Карина Демина "Уж замуж невтерпеж"

– Наверное, – с некоторым сомнением произнес Кристоф.

И помог встать.

Тогда, ночью, уже почти перед самым рассветом, они сумели вытащить таз из библиотеки. И свечи. И остатки крови. И матушкино зеркало. Они бросили все в выгребную яму. И молча вернулись домой, чтобы никогда больше не заговаривать о той ночи.

Правда, на следующий день Артан слег.

И маялся горячкой целую неделю. А брат не отходил. Брат говорил, говорил… что-то говорил… и читал. И рассказывал. И будто боялся, что если замолчит, то Артан не справится.

Но все равно не рассказал.

Никому.

Артан же выздоровел. И решил стать паладином. Не оттого, что был столь уж наивен, как полагал отец. И подвиги… мысль о них появилась позже, ибо надо было объяснить произошедшее не только отцу и прочим людям, но и себе.

А потом он вовсе взял и забыл.

– Видишь, – прошептала тьма ласково. – А теперь вспомнил.

– Нет, – он покачал головой.

– Да. Ты знаешь, что будет. Ты ведь уже понял… хороший мальчик. Хороший-хороший славный мальчик… мой мальчик.

– Никогда.

– Уже, – она отступила, отползла, позволяя Артану вновь осмыслить себя.

Вот он.

Стоит.

Где?

Пещера. И саркофаг. Камень. Черный. Артан такого не видел. И под руками камень кажется гладким, словно шелк. Его приятно трогать. И на прикосновения он отзывается ласковым теплом.

Саркофаг…

Огромен.

И в нем похоронен мужчина. Точно. Резчик постарался, и камень почти ожил. Мужчина крупный и даже в смерти выглядит величественно. Руки его покоятся на длинном мече, который посверкивает сталью. А на голове лежит корона.

Странная корона.

Артану случалось бывать при дворах. И короны он видывал, всякие, но те были неизменно золотыми и украшены каменьями щедро. Эта же…

Пальцы коснулись её. И Артан не удивился, увидев, что на темном металле осталась более темная полоса его крови. Кажется, в этом месте кровью и платили. За что?

Как знать.

Кровь вошла в камень, и мертвый мужчина открыл глаза. Взгляд его вперился в Артана. Губы дрогнули было. Но… то ли сил было мало, то ли крови.

Артан не отступил.

А мертвец улыбнулся. И веки его сомкнулись. И… и это тоже что-то да значило.

– Прости, – сказал Артан. – Что потревожил твой покой, но… мне страшно.

Это признание далось ему не легко. Но стоило сказать, и стало легче.

– Я узнал эти горы. И город… он ведь именно такой, верно? И она там. И… и я приду к ней?

Ладонь его накрыла руки мертвеца. И меч. И… и тот ответил Артану. А потом вдруг тот осознал себя, сидящим подле саркофага, сжимающим в одной руке меч, а в другой корону. Ту самую, железную, с кривоватыми зубцами, будто сделанную безумным деревенским кузнецом.

Артан стоял.

Держал эти вещи и смеялся.

Подвиг? Он хотел подвига? Что ж, он его совершит… или уничтожит весь этот гребаный мир окончательно.

Глава 11

В которой прогулка по саду получает неожиданное продолжение

«И как девка в возраст невестин входит, надобно родителям приставить к ней доглядом вдову какую или иную женщину почтенную, ибо девичье сердце слабо да влюбчиво. Случится порой какой девке увидеть на ярмароке скомороха или иного пустобреха, она и влюбится, и вот уж, любовею этою одуренная, не слышит ни отца, ни матери, ни иных родичей. От женихов годных нос воротит, слезы льет да еще порою грозится руки на себя наложить, ежели не дозволено ей будет браком с негодником сочетаться»

    «Книга, писаная для пользы и правильного воспитания дев звания всяческого, дабы оберечь их от тягот любовных и иных сущеглупостей»

Мудрославу поймали в саду. Нет, она не пряталась, просто… стало вдруг невыносимо душно в замке. Появилось желание выйти, хотя бы этот сад, который некогда, надо полагать, был роскошен, но ныне о былой роскоши напоминали лишь белесые статуи, порой почти сокрытые плющом.

Здесь и пахло не цветами.

Скорее уж лесом.

– Слав, ну не злись, – Яр увязался следом. – Ну кто ж знал-то? Смотрю, старуха эта девчонку обижает. И главное, охрана есть, а будто и не видят. Как так можно было не влезть?

Можно было.

Наверняка, можно было. И… и не тому ли её учили, что порой стоит пройти мимо. Только от мысли о том тошно. Вот и не выходит злиться.

– Заступился?

– Да не трогал я её! Она там сама… начала выть про проклятье какое-то, руками трясти. А потом раз и померла.

Яр вздохнул и поскреб шею.

– Не нравится мне все это.

Мудрослава согласилась. В самом деле подобное мало кому понравится может. И старуха… до чего не вовремя. Откуда она вообще взялась?

Мудрослава не помнила в свите степнячки старух.

– Я… – Яр остановился и поднял ветку, что свисала слишком уж низко над тропой. – Может… пойду, поговорю с девчонкой?

– Как она тебе?

– Да обыкновенно! Ну… ну ты меня уже оженить хочешь?

– Почему нет? Степь богата. Видел, сколько лошадей она привела? А у нас, сам знаешь, добрых коней днем с огнем. Разумовский давно говорил, что надо бы вопросом заняться. Вот и положишь начало.

– Меня на коней обменяешь?

– Дурак, – вздохнула Мудрослава. – Жениться все одно придется, так что лучше, если с выгодой. И тебе она нравится? Нравится ведь?

– Не знаю, – Яр тоже вздохнул. – Так-то оно, конечно, такая… маленькая, тихенькая… только на меня она не глядит.

– А с чего ей глядеть на непонятную девку.

– Вот… скажешь тоже!

– И скажу, – Мудрослава чувствовала непонятное раздражение. – Иди уже… только осторожно, ладно? Если вдруг выплывет, что ты… в общем, скандала не оберешься. И постарайся, чтоб без трупов.

– Постараюсь! – Яр подпрыгнул. – Честное слово!

И исчез.

А она осталась. Нет, не одна. За спиною на приличном расстоянии держалась пара служанок, с ними и стража, но чувство одиночества было до того острым, что слезы в глазах закипели. И нет, Мудрослава не собиралась плакать.

Она сильная женщина.

Она… вот влюбится Яр в эту степнячку. Женится. То есть, сперва посватает, и ему не откажут. Кто в здравом уме будет отказывать государю Виросскому? То-то и оно… привезет её во дворец.

Разберется с чернокнижником.

И заживут они с женою молодой в любви и согласии. А Мудрослава? Что с нею?

– Славушка, – зашелестели листья. – Слава, Славушка…

…вновь отошлют к любящим мужниным родичам? Или нет? Нет, Яр, он… не такой. Мужа подыщет. Хорошего. Или не очень. Главное, что такого, который на трон претендовать не станет. И отправит подальше куда, наградит губернией, землями и велит в них сидеть да носу не казать. А думать, будет ли тот муж по сердцу, никто не станет.

Или… вовсе в монастырь?

А то и еще хуже, сидеть при Яре перестарком-пустоцветом, нянчить чужих детей, о своих и не помышляя. Да зависти переполняться.

Она шмыгнула носом и обернулась.

– Славушка…

Нет никого.

Ни служанок, ни стражи, будто… будто взяли да сгинули. Сердце ёкнуло, и обида отступила. Ненадолго.

Яр не такой.

Яр…

– Славушка, – вздохнули над самым ухом, и крепкие руки, те самые, надежней которых в мире не было, обхватили её, закружили. – Как же соскучился я по тебе, Славушка.

И она, позабыв про честь и гордость, прильнула к его груди. Заглянула в глаза, разом потерявшись, позабывши обо всех обидах.

Если попросить брата… он ведь не откажет.

Он… надумал себе всякого про Старомысла. Но это ведь неправда. Сплетни. И та лесная колдунья тоже ошиблась. Или не ошиблась, но со зла оговорила. Бывает же такое? Бывает.

Конечно.

– Тише, родная моя… тише, – её гладили по голове, и Мудрослава успокаивалась.

Сердце в груди колотилось пойманною птицей.

Да, она поговорит с Яром.

Объяснит.

И…

– Все-то у нас будет хорошо, – заверили её и осторожно коснулись щеки. Отчего-то поцелуй этот заставил вздрогнуть, и на коже будто след липкий остался. Впрочем, ощущение этой липкости, самого следа, длилось недолго, сменившись тем же счастьем.

Тем же, но… не тем.

– Осталось немного потерпеть, – человек, лучше которого во всем мире не было, отстранился. Но рук Мудрославы не выпустил. – И помочь. Ты ведь сделаешь для меня кое-что?

Все, что угодно!

И сбежит, и… и Мудрослава прикусила губу, пытаясь выбраться из этой розовой безумной влюбленности, которая появилась слишком уж вдруг.

– Конечно, – говорить и то получалось с трудом. Казалось, что каждое произнесенное вслух слово разрушает их счастье.

А еще билась в голове мысль, что… много мыслей.

Про колдунью.

Яра.

Разговор. Потом. После. Надо молчать. Про колдунью и Яра так точно. Но если вдруг он спросит, Мудрослава не сумеет промолчать. И это тоже неправильно.