Наталья Андреевна Самсонова "Есть ли жизнь после отбора"

Гамильтон был чьим-то компаньоном. Он жил здесь несколько веков назад. Маги и колдуны способны протянуть до полутора сотен лет, а события, описываемые в дневнике прадеда, происходили как раз два века назад. Мог ли Гамильтон быть компаньоном Райет? Но, что самое главное, хочу ли я знать, был ли он ее компаньоном? Хочу ли я знать, разделял ли он ее взгляды? Магоскоп был разобран и частично разбит, он не функционировал больше десяти лет – лучшие из лучших бились над его восстановлением. Восстановлением, которое было жизненно необходимо, ведь тварей стало только больше…

– Слева, – коротко произнес Гамильтон.

Зачерпнув силу, я выставила щит, а после добила мелкую тварюшку.

– Они живут стаями, – это мы с компаньоном выдохнули в унисон.

Бросок, щит, бросок. Нет времени ни для арбалета, ни для метательных игл.

Как нет и реальной угрозы: эти тварюшки неопасны. Хоть и отнимают время.

– Последний, – удовлетворенно произнес Гамильтон и раздавил противника лапой.

До Гиблой Рощи оставалось всего ничего, когда мне почудился блуждающий огонек.

– Я что-то вижу, – напряженно произнесла я.

– Где?

– На шесть часов. Нет, на восемь. Нет…

– Пальцем покажи, – мрачно вздохнул Гамильтон, – когда ты научишься воображать перед собой циферблат? Это ведь так просто: представила часы – поняла, подле какой цифры расположен враг, – навела меня.

– Оно мечется! И… Исчезло. Это был огонек, такой… полупрозрачный, – я потерла переносицу, – или его не было?

Мы остановились. Тропка вдоль Гиблой Рощи прямо под нашими ногами. Внутри Гиблой Рощи брошенный храм, в котором за столько лет наверняка завелось нечто эпическое. Но… Но я видела огонек, и он, юркий, улизнул куда-то к центру Рощи.

– Нас там съедят, – отметил Гамильтон, когда я сделала первый шаг.

– Мы будем сопротивляться, к тому же у меня при себе соль.

– Чтобы таинственной хтони было повкусней?!

– Чтобы пересолить друг друга и таинственная хтонь сказала: «Оу, нет, я слежу за водно-солевым балансом», – нервно хихикнула я. – И к тому же Храм просматривается из, если я не ошибаюсь, во-он тех кустов. Их разведчики издалека обстреливают, чтобы не разрастались.

Добравшись до кустов, мы всмотрелись в темную громаду храма. Входить в саму Рощу разведчикам запрещено, потому мы не спешили к призывно белеющим ступеням.

– Огня нет.

– Но он был.

– Уверен?

– Чую запах сгоревшего пороха, – проинформировал меня Гамильтон. – Наша цель – Свеча.

Кивнув, потерла друг об друга заледеневшие ладони и потянулась к сокрытой в последней сережке силе. Мне нужен поисковик. В Роще нет ничего живого: ни зверей, ни птиц. Если там заблудился случайный контрабандист и его еще не сожрали, будет яркий отклик.

Отклика не было. Громада храма издевательски белела ступенями и манила, манила нарушить одно из главных правил разведчика.

– Идем.

Резко развернувшись, я направилась к едва заметной тропке.

– Соль зря пропадет, – хмыкнул Гамильтон. – Хотя я удивлен твоим решением.

– Мы осмотрим храм после того, как запишем координаты Пересветов.

– А, нет, не удивлен. Только как ты планируешь передать координаты?

– Через одного из твоих хвостиков, разумеется, – я пожала плечами, – это же очевидно.

Тропка легко стелилась под ноги, и мы с Гамильтоном почти бежали. От Гиблой Рощи до Свечи совсем немного. Плюсом ко всему идет то, что часть пути мы проделаем по старой, но все еще не заросшей дороге. Увы, секрет этого ровного и гладкого покрытия был утрачен.

– Неприятно, – проворчал Гамильтон, – терпеть не могу это «цок-цок-цок».

– Дорога скоро закончится, – успокоила я его. – И потом, вспомни, как звучит металлическая набойка на гулком мраморе большого холла. Особенно если у хозяйки легкая косолапость и одна нога все время подворачивается.

– Спасибо, мне стало неприятней, – хмуро отозвался мой компаньон.

Лежащая справа от нас роща поредела, и мы увидели величественный силуэт Свечи. Из-за неоднократных разрушений ее контур наверху слегка походил на оплавленный воск.

– Иди за мной след в след, – в унисон произнесли мы с Гамильтоном.

– Ладно, и чьей дорогой пойдем? – спросила я у компаньона.

– Хочу на ручки, – хитро улыбнулся он и резко уменьшился.

– Имя тебе – коварство и наглость.

– Это два имени, – ухмыльнулся он и поудобнее устроился на моих руках.

Я сделала первый шаг, благо умение видеть легкую паутинку магии меня все еще не покинуло.

К Свече нельзя пройти единственно верным путем. Каждый разведчик прокладывает свою дорогу сам, уповая лишь на свои знания и умения. И, уходя, он обязательно деактивирует одну-две ловушки, чтобы оставить на их месте свои проклятья.

Вот и ворота. Оплавленные, искореженные и заржавевшие, но все еще выполняющие свою функцию. Приложив ладонь к старому гербу Маго-Научного Комплекса, я мысленно представилась.

«Вильгельмина Фоули-Штоттен, баронесса, разведчик и мастер окраинной стали».

Ворота отворились без единого скрипа, и я не без трепета ступила внутрь.

С каждым шагом темный коридор освещался голубовато-зеленым светом. Он исходил от потолочных панелей, что нависали над нами. Нависали и были местами повреждены.

– Иногда мне кажется, что прадед был прав: Свеча кричит от боли, – тихо сказала я, проведя ладонью по глубокой трещине, оставшейся от боевого заклятья.

– В моем родном мире артефакты подобной мощи обретают сознание, – согласился Гамильтон.

Мы поднимались по бесконечной винтовой лестнице, проходили мимо выбитых дверей, ведущих в абсолютно пустые, темные комнаты. Комнаты, которые даже не освещались: у Свечи недоставало сил.

Вот, наконец, и верхняя площадка.

– Возможно, тот тазик с пирожками был лишний, – шумно выдохнул Гамильтон.

– Я же несла тебя на руках! – возмутилась я.

– И при этом сильно давила на живот, – страдальчески вздохнул мой компаньон. – Все мне нравится в Свече. Все, кроме того, что мы сейчас прекрасная мишень.

Возразить было нечего: пол под нашими ногами ярко светился и, отражаясь от стеклянной крыши, распадался мириадами искр. Со стороны, наверное, потрясающее зрелище.

Остов магоскопа стоял в центре площадки. Линза уже была направлена на Пустошь. Мне оставалось лишь влить в нее щедрую порцию силы и достать подробнейшую карту.

Четыре фиолетовых карандаша – светлый, чуть темнее, еще темнее и почти черный – вот так мы зарисовываем Пересветы, оттеняя их яркость. Чем насыщеннее отблеск будущего разрыва, тем скорее ткань мира не выдержит и пропустит к нам тварей.

Увы, мы не можем воздействовать на сами Пересветы, но мы вполне способны просчитать скорость их разрыва. Жаль, что они видимы только после сухой грозы.

Зарисовывая всполохи, я увлеклась так, что только сдавленный возглас Гамильтона вырвал меня из этого транса.

– Посмотри!

Я бросила взгляд в линзу и пожала плечами:

– Обычное количество Пересветов.

– Да нет же, там, на четыре часа! Агр, за лапой смотри!

Сквозь линзу обычный мир виден не так чтобы хорошо. Я сделала шаг в сторону и увидела человека. Он был далеко, но… Он открыл портал?!

– Проклятый клинок! – выдохнули мы с Гамильтоном в унисон.

Человек бросился к разбитому стационарному телепорту и, потратив всего несколько секунд, смог его оживить. Цвет магии подсказал, что направление перемещения – столица.

– Это невозможно, – прошептала я помертвевшими губами.

– Невозможно то, что он провел с собой нескольких грамрлов, – мрачно произнес Гамильтон.

– Порталы разбиты. – Я никак не могла поверить в увиденное. – Мы же проверяем это! Я не могу не доверять своим людям!

– Доверяй, но проверяй, – наставительно произнес Гамильтон. – Ты закончила с рисованием? Ночь будет долгой…

В продолжение своих слов Гамильтон вытряхнул откуда-то из-под плаща пухлый сверток. Подтолкнув его носом к моим ногам, он небрежно бросил:

– Сервируй нам стол, пожалуйста.

– Ч-что?

– Пока ты думала о великом, я размышлял о насущном, – облизнулся пес. – Грамрлы уже в столице, послать туда весточку мы не можем, а потому, пока ты накрываешь на… кхм, пол, я отошлю карты Митару. Затем мы спокойно поедим и отправимся изучать портал, потом храм, а там уже и до ужина рукой подать. А ужинать лучше всего в доме Митара. Все же готовишь ты не так, как колдуешь.

Из всей его речи я уловила только одно:

– Почему мы не можем послать весточку в столицу?

– А кому ты в столице доверяешь? Кристоф неизвестно где, его вещей у нас нет, следовательно, послать щенка по его следу мы не можем. Что это?

– Он прислал в подарок пластинку ледяной стали. – Я вытащила конверт. – Внутри была записка, на ней, наверное, остался запах. Может, этого хватит.

– О, ты носишь его подарки при себе? – ухмыльнулся Гамильтон.

– Это ничего не значит, – отрезала я.

– А я ни на что и не намекал, – ухмыльнулся пес, а после сурово нахмурился. – Колбаса сама себя на хлеб не положит, Мина. И это, кстати, тоже не намек. А вполне себе прямая фраза.

– Поняла я, поняла. – Мне оставалось только закатить глаза.

И, пока я нарезала колбасу – подумать только, как я использую клинок из окраинной стали, – Гамильтон призвал двух бассетов. Или…

«Это какой-то неправильный бассет», – подумала я, но промолчала. Мало ли что, все же жители Псовьего Мира весьма и весьма разношерстны.

– Я бигль, Алья, – невысокая малышка грациозно потянулась, – мы родственники, но не скрещиваемся. Бережем чистоту крови.

Они исчезли, а я вдруг вспомнила, что второй раз они в наш мир вернуться не смогут.

– А как…

– Алья передаст конверт и записку одной из моих учениц. Они смогут из нашего мира настроить связь с владельцем запаха. То же самое с картами, только там адресно, а не через связь. Сама понимаешь, племянников и племянниц у меня немало.

– И все они тебя любят. – Я улыбнулась и плавно повела рукой. – Прошу к столу.

Сев, Гамильтон морфировал передние лапы так, чтобы они стали похожи на руки. Расправившись с бутербродами, мы открыли кулек с печеньем. О, то же самое, что Тария приносила к нам домой! Песочный коржик, посыпанный коричневым сахаром.

– Печенье предлагаю оставить на перекус, – неожиданно предложил Гамильтон. – Не стоит идти на поводу у желудка.

– Это Ауэтари так на тебя действует? – спросила я и добавила: – Я попросила ее погулять с тобой по городу. Послушать людские разговоры.

– Ты сомневаешься в Митаре?

– Я хочу, чтобы провели немного времени наедине, – я пожала плечами, – между вами искрит.

– Это наше прошлое в конвульсиях бьется, – мрачно отозвался Гамильтон, – но спасибо.

Прибрав за собой, мы спустились вниз. И я, помня о том, что нужно заменить несколько ловушек своей одной, вытащила пластинку ледяной стали. Клинок из нее не выйдет, а вот маленький сюрприз для того, кто придет со злом, – вполне.

– Не думаешь, что это слишком жестоко? – с интересом спросил Гамильтон, вновь забравшийся ко мне на руки.

– Я думаю, что я пока не могу осознанно вырастить ловушку, которая растворит человека в кислоте. – Я кивнула на глубокую яму, замаскированную иллюзией. – Или вон то дерево – оно сделает частью себя любого, кто его коснется. Посмотри, сколько в нем черепов. Моя же ловушка, во-первых, подаст сигнал, а во-вторых, надежно удержит неприятеля. Когда раз за разом переживаешь худшие моменты своей жизни, когда вновь и вновь видишь, как сбываются твои самые страшные опасения, когда кошмары занимают разум – можешь ли ты мыслить здраво и вырваться из ловушки? Я думаю – нет.

– А я думаю, что после твоей ловушки допрашивать будет некого, – зевнул Гамильтон. – Осторожно!

– Вижу.