Мой дедушка умеет делать все. Фонтаны, парашюты, доспехи рыцаря и настоящий шалаш. Даже знает, как делать ириски и домашние чупа-чупсы. Когда я был маленький, он построил мне волшебный переход. Я мечтал проходить через стены, но у меня ничего не получалось, только в голове. Тогда дедушка сделал мне из специальной пленки переход. Я разбегался, закрывал глаза и проходил через пленочный портал в гигантскую коробку выше меня. А там, в коробке, были такие приключения!
Однажды я освобождал привязанных космических человечков. Марсианский колдун взял их в плен, и мне надо было за три минуты развязать и спасти их. Представляете?
А ножницами можно было пользоваться только три раза. Громко стучали часы. Бум-бум. У меня дрожали руки и коленки, я боялся, что не успею. Но я смог. И дедушка подарил мне знак космического освободителя с двумя большими серебряными буквами «К» и «О» и гербом. Он до сих пор хранится в моем тайном сейфе.
Вот такой у меня дедушка Коля. Жалко, что видимся мы только летом, когда приезжаем с мамой к ним гости. Мы едем на поезде целый день, а на вокзале нас встречают дедушка и бабушка на старом серебристом «опеле».
У дедушки все космическое. И волосы тоже серебристые. И часы на руке. И ручка тоже серебристая, которой он все время пишет и пишет в толстой тетради.
– Дешка, а что ты все время пишешь? – спрашивал я.
– Я описываю эксперимент, – отвечал дедушка. – Как работает одна машина.
– Машина времени?
Дедушка смеялся и говорил, что «эта машина на все времена». Он инженер и придумывает разные устройства и специальные машины. Но это я сейчас знаю, а тогда я не понимал ничего про инженеров и про то, что они делают. Как-то на уроке Зоя Петровна спрашивала нас, кто такие инженеры и чем они занимаются. И никто не смог ничего вспомнить.
– Дешка, а что делают инженеры? – спросил я его, когда приехал прошлым летом на каникулы.
– Инженеры… – дедушка задумался. Но ненадолго. Он все придумывает быстро. – Это название большой-большой семьи. Например, мы говорим – млекопитающие. А там столько их… Хищные и приматы. Сумчатые и грызуны. Или фрукты. А фруктов, сам знаешь, друг, сколько. И такие, и этакие. Так и инженеры. Их много, и каждый занимается чем-то особенным. Но все связано с техникой, устройствами и машинами. Куда бы ты ни посмотрел, везде можно увидеть работу инженера. Электричество, стиральная машина, телевизор, да весь наш дом, Миш. У хорошего инженера должна быть умная голова.
У дедушки на столе стояла белая тарелка с нарисованными серебряными шарами, похожая на летающую, в которой лежал фиолетовый лук.
– Вот это помогает мне хорошо думать и придумывать, – засмеялся дедушка Коля и… откусил половину фиолетовой луковицы.
Я зажмурился, потому что от мысли, что лук, даже если он фиолетовый и суперкосмический, можно съесть, меня тошнит.
Наверное, у меня было ужасное лицо и в глазах луковый ужас, потому что дедушка подошел ко мне и весело сказал:
– Миша, это же просто инжир. На, попробуй, очень полезно для сердца и ума.
Ого, подумал я тогда. Вот почему мой дедушка называется «инжИнер». Все просто. Он ест много инжира, становится умным и придумывает супермашины.
А ночью мне приснился сон, как куча инженеров в серебряных космических костюмах сидели в нашей школьной столовой и ели этот …инжир. А потом наш директор отводила их по классам. Только вместо таблички с цифрой на двери были надписи «Приматы», «Сумчатые» и «Грызуны». А еще «Ластоногие».
И целый год я писал с ошибкой слово «инженер».
Ведь гораздо понятнее, если бы там стояла «и», правда?
Витамины
– Мишка! – мама влетела на кухню с таким видом, что у меня изо рта вывалился кусок сырника. Он плюхнулся в жидкое черничное варенье, как в лужу, и забрызгал белую школьную рубашку. – Где витамины?! Я сделал доброе и приветливое лицо, как у нашего соседа по этажу Анатолия Лукьяновича. Он всегда ходит с таким лицом. Мне кажется, он вообще никогда не злится. Может, потому что он совсем дедушка и живет один?
– Какие витамины, мам? – я даже голову наклонил набок, как Анатолий Лукьянович.
Мама смотрела на «черничную» рубашку так, как будто у меня там мышь сидела:
– О… Миша! Фу!
А потом опять:
– Так где витамины, а? Вторую банку покупаю, и опять ничего нет. Ты понимаешь, что так можно отравиться? Целая банка. Сто штук. От такой дозы можно попасть в больницу, Миша. Или в школу унес? Господи, вот наказанье…
Анатолий Лукьянович мне уже не помогал. Я хотел сделать лицо разведчика Исаева – того, который Штирлиц. Фильм про него есть, он старый и черно-белый. Прошлым летом, когда я жил у бабушки с дедушкой, они все вечера смотрели этот фильм. Я мало что запомнил, но лицо у него такое было… Такое честное и уверенное лицо. С таким можно посмотреть на маму и сказать: «Да, это я взял. Чтобы спасти своих товарищей».
Но у меня не выходил и Штирлиц.
Я бурчал, что не знаю, где витамины, встал из-за стола и взял протянутую чистую рубашку голубого цвета.
Мое утро испачкалось вареньем и враньем.
Ну не мог же я сказать маме, что все витамины отдал Славке? Она сразу начнет звонить Славкиной маме, извиняться за меня и давать тысячу советов, как спасти ребенка от отравления витаминами. Наши мамы дружат.
Без витаминов Славка не может делать инглиш. А кроме него, из нас троих никто не может. Он заряжается от них энергией для мозга. Я не знаю, какую Славка нашел связь между аскорбиновой кислотой и английским, но это работает.
Только мама ему не покупает, с тех пор как он в детстве слопал целую банку и ему было плохо. Вот блин! Как можно съесть целую банку такой кислятины? Я бы умер сразу на месте.
Но Славка живучий. У него даже аллергии нет. Просто у него витаминная зависимость.
В школе мы с Макаром взяли с него клятву, что он растянет банку на неделю. Ту самую, которую я ему отдал.
– Славон, – сказал я ему на перемене, – давай думай, чем витамины будешь заменять. Я читал, что их нельзя есть постоянно. Может, на лимоны перейдешь?
– Ненавижу лимоны, – отрезал Славка и изобразил приступ тошноты так похоже, что на него стали оглядываться. Мы смеялись, но внутри становилось не так весело.
Придется нам с Макаром скатываться с пятерочной горы за домашку по инглишу в ущелье троек.
А потом я подумал: почему Славка не может просто так давать нам списывать? Без всяких витаминов? Мы же друзья?
Чего он вообще придумал про эти витамины?
Вечером я спросил у мамы, должен ли друг помогать в учебе. Она обняла меня и улыбнулась:
– За витамины точно нет.
«Откуда она узнала?» – испугался я. Вечернее разоблачение не входило в мои планы.
– Кстати, мой дорогой Лисичкин, а рубашку я отстирала, – и так хитро посмотрела на меня.
Люблю, когда вечер лучше утра.
Романтик
Я никогда не поеду в Англию.
И в Америку тоже не поеду.
А если и поеду, то буду говорить без этого инглиша. Почему люди и так друг друга понять не могут? Вот кошки и собаки друг друга понимают. И лошади. Подойдут, ткнутся носами или мордами, покрутят хвостом – и поговорили.
Я, конечно, вряд ли буду носом с незнакомым человеком тыкаться. Тем более и хвоста у меня нет. Но руками и ногами – запросто.
Учительница по музыке нам говорила однажды про «язык танца». Хотел бы я так – станцевал, и все тебя поняли. Особенно когда тебе ужасно хочется что-то такое сказать, а ты не можешь. Когда злишься или обижаешься. Но танцевать я не умею.
Мне обидно, потому что сегодня я получил двойку по английскому. Это моя первая английская двойка за десять лет. С одной стороны, это вроде не плохо – раз в десять лет получить двойку. Но с другой… Раньше они ко мне дороги не знали, а теперь как потопают. Маршем. Раз-два. Раз-два.
А все потому, что Славка, как назло, заболел, а мы с ним на инглише вместе сидим. И диктант я написал плохо.
Мне очень хотелось позвонить маме и все рассказать. Но я решил терпеть до вечера. Может, вечер мудренее утра?
Я сидел и сидел, а потом подумал: надо маму заранее чем-нибудь обрадовать. Когда ты радостный, ты же не можешь сердиться?
Сделаю ей пюре. Первый раз в жизни.
Я вытащил из ящика четыре картофелины и кое-как их почистил. Из больших картофелин вышли совсем маленькие и кривые, но это не беда. Какая им разница, если я их все равно разотру?
* * *
– Мишука, привет, сынок, – мама зашла домой и стала спрашивать ничего не знающим голосом: – Чем это у нас так вкусно пахнет, а?
Мне хотелось сказать, что так пахнет двойка по английскому, но я молчал. Положил в тарелку пюре, а вокруг пюре разложил забор из нарезанных огурцов и подал маме.
Она посмотрела на меня с таким восхищением, что у меня загорелись щеки.
– Какой ты романтик у меня, Мишань! Ужин приготовил! Вот счастье-то будет, кому достанешься.
– Мам, – вдруг говорю я, – а папа был счастлив, когда ты ему досталась?
Кто меня за язык дернул, думаю. Вдруг она сейчас расстроится и заплачет, как плакала тогда, давно, когда они с папой ссорились.
Я помню, как сам плакал тогда, прятал папину фотографию, где мы с ним в цирке, под подушку. А мама утешала меня и говорила, что все наладится.
Папа мне это тоже говорил. Что будем с ним везде ходить и ездить. И гулять. Только «спокойной ночи» он мне говорить не сможет. Но ведь это не главное?
– Сынок, Миша, – мама вдруг стала серьезной и посмотрела мне прямо в глаза. – Я не знаю, как тебе это объяснить, сможешь ли ты понять меня… Но я не могу сказать тебе, что это только наши взрослые дела. Ты тоже с нами. И ты наш любимый и долгожданный сын. Папа был счастлив. И я была счастлива. Все у нас было хорошо, а потом мы как будто выросли. И я, и папа. Нам стало тесно вместе, как в маленькой одежде, понимаешь? – мама обняла меня и прижалась губами к моему лбу.
Я не совсем понимал, что значит «выросли», но в эту минуту мне показалось, что я тоже вырос.
И я уже не десять миллиметров, как тогда на линейке. Потому что понимаю маму и без этих объяснений.
На каком-то другом языке, по которому я никогда не получу двойку.
Менуэт
– Мам, а папа меня точно любит?
Иногда я задаю глупые вопросы. Но без них никак нельзя, потому что, когда я получаю ответ, у меня будто сил прибавляется. В каждом кармане моей любимой синей толстовки с белыми полосками на рукавах. Папу мне стыдно спрашивать, мы с ним двое мужчин и давно не говорим на такие темы.
А моя мама все знает. И наверняка знает про это тоже.
– Конечно, любит, Мишань. Ты же его сын.
– А как это проверить?
Мама задумалась. Мы с ней видимся каждый день, и я точно знаю, что она меня любит. Мне и проверять ничего не надо.
– Ну, ты просто вспоминаешь какие-то случаи, что-то такое, особенное. Когда папа тебя защищал или помогал. Спасал от чего-то. Ты же это чувствуешь?
И я стал вспоминать…
Когда мне было шесть лет, мама решила отдать меня на бальные танцы. До этого я ходил только в кружок по лепке.
– Мишутка, – сказала она ласковым голосом, когда я собирал перед сном игрушки. Тогда буква «т» еще не выпала из моего имени. – Я очень хочу, чтобы ты ходил на бальные танцы. Это так красиво!
Я сморщился, потому что представил, как буду в смешном белом парике и в коротких штанах танцевать какой-нибудь менуэт. Зачем маме это нужно? Что же в этом красивого?
Но мама сказала:
– Давай попробуем? Если не понравится, уйдем.
