Иоганн вышел. Вслед за ним вышли Ганс и Пауль. Спецназовцы остались одни.
– Ну и вот, – сказал Богданов. – Теперь нам нужно определиться, кто какую боевую задачу будет выполнять. На данный момент таких задач у нас три. Первая задача – вывести из строя системы слежения противника и нарушить связь. Генерал Парамонов сказал правильно: не будет связи – не будет и войны. Вторая задача – блокировать работу аэродрома Темпельхоф. Любыми способами – лишь бы только аэродром не смог принимать самолеты. Прямо хоть рой ямы посреди взлетной полосы! И – удержать аэродром в таком состоянии, пока не прилетят наши истребители. Ну, и задача третья – спасти Вальтера Ульбрихта от похищения американским спецназом, а то, возможно, и от физической ликвидации. Приказывать не хочу. Будем придерживаться наших традиций. Поэтому добровольцы – три шага вперед.
Какое-то время все молчали. И не потому, что кто-то опасался не выполнить приказ. Дело было в другом. Сейчас каждый из спецназовцев раздумывал, где он больше может пригодиться, где от него будет больше пользы – в тылу американских войск, на аэродроме или в Восточном Берлине? Тут ошибиться было нельзя. Здесь требовался точный, холодный расчет и уверенность в своих силах и возможностях.
Молчание прервал новичок спецгруппы «Дон» – Василий Муромцев:
– Думаю, от меня будет больше пользы в расположении американских войск. Я – электрик, связист и специалист по всяким таким делам… – Муромцев сделал неопределенный жест рукой. – Правда, больше в теоретическом плане, чем в практическом, но все равно… Разберусь и с практикой.
– Я тоже так думаю, – согласился Богданов. – Кому же, как не тебе, заняться этим делом? Кроме того, ты знаешь английский язык. А это тоже очень важно. В случае чего можешь сойти за американца. Так что – готовься.
– Это как? – не понял Муромцев.
– Двумя способами, – пояснил Богданов. – Морально и материально.
– В общем, я готов, – спокойно ответил Муромцев. – И так, и этак. Спецоборудованием я запасся, это материальная сторона дела. Что же касается моральной… Сейчас я бы с огромным удовольствием вздремнул – минут этак четыреста.
– И что это означает? – глянул на него Дубко.
– Это означает, что я совершенно спокоен, – пояснил Муромцев. – Если бы я волновался, разве мне бы хотелось спать? Это, знаете ли, против человеческой природы…
– Это хорошо, – улыбнулся Богданов. – Конечно, спать тебе не придется, но то, что ты думаешь сейчас о сне, – хороший признак. – Он помолчал и добавил: – Один, конечно, ты туда не пойдешь. Кто-то нужен для прикрытия и подстраховки. Есть желающие?
– Есть, – отозвался Геннадий Рябов. – Думаю, совсем без стрельбы там не обойдется. А коли так, то кто стреляет лучше меня?
– Отлично, – сказал Богданов. – Только вот со снайперской винтовкой тебе идти туда будет несподручно. Во-первых, уж слишком она громоздкая. А во-вторых, стреляет одиночными выстрелами. Там, я думаю, больше пригодится автомат.
– Снайпер – он всегда снайпер, – многозначительно произнес Рябов. – Даже если он стреляет из казацкой пищали. Даже – из рогатки.
– Убедил, – сказал Богданов. – В общем, задача вам ясна. Здесь главное – элемент неожиданности. Вряд ли они подумают, что мы вот так, нахрапом, внаглую… Пока сообразят, дело, глядишь, будет уже сделано. Ну, а когда оно будет сделано, со всех ног мчитесь на аэродром – помогать тем, кто будет его удерживать.
– Со всех ног – это несерьезно, – не согласился Павленко. – На колесах будет лучше.
– Ну, это я выразился так, ради красного словца, – сказал Богданов. – На месте будет виднее, что и как. Теперь задача номер два – Восточный Берлин и спасение товарища Вальтера Ульбрихта. Я так вижу, что на это дело имеются пламенные добровольцы…
– А то как же! – отозвался Степан Терко. – Конечно, имеются! В количестве целых двух боевых единиц! Тем более что ты обещал, что больше двух людей все равно туда не пошлешь. Потому что – откуда им взяться, лишним боевым единицам?
– Правильно думаешь, – согласился Богданов. – Неоткуда им взяться…
– Ну, стало быть, мы готовы, – сказал Рябко и указал на Дмитрия Еремина: – Я и вот он. Как обычно, на пару.
– Никаких возражений, – сказал Богданов. – Вот вдвоем и отправитесь. А если силенок хватать не будет, по ходу дела привлечете на помощь кого-нибудь из сознательных восточногерманских товарищей. Ну, или еще что-нибудь придумаете. По обстоятельствам.
– А то как же! – с готовностью согласился Терко. – Обязательно придумаем и привлечем! Создадим народное ополчение во имя спасения товарища Вальтера Ульбрихта!
В помещении раздались короткие смешки. Это был одобряющий и напутственный смех, именно так. Все прекрасно знали, что Степан Терко был балагуром лишь в мирной, так сказать, ситуации, а когда доходило до реального дела, он сразу же становился совсем другим человеком – жестким, точным, сосредоточенным, бесстрашным, умелым. Не сомневался никто и насчет Дмитрия Еремина. Они вдвоем – и Терко, и Еремин – не раз себя проявляли в самых опасных делах, дополняли друг друга, понимали друг друга не то что с полуслова или с полувзгляда, но даже с полувздоха, они были единым целым, организмом, который никогда не давал сбоев. В чем же тут было сомневаться?
– Смех смехом, – сказал Богданов, – но только вы учтите, что похитить или ликвидировать Ульбрихта должна американская спецгруппа. Хорошо обученная, тренированная… А сколько там народу, в той группе, поди узнай. Так что не исключено, что вам придется столкнуться с этой группой лоб в лоб.
– Командир! – в притворном ужасе схватился за голову Терко. – Вот зачем ты сейчас сказал нам такие ужасные слова? Ты их сказал, и мы начали бояться. Я-то еще ничего, а вот он, – Терко указал на Еремина, – сейчас дрожит мелкой дрожью. Бестактный ты человек, командир! Ведь запросто мог бы сказать, что в той американской спецгруппе – сплошь милые барышни! Ну что тебе стоило? Да и нам было бы приятнее!
Опять раздался смех. Это было хорошо, что бойцы, отправляясь на опаснейшее задание, смеялись. Хоть они и были спецназовцами, но, прежде всего, они были людьми. Людям свойственно бояться, когда они отправляются на опасное и трудное дело, из которого, если разобраться и вникнуть, почти невозможно вернуться живым. А смех – он притупляет страх, он вселяет в людей уверенность и спокойствие. Так человек устроен. Таков он есть всегда – даже если он наипервейший спецназовец и супермен.
– Остаются Павленко, Дубко и я, – переждав смех, сказал Богданов. – На нашу долю выпал аэродром. Что ж… Сейчас должны вернуться наши гостеприимные хозяева, и, пожалуй, будем седлать коней.
Действительно, вскоре вернулись Иоганн, Ганс и Пауль. Спецназовцы замолчали и стали смотреть на разведчиков – что они скажут. От их слов во многом зависели ход дальнейшей операции и в конечном счете судьбы самих спецназовцев.
– Все в порядке, – сказал Иоганн. – Я имею в виду, переход на ту сторону. Переходить, разумеется, лучше ночью. То есть немедленно.
– Это понятно, – кивнул Богданов.
– Ганс готов отвезти ваших людей к контрольно-пропускному пункту «Инвалиденштрассе», – сказал Иоганн. – У нас есть машина.
– Как долго туда добираться? – спросил Богданов.
– На машине – совсем недолго, – ответил Ганс. – Максимум – полчаса.
– Хорошо, – сказал Богданов и взглянул на Терко и Еремина. – Вы готовы?
– Давно готовы, – ответил Терко, Еремин лишь молча кивнул.
– Ну, тогда по коням, – сказал Богданов.
Никаких особых инструкций Богданов своим подчиненным никогда не давал, да в этом и не было надобности. Каждый и без того знал, что ему делать, потому что каждый из них был профессионалом своего дела. Да и потом – какие тут могли быть инструкции? Кто мог знать, как сложатся обстоятельства в том или ином случае? Вот и сейчас – что мог сказать Богданов Степану Терко и Дмитрию Еремину, даже если бы и хотел? Как им перебираться на другую сторону? Как сложатся дела в Восточном Берлине? Как им уберечь Вальтера Ульбрихта? Как им действовать, если они столкнутся с группой американского спецназа? Как им уцелеть самим? А кто все это может знать? Никто не мог этого знать, потому что уж слишком много было вопросов и – ни одного на них ответа. Потому и в инструкциях не было смысла.
Каких-то особых прощальных слов и прощальных ритуалов в спецгруппе «Дон» не было. Да и к чему они? И без них все было предельно понятно. Твой товарищ отправляется выполнять опасное задание. Он должен его выполнить и, по возможности, вернуться живым. Они – спецназ. Это – их работа. Вот и все. А потому – к чему слова, жесты, взгляды и прочая драматургия?
Правда, неугомонный и неунывающий Степан Терко нет-нет да и нарушал это само по себе установившееся мужское правило – не говорить прощальных слов и не производить прощальных жестов. Нарушил он его и на этот раз.
– Пользуясь случаем, – сказал он, – приглашаю вас всех на мою свадьбу. О дате и месте этого торжественного события я подробнее сообщу, когда вернусь.
– Свадьбу? Какую еще свадьбу? С кем? Что, опять? – раздались веселые голоса товарищей.
– Не «что, опять», а раз и навсегда! – укоризненно поправил Степан. – Женюсь самым серьезным образом! Помните ту дамочку в Белграде? Ну, такая беленькая… Вот на ней и женюсь. Как честный человек, я просто обязан это сделать. Ну, чего вы скалите зубы? Это совсем не то, что вы подумали по своему скудоумию. А просто – она сама меня об этом попросила. Жить, говорит, без тебя не смогу! Влюбилась, говорит, в тебя с первого взгляда! Ну, это и понятно: в меня да не влюбиться! Так что, говорит, возвращайся обратно и тут же на мне женись! Иначе жизни себя лишу! Ну, и рассудите – куда мне было деваться при таком развитии событий? Я и пообещал… Так что – приглашаю всех без исключения. Кстати, и вас тоже, – взглянул он на Иоганна, Ганса и Пауля. – Как хотите, а будьте добры быть! Ползком через кордон в женских нарядах, загримированные под индейцев – это вам виднее. Но – будьте, понятно вам? Иначе нанесете мне кровную обиду.
– От такого предложения трудно отказаться, – произнес Иоганн с улыбкой.
– Вот и договорились! – улыбнулся Степан Терко в ответ и шагнул за порог. Вместе с ним вышли Еремин и Ганс.
– Дальше у нас на повестке дня – американская военная база «Голубые цветочки», или как там она правильно именуется, – сказал Богданов.
– Да, база… – потряс головой Иоганн. Похоже, он все еще пребывал под впечатлением прощальной речи Степана Терко. – База… Как я и обещал, ваших людей довезет туда Пауль. Там он их высадит, ну а дальше – вы уж сами.
– Готовы? – спросил Богданов у Рябова и Муромцева.
– Так точно, – ответил за двоих Рябов.
– Ступайте за мной, – сказал Пауль.
– Присматривай за ним хорошенько! – шепнул Богданов Рябову. – Все-таки это его первое серьезное дело.
– Присмотрю, – сказал Рябов и шагнул в ночную темень вслед за Муромцевым и Паулем.
– Ну и нам пора, – сказал Богданов, обращаясь к Иоганну. – Благодарим за содействие и извиняемся за беспокойство.
– Мы должны вас ждать обратно? – спросил Иоганн.
– А вот этого я вам не скажу, – развел руками Богданов. – Потому что не знаю.
– Понятно, – кивнул Иоганн.
– Но на всякий случай – ждите, – сказал Богданов. – И – будьте готовы переправить нас дальше. Хотя куда именно, как скоро и в каком количестве – этого, опять же, я вам сказать не могу.
– Понятно, – повторил Иоганн, помолчал и добавил: – Успеха вам.
– Вам – тоже, – сказал Богданов. – Одно дело делаем.
Глава 6
Совсем близко к американской военной базе «Голубые цветы» Пауль подъезжать не стал. Он остановился за несколько кварталов и заглушил мотор.
– Вам – туда, – указал он Муромцеву и Рябову. – Это недалеко. Извините, что не подвез вас ближе. Не хотелось бы, чтобы на мою машину кто-то обратил слишком пристальное внимание. Ваши подвиги на базе, какими бы они ни были, могут логически связать с машиной, а через нее могут выйти и на нас.
– Мы понимаем, – сказал Муромцев.
– Тогда – удачи, – пожелал Пауль.
– Да и вам она не помешает, – заметил Рябов, выбираясь из автомобиля.
– О да! – согласился Пауль, заводя мотор.
Машина развернулась, и скоро ее не стало видно. Какое-то время Рябов и Муромцев стояли и молча смотрели в темноту.
– И что будем делать дальше? – спросил Муромцев.
– Мыслю так, – сказал Рябов. – Подойдем к базе поближе, осмотримся, что к чему. А затем будем думать, как на нее проникнуть.
База «Голубые цветы» располагалась на городской окраине. Правда, между нею и крайними городскими зданиями было пространство шириной метров восемьсот, а то и целый километр. Несмотря на темноту, база хорошо была видна издалека. Где-то над землей (наверное, на стенах или на крыше) парили широкие полосы прожекторов. Кроме них светились еще какие-то огни, назначение которых издалека было определить сложно. От города к базе вела асфальтированная дорога, смутно различимая в темноте.
– Чтобы проникнуть на базу, есть два способа, – в раздумье произнес Рябов. – Способ первый – это окольный путь. Перелезть через стену, влезть в окно и так далее. Но только это – дело долгое. Пока обойдешь базу, пока найдешь этот путь… А нам все нужно сделать до рассвета. В темноте оно сподручнее.
– Понятное дело, – согласился Муромцев.
– И потом, – продолжал развивать свою мысль Рябов. – А вдруг нас кто-нибудь заметит из господ бывших союзников? А что это, спросят, вы тут околачиваетесь? Зачем лазите по стенам? И – погорели мы с тобой…
– Значит, пойдем другим путем, – улыбнулся в темноте Муромцев. – То есть внаглую, через главные ворота. А куда деваться?
– Так-то оно так, – в раздумье проговорил Рябов. – Да вот только – опасное это дело! Тут надо как следует все обдумать!
– Теоретически рассуждая, наше с тобой дело не то что опасное, а прямо-таки безнадежное! – беспечно махнул рукой Муромцев. – Нас двое, а их – как муравьев в муравейнике. Так что тут думай – не думай…
– Это, конечно, так, – согласился Рябов. – Но все же хоть какой-нибудь завалящий планчик у тебя имеется?
– Завалящий имеется, – сказал Муромцев. – Предлагаю поступить так. Выходим из нашего укрытия и топаем по этой самой дороге прямо к центральным воротам. Не скрываясь, не таясь… При этом я громко буду рассказывать тебе любовную историю на английском языке. Не забывай, я знаю английский язык. Говорят, у меня ярко выраженный техасский акцент. Что ж, тем лучше… Я, значит, рассказываю тебе любовную историю, а ты изредка похохатываешь.
– А вдруг я захохочу невпопад? – засомневался Рябов.
– Об этом не беспокойся, – сказал Рябов. – Я буду рассказывать тебе пикантную историю о том, как я в Техасе соблазнил одну милую особу по имени Сьюзи. Со всеми подробностями. Так что можешь хохотать, сколько хочешь. В любом месте моего рассказа. А рассказывать я ее буду громко, чтобы было слышно издалека. Чтобы те, кто на вахте, смогли хорошенько убедиться, что мы – веселые и беспечные американские парни.
– Затем мы подходим к проходной, или как там это дело у них называется… – продолжил мысль Рябов.
– …и я продолжаю рассказывать тебе историю про милашку Сьюзи… – сказал Муромцев. – Ты – продолжаешь ахать, охать и хохотать…
– А дальше – как получится, – закончил мысль Рябов. – В общем, сплошная импровизация.
– Вот именно, – согласился Муромцев. – Кто может подумать, что мы – чужие? Разве какие-нибудь диверсанты станут проникать на охраняемую базу таким идиотским способом? Глядишь, нас и пропустят…
– Но если они все же засомневаются… – предположил Рябов.
– …то наши шпаги при нас! – дополнил Муромцев. – Ну что, пошли?
* * *
…– И тогда я ей говорю… – громко, так что было слышно почти за километр, рассказывал Муромцев на английском языке. – Сьюзи, крошка, говорю я ей, если уж мы с тобой сговорились, если оказались в этом сарае, то твое дальнейшее сопротивление бесполезно! Да! Да и смысла, говорю, в твоем «не знаю» и «что скажет мама» нет никакого. Зачем нам что-то говорить твоей маме? Это – дело между нами…
– О-хо-хо! – во весь голос хохотал Рябов. – Ха-ха-ха!
– Ну и вот, – продолжал Муромцев. – Тогда она мне и говорит: отвернись, мол, а то я тебя стесняюсь! Джек, старина, ты представляешь ситуацию? Она меня стесняется! Тогда я ей и говорю…
Подошли к посту на входе. Навстречу им поднялся часовой и с глуповатой улыбкой стал слушать рассказ Муромцева. Муромцев же продолжал как ни в чем не бывало:
– Тогда, значит, я ей и говорю… Крошка, говорю, поздно бояться! Бояться, говорю, надо было раньше. А сейчас, говорю, чем ты будешь смелее, тем лучше. А она и спрашивает: а кому, мол, будет лучше? Ну что за вопрос? Джек, старина, вот как бы ты ответил на такой вопрос?
– О-хо-хо!.. – во все горло расхохотался Рябов.
– Вот и я сказал ей то же самое… Тебе же, говорю, и будет лучше. А заодно и мне. Ну, тогда она стала снимать с себя юбку… А что это ты на меня так уставился? – Этот вопрос предназначался уже часовому. – И вообще – почему это ты сейчас на посту, а не Майк? Ведь должен быть Майк…
– Майк меня будет менять, – лениво ответил часовой. – Через два с половиной часа.
– Значит, я перепутал, – беспечно произнес Муромцев. – Давай-ка пропускай нас.
– Где это вы шатались так долго? – спросил часовой.
– Тебе скажи, так и тебе туда захочется! – Муромцев старался, чтобы его голос звучал как можно веселее. – Туда, старина, пропускают только избранных. С твоей рожей тебя туда не пропустят ни при каком раскладе.
