Страшные истории Сандайла
Катриона Уорд
Tok. Мировые хиты
ВЫБОР РЕДАКЦИЙ AMAZON и USA TODAY.
Мрачная семейная тайна, токсичные отношения и тени прошлого в жаркой пустыне – это по-настоящему запутанный и тревожный психологический триллер в лучших традициях Стивена Кинга.
Сколько бы ты ни бежала, прошлое настигнет…
32-летняя Роб всего лишь хочет нормальной жизни, ведь у нее для этого есть всё: муж, двое детей и миленький домик в пригороде. Но тут появляется новый повод для тревог – ее старшая дочь Колли, странная и подозрительная девочка, начинает собирать кости животных и разговаривать с вымышленными друзьями. Роб видит в дочери тьму, которая слишком сильно напоминает ей о собственном прошлом.
Женщина понимает, что пришло время вернуться туда, где она выросла, и вместе с Колли отправляется в Сандайл – местечко, расположенное в безлюдной пустыне Мохаве. И здесь начинают происходить жуткие вещи… Теперь черед Колли остерегаться своей матери: Роб зачем-то копает ямы на заднем дворе и рассказывает безумные истории из своего детства о загадочной сестре-близнеце. Кажется, лишь одна из них сможет выбраться из этой пустыни живой.
«НЕ ПРОПУСТИТЕ ЭТУ КНИГУ! Истинно ужасающе…» – Стивен Кинг
«На сегодня Уорд – одна из самых талантливых авторов в этом жанре. История, в которой все оборачивается не тем, чем кажется, похожа на комнату с зеркалами. Вас ждут такие повороты, что после них невозможно будет уснуть». – Алекс Михаэлидис
«Во время чтения "Сандайла" сердце уходит в пятки». – Джо Хилл
«В этом романе Катриона Уорд сплела яркую историю о семье, смерти, галлюцинациях и наследственной травме… Любителям готической литературы и напряженных психологических триллеров читать обязательно». – Publishers Weekly
«Есть две вещи, которые вам необходимо знать об этом романе. Во-первых, это гениально. Во-вторых, это ужасно, правдиво и пугающе. Катриона Уорд знает, что такое хоррор». – Алма Катсу
Катриона Уорд
Страшные истории Сандайла
Catriona Ward
SUNDIAL
Copyright © Catriona Ward, 2022
© Липка В.М., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Посвящается Агнес Матильде Кавендиш Гиббонс и Джексону Блэру Миллеру – самым удивительным и замечательным крестникам, о которых только можно было мечтать.
Роб
Убедиться, что у мужа есть другая женщина, мне помогла ветрянка.
Первый волдырь на коже Энни я обнаруживаю, когда купаю ее в ванне утром в тот день, когда нас пригласили к себе на праздник Гудвины. Окно – синий квадрат зимнего неба. На белой плитке резким силуэтом лежит тень от веток платана с облетевшими листьями. Энни сидит, скрестив ноги в чуть теплой воде, и шевелит губами, украдкой напевая какую-то песенку, предназначенную единственно для пластмассовых зверушек, покачивающихся на воде рядом с ней. Энни никогда не залезет в ванну, если вода в ней выше температуры тела. Ей не нравится ни слишком соленое, ни слишком сладкое, ни слишком кислое, а истории больше всего она любит те, в которых ровным счетом ничего не происходит. К крайностям она относится с подозрением. Она моя младшая дочь, и ее хрупкое здоровье очень меня беспокоит, чего никогда не было с Колли. Для девочки девяти лет Энни слишком маленькая, и окружающим нередко кажется, что ей меньше. Что до Колли, то о ней я тоже тревожусь, только совсем по другому поводу.
Праздник у Гудвинов давно стал январской традицией. Они называют его «вечеринкой по искоренению хандры». Это жизнерадостное семейство, обосновавшееся по соседству слева от нас. Их двое умненьких ребят, Натан и Сэм, примерно возраста Колли; у них интересные друзья и замечательный вкус во всем, что касается искусства, еды и вина. Это единственное в году мероприятие, которого с нетерпением ждет вся наша семья. У Гудвинов мы веселимся как никогда.
Энни наклоняется вперед и шепчет что-то резиновой уточке у нее на коленях. От вида ее ранимого позвоночника и мокрых, темных, прилипших к затылку прядок волос у меня к горлу подкатывает ком. Не знаю, как у других, но в моем случае грань между любовью и тошнотой нередко становится неразличимой.
– Руки вверх, – говорю я.
А когда Энни послушно выполняет команду, вижу красную отметину у нее на плече. И тут же ее узнаю. Потом кладу ладонь сначала ей на лоб, потом на спинку. И там, и там горячо – слишком горячо.
Энни чешет сыпь, я сжимаю ее ручку в своей ладони и ласково говорю:
– Прекрати, свеколка. От этого будет только хуже.
– Никакая я не свеколка, – тихо и недовольно отвечает она.
– Ну тогда капусточка.
– Нет!
– В таком случае, может, брюквочка?
– Нет, мам!
Но больше не чешется. Послушный ребенок.
Я вдруг ловлю себя на мысли, что и сама чешу руку из сочувствия, порой путая организмы своих детей со своим собственным.
Укладываю Энни в постель и шагаю в ванную, где у нас стоит шкафчик с полками, битком набитыми вещами активной семьи с двумя детьми. Отодвигаю старый сироп от кашля, одноразовые бритвы, маникюрные ножницы, препараты для диабета Ирвина, мои противозачаточные таблетки, ирригатор для полости рта, стоящий без дела, обезболивающие и сломанную пудреницу. Выдастся минутка, здесь надо будет навести порядок. Предмет своих поисков – полный пузырек каламина с побелевшим от налета горлышком, но все еще годный – нахожу у самой задней стенки. Я купила его несколько месяцев назад, когда у Колли обнаружилась экзема.
Температура у Энни тридцать восемь и шесть, а глаза блуждают еще больше обычного. Эх, и как я раньше ничего не заметила? На меня наваливается волна жгучей вины. Она чешет руку.
– Нет, солнышко, не надо, – говорю я, достаю из комода с зеркалом ее варежки, хватаю из ящика с инструментами Ирвина моток скотча и приматываю их к рукавам ее пижамы.
После чего даю ей тайленол и с ног до головы намазываю каламином.
– Роб! – зовет меня с лестницы Ирвин хриплым со сна голосом, кашляет, прочищая горло, и говорит: – Овсянка готова.
А через секунду добавляет:
– Кофе тоже.
Я присаживаюсь рядом с Энни, и мне на мгновение передается ее изнеможение. Присутствие дочери всегда оказывает на меня благотворное влияние и способствует удачным мыслям. Мы с Ирвином уже слишком давно катаемся на этой карусели.
Мысленно рисую в голове древо возможных решений и их последствий. Затем спускаюсь сообщить дурную новость.
Колли на кухне вещает лихорадочным, высоким голосом.
– Его поймали! – говорит она. – Благодаря записи с камеры наблюдения на заправке. Это там он покупал цемент.
– Откуда ты об этом узнала, девочка моя? – с ноткой недовольства в голосе произносит Ирвин.
Мне его почти жаль. Колли обожает разглагольствовать об убийствах за завтраком.
– Что ты такое читала?
– Да так, – отвечает Колли, – там-сям. А женщину оправдали. Там очень трудно что-то доказать. Ему вкололи воздух – воздух и больше ничего. От этого развивается легочная эм-бо-ли-я. Или эмбаблия? Да нет, точно эмболия.
Я подхожу к Ирвину, колдующему над кофемашиной, и тихо говорю:
– У Энни ветрянка. Ничего не понимаю. Где она ее подхватила? Да и потом у нее прививка.
– Она не дает стопроцентной гарантии.
Глаза Ирвина глубоко ввалились в темные глазницы и сверкают, как две загадки. Минувшая ночь выдалась не из лучших.
– Надо полагать, мы вошли в процент тех, кому не повезло, – говорю я.
Он натянуто улыбается и накладывает овсянку в тарелку Колли, по внутренней поверхности которой, прямо над кромкой каши, бежит мультяшный олень. Потом добавляет четыре клубнички и поливает все сверху тошнотворным сиропом, который так любит наша старшая дочь. Я предупреждающе кладу ему на плечо руку. Не переборщи. Организм Колли словно отказывается сообщать, когда ей уже хватит. Если за ней не следить, она будет есть до агонии, пока ее не стошнит. А с двумя больными детьми мне сегодня не справиться.
Ирвин отмахивается от меня, как лошадь от мухи, и подливает еще сиропа. Он обожает сладкое, которого ему нельзя, и поэтому кормит дочь пищей, которой хотел бы сам. Только вот сидеть с ней ночью потом придется совсем не ему.
Колли сидит за столом, не сводя с нас глаз. Моя попытка уговорить Ирвина не слишком усердствовать с сиропом явно не прошла мимо ее внимания. В груди пузырится чувство неловкости. Мне ни в жизнь не сказать, о чем думает Колли.
– Бедная Энни, – говорит она, обкусывая ноготок, – смайлик «грустная мордашка».
Привычка говорить на манер смайликов, этих крохотных картинок из текстовых сообщений, появилась у нее совсем недавно. Меня она то бесит, то кажется забавной.
Ирвин ставит перед Колли тарелку с кашей. Для своего возраста она крупновата, с бронзовой кожей, удивительно живыми зелеными глазами и широким угловатым лицом. Во время разговора оно кривится от усилия, будто его растягивают и сжимают, как аккордеон.
– Мама может приглядеть за Энни, – говорит Колли, – а мы с тобой, пап, пойдем к Гудвинам сами.
С этими словами она подцепляет пальцем немного каши из тарелки и сует ее в рот.
– Два смайлика: праздничный колпак и бокал вина.
У Ирвина и Колли что-то вроде небольшого клуба – только для них одних.
Он смотрит на меня, приподняв бровь. Точно так же он глядел на меня в баре, когда мы познакомились. Когда-то мое сердце от этого его взгляда билось резкими толчками. От его интимности. От молчаливого вопроса, ответ на который знаю только я.
– Возьми ложку, пожалуйста, – говорю я Колли. – Но предложенный тобой вариант не пройдет, милая. Нам всем придется остаться дома. Переносчиком ветрянки может стать ваша одежда. На празднике будет много детей, и мы не можем подвергать их риску заболеть.
– Роб, – говорит Ирвин, – пусть идет.
Он ждет не дождется надеть на себя маску, предназначенную для вечеринок, превратиться в симпатичного ученого и без конца приподнимать бровь в адрес тех, кто еще не видел этого бесчисленное количество раз. Но больше всего ему не терпится оказаться вместе с ней в толпе и издали переглядываться, разговаривая с другими людьми, оставляя на бокалах с вином влажные отпечатки, видя, как между ними через весь зал тонкой золотой нитью тянется страстное влечение. Я видела это раньше и наверняка увижу еще.
– Я хочу пообщаться с Натаном и Сэмом, – говорит Колли.
– Они живут с нами по соседству, так что ты можешь общаться с ними когда угодно, – отвечаю я.
– Но только если не переломаю себе ребра и не подхвачу гепатит, – гнет свое Колли. – А еще если не волью в себя отбеливатель и не умру.
– Колли, я тебя умоляю. Там будут малыши, беременные женщины и старики. Может, даже дети, не получившие прививок. Хочешь, чтобы они заболели из-за тебя? Это тебе не шутки. Так что остаемся дома. Уж я-то знаю, с какой скоростью распространяется эта зараза: стоит кому-то из моих четвероклассников загрипповать, и через неделю болеют все до единого.
Вопль Колли рождается где-то в брюшной полости, как рычание крупной кошки. Потом ракетой взмывает вверх, невероятно режет слух и набирает такую силу, что я воспринимаю его чуть ли не как удар и явственно вижу перед собой, будто звезды в ночи. Ирвин склоняется к ней и что-то шепчет на ушко. Крик Колли переходит в визг и становится все выше. Я смотрю мужу в глаза. Потом приподнимаю уголок рта – лишь самую малость. Ну давай, пойди мне опять наперекор, – мысленно адресую я ему. – Не дрейфь, что же ты. Скажи Колли, что вы с ней отправитесь на эту тусовку.
Он опускает взгляд и гладит дочь по плечу, нашептывая что-то об оладушках. Ее вопль обрывается и уступает место негромкому хихиканью. Они с Ирвином в упор смотрят на меня. Губы каждого расплываются в одинаковой едва заметной улыбке. Ее губы точно такие же, как у него. И это выводит меня из себя, хотя я и знаю, что беситься не стоит.
– Хватит! – рвется из моей груди крик. – Ты марш убираться в комнате. И простыни смени. Может, это позволит избавиться от странного запаха, который у тебя стоит.
Колли прикрывает рот и посмеивается в ладошку. Ирвин встает и принимается мыть посуду – с таким видом, будто все это его совершенно не касается. Я буравлю взглядом его красный затылок, над которым явно переусердствовал парикмахер, и испытываю жгучее желание чем-нибудь в него швырнуть – следуя его собственному примеру. Но это не в моей власти.
Я беру тарелку с недоеденной овсянкой Колли и несу на второй этаж. Затем горстями накладываю ее на сыпь Энни, чтобы утолить ее зуд. Она льнет к моей руке своей полыхающей жаром щечкой, и это приносит мне некоторое утешение.
