Плохая
Иман Кальби
Я в его плену. Он страшный человек – и мне нужно его бояться. Я завишу от его прихоти и воли. Когда он смотрит на меня своими черными, глубокими, как бездна глазами, внутри все замирает. От страха или от трепета? С каждым днем что-то нехорошее, темное, порочное между нами становится все более ощутимым, осязаемым. Этот вулкан скоро начнет извергаться… Смогу ли я выжить или сгорю, захлебнувшись в этой лаве?
#Мир_Одержимых_наследников #Очень_откровенно #Горячий_Восток #Противостояние_характеров #Сложные_отношения #Властный_и_опасный_герой #Похищение #Героиня_цинична_и_с_черным_юмором #ХЭ #Однотомник
Содержит нецензурную брань.
Иман Кальби
Плохая
Я в его плену. Он страшный человек – и мне нужно его бояться. Я завишу от его прихоти и воли. Когда он смотрит на меня своими черными, глубокими, как бездна глазами, внутри все замирает. От страха или от трепета? С каждым днем что-то нехорошее, темное, порочное между нами становится все более ощутимым, осязаемым. Этот вулкан скоро начнет извергаться… Смогу ли я выжить или сгорю, захлебнувшись в этой лаве?
#Мир_Одержимых_наследников
#Очень_откровенно
#Горячий_Восток
#Противостояние_характеров
#Сложные_отношения
#Властный_и_опасный_герой
#Похищение
#Героиня_цинична_и_с_черным_юмором
#ХЭ
#Однотомник
Все события и персонажи в романе- вымысел автора. Любые совпадения с реальностью – случайность.
Глава 1
Ливан,
Отель Интерконтиненталь Мзаар резорт
Ливан по-арабски называется Лебанон. На самом деле, это не арабское слово, древнеарамейское. Кстати, здесь вообще ко всему можно смело приставлять «древне-». Не прогадаешь. Более «натоптанных» и исхоженных троп свет не видывал. Часть «Земли обетованной», как никак… Правда, давно населенная одними из самых порочных людей на свете. Впрочем, про порок мы еще успеем. Впереди будет много про порок. Пока о красивом, возвышенном. Итак, Лебанон…
Что я там говорила? Да, В переводе с древнеарамейского это означает «молочные горы». Все, кто хоть раз здесь побывал, сразу поймут, откуда такое название. Поэты будут восхищаться стелящимся белесым вуалям по витиеватым и крутым виражам упирающихся и даже протыкающих небо гор. Прозаики сухо дадут факты в ответ: влажный воздух со Средиземноморья, на берегу которого Ливан и раскинулся кривой сеткой рыбака, поднимаясь по склонам, охлаждается и образует облака и туманы. Вот они-то и свисают красивыми белыми тюлями на склонах подобно тому, как это делают драпировки на платьях именитых ливанских кутюрье. Это очень красиво. И что бы кто ни говорил, романтично. Даже прозаики будут вынуждены признать.
Я вот, кстати, вполне себе прозаик. Но этот пейзаж… Он действительно трогает что-то глубоко в душе. Там, под панцирем равнодушия и цинизма. И даже если вы «разбойник, мытарь или блудница», как в стихотворении у Н.Гумилева[1 - Речь идет о знаменитом стихотворении Н.Гумилева «Я и Вы» («Да, я знаю, я Вам не пара»)], этот вид- раскрывшая свои щедрый подолы долина, укутанная сливочными облаками, вас, несомненно, тронет…
Сейчас я стою на террасе номера-люкс пятизвёздочного отеля как раз с таким видом. Внизу стелется молочный туман, сверху падают большие и пышные хлопья снега. Я знаю, что если спуститься всего на пару сотен метров- в соседнюю Фарайю, там уже будет дождь. Наверное, если бы я была поэтом, сейчас на душе у меня тоже был бы дождь, но… На самом деле, у меня на душе сейчас ничего. Пустота. Правда, грудь почему-то сильно сжимает, поэтому я со всей силы, до посинения костяшек на руках, сдавливаю перила балкона нашего шале, кутаясь в белый норковый полушубок, накинутый поверх полупрозрачного домашнего платья. Схватила первое, что попалось под руку, когда выбегала сюда, на свежий воздух. Мама бы сейчас меня поругала, сказала, что опять на мне дорогая и непрактичная вещь- действительно, кто придумал эти полушубки с рукавом три четверти и едва прикрытой поясницей? Что такое может согреть? Зачем вообще ради этого убивать бедных животных? На последний вопрос я хочу отвечать меньше всего, потому что давно для себя определила, что никогда и ни при какиз раскладах не буду гнаться за эфемерной вселенской справедливостью. Нет, я не спасу этот мир. От моих нелепых метаний голодающие в Африке едва ли начнут жить лучше, а развитые страны не станут возвращаться в Средние Века, чтобы мир стал чуточку чище.
Я давно научилась одному важному и простому правилу выживания- думать только о себе. Оберегать себя. Себя Спасать. Холить и лелеять-тоже только себя. В этом нет никакого эгоизма, не спешите меня осуждать. Поверьте, еще будет, за что. Это отнюдь не эгоизм. Это, если хотите, правило безопасности в самолете- обеспечить кислородной маской сначала себя, потом других. Так и у меня- сначала я спасу себя, а потом спасу тех, кто нуждается в моем спасении. Благо, что таких немного. Только мамочка…
Моя мамочка… Наверное, мы скоро увидимся и она снова будет смотреть на меня с любовью и укором. Все так же будет втихаря плакать украдкой о моей непутевой судьбе, попивая элитный британский чаек из сервиза Ерме на своей новой красивой кухне. Да, наверное, сложись у меня все иначе, то сервизов и кухонь бы не было, зато было бы то самое эфемерное в неменьшей степени, чем вселенская справедливость, «счастье». Нечто прекрасное и ужасное, что так отчаянно все ищут, но так и не могут найти…
–Алиина, Вы будете собирать вещи?-слышу позади противный голос помощника Али. Индийский козел. Так и не научился произносить мое имя за все эти годы, пока мы были вместе с его начальником. И исправлять даже уже смысла нет. Всё равно я скоро его уже не увижу. Хоть одна хорошая новость за сегодня, честное слово.
–Мне особо нечего собирать, Раджаб,– бросаю я через плечо небрежно. Мой пульс все еще отбивает аллегро. Голова все еще покруживается. Пару минут- и я буду в норме. Тогда и займусь барахлом.
–Ваш вылет в шесть вечера. Еще в Бейрут спускаться по серпантину. На перевалах может быть снегопад, так что я бы посоветовал не затягивать с выездом, если Вы не хотите лететь на регулярном рейсе, а планируете воспользоваться прощальным жестом доброй воли шейха Али…
Я усмехаюсь себе под нос. Али и добрая воля- звучит так же абсурдно, как попытки этого напыщенного индийского индюка с серо-желтым изрытым шрамами от прыщей лицом меня сейчас поучать. Я знала, что все эти годы он тайно меня хотел. Дрочил на мои фото, украдкой подсматривал за нами и даже воровал мои вещи- нижнее белье и духи. Я закрывала на это глаза, потому что вот такое вот тихое обожание лучше, чем затаенная обида и ненависть. В моем деле иметь врагов- непростительная роскошь. Я хоть и вращаюсь в мире больших рыб, все равно маленькая и хрупкая. Они хвостом махнут, воду ртом загребут- меня и нет.
Оторвалась, наконец, от цепляющего вида и вернулась в спальню. На незастеленной кровати все еще валяется бордовая рубашка Али. Пижон. Как же он любит такую вычурность. Все-таки он раздражающий. И как столько лет я его терпела? Глаза пробежались по люксу. Мда, а вещей-то не так мало, как казалось. А собирать лень. Оставить что ли? Мама бы сейчас меня услышала- дала бы жару. Оставлять. Еще чего… А ведь и правда. Еще чего… С чего это я им что-то должна оставлять? Я вообще по жизни ничего никому не должна. Тем более таким, как они… Хозяевам жизни, чертовым пупам земли, только и умеющим, что транжирить денежки именитых родителей…
Подошла к гардеробу. Обнаружила свой чемодан и спортивную сумку Али. Вытряхнула из нее какие-то пару его тряпок. А ничего так сумка. Луи. Заберу себе. Он-то точно не обанкротится. Зашла в ванную. Сгребла одним движением свои крема и косметику. То же самое проделала с шифоньером. Побросала платья и прочее барахло прямо с вешалками. Следом отправились сапоги и туфли. Мне хватило получаса, чтобы собраться. Переоделась в удобные джинсы, свободную белую сорочку и все тот же белый полушубок. По прилету на родину, должно быть, будет сильно холодно. Ну, да ничего… Разберусь. Северная девочка…
–Я всё,– сухо произнесла я, выкатывая багаж в гостиную люкса, где меня дожидался Раджаб.
Он оторвался от экрана своего телефона, удивленно посмотрев на меня. Скушал? Идиот. Все еще удивляется. Неисправимый кретин. Только факт того, что Али- кретин еще больший и держит его пока в его кресле…
А вот и Его Высочество собственной персоной. Неудивительно. Как у нас говорят, вспомнишь г…, оно и появится.
–Собралась?-спрашивает, стараясь избегать зрительного контакта со мной. Точно, кретин. Думает, наверное, что я сильно сожалею. Наивный.
–Да, всё собрала. Готова выезжать,– отвечаю я мягко и бодро.
Он удивленно поднимает на меня все-таки глаза. Наверное, ожидал моих слез, а может быть, молитв и причитаний.
–Раджаб, выйди,– говорит сухо.
Мы остаемся совсем одни в спальне. Если бы мои чувства сейчас хоть как-то были задеты, наверное, можно было бы описать момент как напряженный. Но на самом деле я не чувствую сейчас ничего. От слова «совсем».
– Мне жаль, что так вышло,– говорит он немного хрипло,-но ничего не поделаешь, Алёна, надо идти дальше. И тебе, и мне…
Это уж точно. Особенно тебе. Как в игре «Супер-Марио», если помните такую. Когда усатый человечек в смешном синем комбинезоне и нелепой красной кепке упирался в стену и просто переставлял ноги на месте, имитируя движение.
–Али, давай без громких фраз. Все нормально… Мы действительно превысили лимит. И ты действительно должен браться за ум. Доводы старшего брата справедливы. Положение при власти семейства Макдиси в Эмиратах неустойчиво. Брак родного брата правителя на добропорядочной девушке из враждующего бедуинского клана укрепит ваши позиции, твои укрепит, Али. У тебя всегда была не самая лучшая репутация. Наверное, пришло время это исправлять, разменяв четвертый десяток. Пора…
Подхожу, касаюсь его щеки. Он перехватывает мою руку и целует. Как мило… Али ли это?
–Хара (араб.– черт), Алёна, если бы ее семейка не поставила жесткое условие, чтобы тебя не было, я бы не пошел на такие радикальные методы. Привык к тебе…
–Али, хватит. Наверное, мне пора. Лучше приехать в аэропорт заранее. Сам подумай- погода ужасная, внизу, должно быть, дождь. На серпантине может быть гололед. Да и в Бейруте ситуация напряженная. У них же очередной правительственный кризис. Кланы опять бастуют и показывают мускулы. Опять перекроют улицы, начнут жечь покрышки и палить в воздух. Это Ливан…
–Да уж… Свободная страна…
Усмехаюсь про себя. Разве так выглядит свобода? Свобода творить всё, что заблагорассудится? Устраивать политический кризис из-за затушенного не в том месте бычка сигареты? Ах, да, простите. Не сигареты, сигары. Здесь все чрезвычайно элегантные и напыщенные. Ливанцы любят сигары. Пафос и понт. Он у них дороже всего.
Он провожает меня до лифта, дальше не идет. Правильно, смысл? Все равно шакал Раджаб где-то там внизу наверняка вертится. Даже знаю, почему…
–Напиши, как прилетишь…
–Не буду, Али. Ни к чему. Ты все равно узнаешь, что я долетела. Я же, как сказал твой слуга, по твоей «доброй воле» лечу на частном самолете. Невиданная роскошь для эскортницы.
Он разворачивает меня к себе. Смотрит в глаза.
–Ты знаешь, что стала больше, чем эскортницей, Алёна.
На секунду маска отчужденности и цинизма каким-то неведомым моему сильнейшему самоконтролю образом слетает с лица подобно тому, как слетают с лица маски в Инстаграм. Я смотрю на него уязвленно и даже словно бы чувствую чуть заметный укол боли в сердце. Глаза начинает щипать. Но только это явно не из-за Али. Из-за себя.
–Нет, Али. Я всегда была только эскортницей. Плохой девочкой. И твоя невеста совершенно права, что отлучает меня от тебя. Она мне не конкурентка. Пройдет пару месяцев после того, как вы поженитесь. Может и раньше, если твой брат этот вопрос не проконтролирует, у тебя появится новая игрушка помимо многочисленных одноразовых кукол, которые были до меня и при мне. Но ей будет несказанно проще с ними бороться. Потому что они будут такими же наивными, неопытными и глупыми, как она… А меня ей не победить…
На самом деле, я говорю это для себя, не для него. Потому что тридцатилетним «теткам» в этом безжалостном мире наглых и молодых только и остается, что кичиться своим опытом…
Он молча вздыхает.
–Деньги на твоем счете, Алёна. Как уговорено. Пятьсот тысяч.
Показываю ему рукой, что все зашибись и улыбаюсь в тридцать два зуба, пока двери лифта не закрываются.
Улыбка сходит с моего лица моментально. Надеюсь проскочить к машине как можно быстрее и незаметнее, потому что знаю, что липкие большие хлопья снега сейчас приклеятся к волосам, а мне нравится моя укладка.
–Алина,– слышу противный голос сбоку, когда выскакиваю в холод из вертушки входной группы. Невольно кривлюсь, не в силах скрыть неприязнь.
–Прощай, Раджаб,-не поворачиваю на него голову и не сбавляю темпа.
Он подбегает и всовывает мне в руку визитку.
–На, это мой секретный номер. Его даже Али не знает. Звони, если что…
Я ничего не говорю. Сажусь в автомобиль с ожидающим меня водителем Мишелем, моим извечным спутником в поездках по Ливану всякий раз, когда мы сюда приезжали с Али. Криво усмехаюсь.
«Если что»… Знаю я это их «если что». Мы отъезжаем пару метров от гостиницы. Я открываю окно и швыряю на мокрый грязный асфальт под колеса уносящего меня прочь Мерседеса его визитку.
Зимний ветер с азартом заскакивает в салон и треплет меня за волосы. А еще царапает глаза. Которые сейчас влажные от собравшихся в них невыплаканных слез…
Глава 2
Не верь. Не бойся. Не проси.
Мир узнал про эту простую тюремную истину благодаря романам А.И Солженицына[2 - Один из выдающихся российских писателей XX века.]. Смысл ее в том, что заключенному, дабы не сделать свое положение в тюрьме еще хуже, не стоить доверять другим, не стоит проявлять страх перед угрозами или надеяться на помощь посторонних. Это мир, в котором каждый за себя. Это война одного против целого мира. Война на выживание. Если не физическое, то уж точно моральное. Мало кто знает, но это и наш лозунг.
Наш-это кого?,– спросите вы, если еще не поняли. Эскортницы, содержанки, гетеры, дамы сердца, шлюхи, женщины с низкой социальной ответственностью… Сколько же эпитетов, определений и сравнений нам давали за долгую человеческую историю. Таких, как мы, любили и боготоврили. Таким, как мы, бросали к ногам целые состояния, через таких, как мы, могли управлять самыми сильными мужчинами в этом мире. Такие, как мы, получали вслед самые гнусные, самые черные проклятия хороших, праведных, добропорядочных женщин. Таких, как мы, втаптывали в грязь уже вечером те самые мужчины, кто еще утром сотрясался в экстазе в наших постелях. Никто не сносил на своих плечах столько стыда и позора, как мы. Времена менялись, эпохи сменяли друг друга, империи расцветали и падали, революции свергали старых правителей и приводили к власти новых… Только мы оставались на своем месте. Только мы были всегда нужны- неважно, речь идет об утопающей в золоте рококо эпохе французского Людовика XV или уверенно шагающего в кирзачах с красным знаменем коммунизма. Потому что миром правит похоть. Вот его главная вера. Все остальное- приложение. Даже власть. Люди стремятся к власти из-за возможностей. Что дают возможности? Право обладания… Чем человек хочет обладать? Тем, что приносит ему удовольствие. Удовольствие- это похоть. Можно, конечно, поспорить. Только этот спор из разряда «что появилось раньше- яйцо или курица».
Я не родилась в эпоху пышных кринолинов и кирзовых сапог. Не родилась афинской гетерой или венецианской куртизанкой. Я родилась в маленьком украинском городке. Милой, доброй девочкой. Мечтающей о большой любви, красивой семье, уютном быте, когда любимый накормлен вкусными пирогами, а детишки мирно спят, посапывая в своей милой, со слониками на стенах, светлой детской. Но судьба имела на меня другие планы или я на неё.
Плохая… Как часто я слышала эту фразу в спину, когда шла к подъезду родителей, выходя из очередного дорогого автомобиля. До тех пор, конечно, пока благодаря тому, что я была «плохой», не перевезла их в красивый частный дом в элитном пригороде Подмосковья. В детстве мне казалось, что слово «плохой» применимо только к злодеям, совершающим плохие вещи в отношении благородных героев. Так всегда бывает в сказках. Только вот в сказках для взрослых, как оказалось, чтобы быть «плохой», вовсе не нужно совершать злобные вещи, да и главные герои, на поверку, едва ли отличаются благородством. Но все равно, эта истина не мешала мне быть «плохой» в глазах посторонних. Потому что социум еще до Рождества Христова определил, что есть хорошо и что плохо. Блудница- это плохо. И плевать, что заставило ее стать такой.
Моя история началась банально. Таких, как я, сотни, а то и тысячи. Яркие и доступные славянки, разбросанные по лосуктообразной карте богатого и жестокого Ближнего Востока… Самые красивые, самые добрые, самые дешевые. Мы думаем, что летим на блеск их золота и бриллиантов, как пчелы на мёд- готовые жалить и собирать. А на поверку оказываемся нежными ранимыми мотыльками, сгорающими в огне их черных лукавых глаз. Они принимают нашу доброту и открытость за глупость, а бескорыстность – за дешевизну и доступность. Как бы ты ни горела ради них, ты все равно будешь «плохой». Развратной. Гулящей. «Наташей», «шармутой», «васхой»… Я поняла эту истину довольно рано, почти сразу, как попала в этот мир. И поэтому сразу для себя решила- раз уж быть плохой, то хотя бы задорого. Поэтому я сделала все, чтобы стать лучшей из «плохих».
Машина совершает крутые виражи на скользких поворотах. Только бы доехать целой и невредимой до этого аэропорта чертового, не упасть в пропасть по пути. Здесь такое случается нередко. Особенно с безбашенными ливанскими водителями, способными в стельку пьяными садиться за суперкары на лысой резине и мчаться зачем-то в горы- «поиграть в снежок», «попить глинтвейна» или выгулять подружку в новой норковой шубе. В какой снежок они здесь играют, я тоже прекрасно знаю. Али- знатный любитель таких игр.
В сущности последнюю неделю он этим здесь и занимался. С недавних пор Ливан стал единственным пристанищем его пороков. С тех пор, как его старший брат Фахд, правитель Дубая, запретил устраивать оргии распутному родственничку даже на территории специального насыпного острова в акватории Дубая, выделенного еще их отцом под «грязные» утехи семейки Макдиси, а в Европе после нашумевшего скандала с падением из окна его номера одного из сотрудников персонала, ему были совсем не рады, он предпочитал ездить «справлять нужду» в сумасшедший Ливан. И даже происходящие в последние полгода события здесь его нисколько не останавливали.
