счастью, сидели они далеко от ближайших костров. Никто их разговор услышать не мог.
– А что ты там про смуту начал говорить?
– Дружина у нас надежная, ты ее лично в бою проверял. Но сам знаешь, что почти пять сотен ратников в ней – люди Ингваря. Их Тишило с собой привел, когда приказ идти в Чернигов появился, чтобы охрану князя усилить.
– Знаю, – кивнул воевода. – И что, ропщут? Остальных задирают?
– Открыто наших не задирают пока, хотя… пару раз было дело. Чуть не подрались на прошлой стоянке из-за места под шатер. Слово за слово. Еле разнял.
– Ну бывает, повздорили мужики, – усмехнулся Евпатий, – война началась. Скачут долго, мороз, устали немного. А смута в чем?
– Пока не могу ничего толком предъявить, кроме того, что на приказы Лютобора и мои огрызаются. Словно показать хотят, что мы им не указ. Мол, у них свой князь есть. Да еще пару раз видал, как Тишило ратников своих собирал по несколько человек и что-то им говорил вполголоса. А как кто из наших приближался – умолкают и расходятся. Словно тайные дела обсуждали, какие никому слышать не надобно. Да брошка та, с золотым петухом, что Тишило носит на плаще, все из головы нейдет. В общем, неспокойно у меня на душе, Евпатий Львович.
– Ну, ежели кто еще огрызаться будет, можешь утихомирить, – приказал Евпатий, – жестко и быстро. Даже пусть Ингварем в ответ стращать начнет. Время военное, базар разводить не потребно.
Затем воевода нагнулся почти к самому уху Ратиши и перешел почти на зловещий шепот:
– А насчет самого Ингваря у меня приказ имеется от князя нашего – случись что, и его судьбу решить смогу. Так что следи дальше и, если что, докладывай. Нужно любую смуту упредить.
– Понял тебя, Евпатий Львович, – кивнул Ратиша, – только уж ты обдумай наперед, как быть. Все ж таки пятьсот воинов у Ингваря. Ежели какой раскол – сеча выйдет кровавая. Главное, чтобы в спину нам не ударили.
– У нас по-любому ратников больше, – успокоил его Коловрат, – авось, не рискнет Ингварь супротив меня пойти. Это же значит – супротив брата своего, князя рязанского выступить. Смутно все как-то, конечно. Может, мы с тобой и ошиблись все ж таки.
– А гонец? – напомнил Ратиша.
– Время покажет, – закончил разговор воевода, – иди спать покудова. Чует мое сердце, недолго развязки ждать.
На том и порешили.
И вот теперь, сидя за раззолоченной скатертью княжеского стола, Коловрат исподволь разглядывал лицо Ингваря, не понимая до конца, чего ждать. Князь явно что-то замышлял, но до прибытия в Чернигов ничего примечательного более не случилось. Скакали несколько дней без роздыха и явились пред светлы очи князя Михаила, падая от усталости, даже одежды не переменив. Больно уж время поджимало.
Беспокоил, конечно, Евпатия пропавший гонец. Куда тот направился? Но если Ингварь не учудит ничего прямо сейчас и вернется в Рязань с ответом Михаила Черниговского, то и ладно. «С гонцом этим чуть позже разберемся, когда время позволит, – решил Коловрат, – главное, войско Михаила получить в подмогу и от Рязани удар отвести. А татар отобьем, там и с заговорщиками поквитаемся».
– Вот что, други мои, я вам скажу, – нарушил гнетущую тишину Михаил Черниговский, молча стоявший все это время у слюдяного окна, словно совещался с небесами, – завтра я ухожу в новый поход на Волынь. Против врага моего Даниила Галицкого, что осмелел в последнее время. Опосля того, как поприжал я Даниила в прошлой сшибке, друзья его верные – поляки во главе с Конрадом Мазовецким и немецкие крестоносцы – принялись Волынь грабить. Тогда осознал он, наконец, что друзей на западе искать не стоит, и заручился поддержкой великого князя Владимирского против меня. Слыхали небось, что Ярослав Всеволодович, брат его, в прошлом годе привел сюда рати владимирские и крови пустил много моим подданным. Пожег земли и города разграбил. До сих пор не оправился Чернигов от того кровопускания. Вот за то и должен я отмстить Даниилу. Ярослав же с тех пор в соседнем Киеве сидит князем. Но и до него с братом черед дойдет. Дайте срок.
Не услышав пока ни слова про Рязань, Евпатий даже затаил дыхание, когда Михаил Всеволодович умолк.
– Сие означает, что войска мне сейчас нужны самому. Все войска, – с силой выдохнул из груди слова князь Черниговский, развернувшись к послам. – Окромя того, добавлю, что пятнадцать годов назад, когда я с Мстиславом Удалым и другими князьями на Калку ходил, да с татарами вашими схлестнулся, рязанцев там не было. Не пошли они на Калку тогда, Русь защищать.
Евпатий поймал напряженный взгляд Ингваря, но оба не произнесли ни слова. Чуяли, что еще не все сказал владетель Черниговский, лицо которого стало вдруг непроницаемым, хоть и вымолвил уже главное.
– А потому не взыщите, други мои. Просьбу князя вашего Юрия, коего люблю как брата, уважить не смогу. Передайте Юрию, как дела свои кончу, отмщу Даниилу, так и к вам подойду на подмогу. А сейчас пейте, ешьте да отдыхайте с дороги. Разговор наш окончен.
– Благодарствуем, княже, за прием и стол отменный, – ответил Ингварь, в глазах которого блеснул холодный огонек злобы, не укрывшийся от наблюдательного Евпатия, – ответ твой ясен. Думали мы, поможешь войсками Рязани, но у тебя, я вижу, своих забот полон рот. Так и передам Юрию. Пойдем, Евпатий. Нечего более здесь рассиживаться. Отдохнем ночь и с рассветом обратно поскачем.
Он поднялся, всем видом показывая, что более не намерен задерживаться за княжеским столом, и направился к выходу. Это было неуважением к хозяину, но Михаил стерпел. Или показал, что стерпел. Ссориться еще и с рязанцами ему было сейчас не с руки. Да и не хотел он ссориться, как показалось Евпатию. Но и жертвовать своим войском накануне похода тоже не стал. «Своя рубашка ближе к телу, – подумал Коловрат, тяжело подымаясь вслед за Ингварем. – Только что теперь с Рязанью будет?»
Но вслух только поблагодарил князя за угощения.
– Прощай, Евпатий, – кивнул ему в ответ Михаил Всеволодович и, вдруг наклонившись почти на ухо, шепнул еле слышно: – Береги князя своего.
Удивленный воевода даже отпрянул от неожиданности. Но встретившись взглядом с Михаилом, оглянулся на Ингваря – и вдруг понял, про какого князя тот говорил. Словно знал нечто, Евпатию пока неведомое.
– Прощайте, гости дорогие, – нарочито громко произнес Михаил Всеволодович, словно извинялся, – не поминайте лихом. Даст бог, свидимся еще.
Услышав эти слова, Ингварь вдруг остановился у раскрытой двери и сказал с какой-то едва уловимой ухмылкой, обернувшись:
– Обязательно свидимся, княже. Не сомневайся.
И вышел, не дожидаясь ответа Михаила. На мгновение Евпатий остался один в зале с князем Черниговским. Коловрат обернулся, чтобы вновь встретиться с ним взглядом и, может, понять что-то еще, ускользавшее от него в этих придворных интригах. Но Михаил Всеволодович уже стоял у окна, в задумчивости глядя на сгущавшиеся сумерки, и, казалось, позабыл про своих гостей.
«Вот и закончилась мое посольство», – вздохнул Евпатий, покидая княжеские палаты вслед за Ингварем.
Глава третья
Беглецы
Получив ответ, раздосадованный Ингварь и в самом деле не стал тянуть с отъездом. Приказал выступать на рассвете, а разбросанное по посадам вокруг города войско – Михаил никому из гостей не разрешал держать такую силу в одном месте – собрать на другом берегу Десны. С той стороны, откуда они въезжали в Чернигов. И ожидать там его прибытия.
Евпатий наказ княжеский выполнил. И когда первые лучи солнца позолотили маковки церквей, войско было собрано, чтобы немедля отправиться в обратный путь к Рязани. Ожидали только самого Ингваря, ночевавшего в тереме, что находился в южной части города. Да Тишило с небольшим отрядом дружинников – около сотни людей Ингварь оставил при себе. Остальные находились здесь же, на берегу Десны, поэтому Евпатий ничего подозрительного в поведении князя не заметил. На то он и князь, чтобы с большой охраной ездить, да еще в военное время. Но на всякий случай Коловрат все же приставил к нему пару соглядатаев. Чтобы присмотрели, да в случае чего донесли.
Поеживаясь от утреннего холода, Евпатий сидел на коне, поглядывая в сторону просыпавшегося Чернигова. По правую руку от него дремал в седле верный Ратиша. По левую находился Яромил, сотник, что был пока за старшего над воинами Ингваря заместо Тишилы.
Остальные рязанские ратники выстроились справа и слева от воеводы двумя огромными отрядами. Слева – четыре сотни воинов Ингваревых, а справа почти тысяча бойцов под командой Лютобора. Встали так, словно собирались идти в атаку на отказавший им в помощи город. Отчего дозорные черниговцы на стенах, хоть и не ждали от рязанцев подвоха, но все же слегка волновались.
Позади воеводы, на небольшом отдалении, виднелся хорошо различимый пояс из бесчисленных курганов, окаймлявших полукольцом подступы к городу. Заснеженные курганы хранили в себе могилы древних князей черниговских да их знатнейших богатырей-дружинников.
А прямо перед Коловратом, на высоком холме, спускавшемся тремя огромными выступами к широкой реке, раскинулся необъятный Чернигов-град. Евпатий уже бывал здесь, но до сих пор не переставал поражаться его размерам. Мало таких городов было на Руси, да и почитай во всех землях западных. Чернигов был огромен. Как минимум в несколько раз больше его родной Рязани. И обитало в нем почти сорок тысяч человек. В современном же Коловрату городке Париже, как припомнил воевода из прошлой жизни, проживало сейчас втрое меньше людей.
Красавец-Чернигов был усыпан великолепными храмами, маковки которых блестели в первых лучах нарождавшегося солнца и были хорошо видны Коловрату даже отсюда. Множество каменных палат имелось в этом городе. Особенно привлекали взор княжеские – огромное сооружение с арками и колоннами. Впрочем, почти все каменные палаты находились в кремле, за стенами которого стояли дома попроще: из дерева и соломы. Для обычных ремесленников да работного люда. А вокруг городских стен было немало предместий, где и вовсе попадались землянки.
Казавшийся бесконечным город был разделен на три части высокими крепостными стенами с островерхими башнями, а кроме того, имел дополнительную защиту в виде рвов. Через ближайший ров, напротив главной башни, был перекинут деревянный мост. И по нему, едва не сшибая встречных, скакал сейчас во весь опор всадник. Размахивая на ходу руками, он что-то кричал, словно пытаясь привлечь внимание расположившихся на дальнем берегу рязанцев.
– Гляди, Евпатий Львович, – встрепенулся вдруг Ратиша, прогнав дрему и присмотревшись, – вроде наш человек скачет. Али случилось что?
– Похоже, случилось, – кивнул боярин, поневоле напрягаясь, ибо узнал в этом ратнике одного из своих соглядатаев.
– Кричит что-то, – пробормотал Ратиша, – только не разберу, что именно.
К этому моменту всадник преодолел мост через ров и проскакал по льду половину расстояния до берега замерзшей реки, не переставая кричать и размахивать руками. И только тут до Евпатия, наконец, донеслось:
– Убе-е-ег! Ингварь убе-е-ег!
– Ингварь сбежал? – в недоумении произнес Ратиша, оглядываясь на стоявших чуть поодаль княжеских ратников. – Это как же так? Куда?
Но слова всадника услышал не только Ратиша. Сотник Яромил потянул уздечку, поддал коню пятками и, чуть отъехав в сторону, выхватил из ножен меч.
– Извини, Евпатий Львович, – произнес сотник, не таясь, глядя прямо в глаза воеводе, – велено придержать тебя здесь, покуда Ингварь не ускачет.
– Ах ты, собака, – закричал Ратиша, тоже выхватывая меч из ножен, – предал твой князь Рязань все-таки. И ты с ним?
Коловрат оставался недвижим между двумя всадниками с обнаженными мечами. Воевода продолжал спокойно сидеть в седле и краем глаза наблюдать, как ратники Ингваря начали перестраиваться в линию поперек берега. То же самое принялись делать и воины под командой Лютобора, почуявшего неладное. Верные Коловрату люди растянулись настолько, что уже перекрыли пути отхода в сторону Рязани, медленно прижимая противника к берегу.
– Ты уверен, Яромил? – переспросил взбунтовавшегося сотника Евпатий, наконец, прервавший молчани. – Это же верная смерть. Нас вдвое больше.
Яромил чуть приподнял меч, нагло глядя Коловрату прямо в глаза, но молчал.
– Прежде чем взмахнешь мечом, знай – это будет твой последний бой, – спокойно предупредил воевода. – Очень скоро ты сдохнешь, как собака.
– Мы люди княжеские, подневольные, – нагло заявил в ответ Яромил, криво усмехаясь. – Нам сказали умереть – мы умрем. Но тебя остановим.
– А вот это вряд ли.
И, подав Ратише знак атаковать, Евпатий, не доставая меча, вдруг резко бросил коня вперед. А затем и вовсе спрыгнул с холма вниз, поскакав по заснеженному склону навстречу своему соглядатаю, который уже был почти на берегу реки.
Яромил рванулся было за ним, но путь ему преградил Ратиша.
– Ты куда собрался, иуда? – возопил он. – Сначала со мной поговори.
