Он прикрыл рот рукой.
На видео Хелсингер упал на колени. Потом ударился об пол грудью. Потом головой.
На расстоянии Энди увидела себя. Белки ее глаз представляли собой почти идеальные круги.
Лицо Лоры на переднем плане оставалось все таким же умиротворенным. Она посмотрела на нож, насквозь пронзивший ее кисть, покрутила ею, оглядев спереди и сзади, будто искала занозу.
На этом месте Палаццоло решила остановить видео.
Она немного подождала, потом спросила:
– Хотите посмотреть еще раз?
Гордон так сильно сглотнул, что Энди увидела, как дернулся его кадык.
– Мистер Оливер?
Он покачал головой, глядя в коридор.
Палаццоло выключила телефон. Она вернула его обратно себе в карман. Энди не успела заметить, как она отодвинула свой стул от Гордона. Палаццоло наклонилась вперед, положив руки на колени. Между коленями Энди и ее оставалось всего несколько сантиметров.
– Настоящий кошмар, – сказала она. – Должно быть, тяжело было снова увидеть это.
Гордон покачал головой. Он думал, что детектив говорит с ним.
– Не торопитесь, мисс Оливер. Я знаю, это тяжело. Да? – Она снова обращалась к Энди, наклоняясь все ближе к ней. Настолько близко, что Энди стало не по себе.
Одна рука давит, другая рука тянет.
Давит на его плечо. Тянет нож свозь его горло.
Спокойное выражение лица Лоры.
Я расскажу вам о том, что знаю я, а потом, если Андреа захочет, она расскажет мне, что знает она.
Детектив не сказала и не показала им ничего такого, чего, вероятно, еще не было в новостях. А теперь она наседала на Энди, будто и не наседая на нее, отщипывая кусочек за кусочком ее личного пространства. Энди знала, что это была одна из техник ведения допроса, потому что читала кое-какие обучающие брошюры, когда на работе бывало затишье.
«Руководство Хортона по технике полицейского допроса: заявления свидетелей, показания и признания враждебно настроенных свидетелей».
Нужно заставить человека чувствовать себя неуютно, чтобы он при этом не понимал, почему чувствует себя неуютно.
А Палаццоло пыталась заставить Энди чувствовать себя неуютно, потому что она отказывалась давать показания. Это был допрос.
– Вам повезло, что рядом оказалась ваша мать и спасла вас. Некоторые люди назвали бы ее героиней, – заметила Палаццоло.
Некоторые люди.
– Что ваша мать сказала Джоне перед тем, как он умер?
Энди наблюдала за тем, как пространство между ними сужается. Осталось всего несколько сантиметров.
– Мисс Оливер?
Лора казалась слишком спокойной. Вот в чем была проблема. Она действовала слишком спокойно и методично всю дорогу, особенно когда подняла правую руку и положила ее на правое плечо Джоны.
Одна рука давит, другая тянет.
Она не отчаянно боролась за свою жизнь.
Она действовала обдуманно.
– Мисс Оливер? – повторила Палаццоло. – Что сказала ваша мать?
Невысказанный вопрос детектива заполнил крошечный отрезок неуютного пространства между ними. Если уж Лора была так спокойна, так методична, то почему она не использовала ту же самую руку, чтобы забрать у Хелсингера пистолет?
– Андреа? – Палаццоло уперлась локтями в колени. Энди почувствовала запах кофе изо рта детектива. – Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело, но мы гораздо быстрее во всем разберемся, если узнаем от вас, что сказала ваша мать перед тем, как Хелсингер умер. – Она подождала всего секунду. – Телефон это не записал. Я думаю, мы могли бы послать видео в техническую лабораторию штата, но будет проще, если вы просто скажете…
– Отец, – сказал Гордон. – Нужно помолиться за их отца.
Палаццоло даже не взглянула на него, в отличие от Энди. Он был не из тех, кто любит помолиться.
– Не могу себе представить… – он остановился. – Не могу себе представить, каково это, потерять всю свою семью вот так. – На последних словах он щелкнул пальцами перед собственным лицом, будто пытался сам себя вывести из транса, в который его погрузило это видео. – Я так рад, что твоя мать была рядом и смогла защитить тебя. И себя.
Энди кивнула. В кои-то веки она на несколько шагов опережала своего отца.
– Послушайте, ребята. – Палаццоло выпрямилась на стуле. – Я знаю, вы думаете, что я не на вашей стороне, но тут нет сторон. Джона Хелсингер был плохим парнем. У него был план. Он хотел убивать людей, и именно это он и сделал. И вы правы, мистер Оливер. Ваша жена и дочь могли стать его третьей и четвертой жертвами. Но я коп, и моя работа – задавать вопросы о том, что на самом деле произошло сегодня в этом дайнере. Все, что мне нужно, – это правда.
– Детектив Палаццоло. – Гордон наконец пришел в себя. – Мы оба живем на этой земле достаточно долго, чтобы понимать, что правда допускает интерпретации.
– Это верно, мистер Оливер. Совершенно верно. – Она посмотрела на Энди. – Вы знаете, я только что осознала, что вы не сказали ни единого слова за все время. – Ее рука опустилась на колено Энди с почти что сестринской нежностью. – Все в порядке, милая. Не бойся. Ты можешь поговорить со мной.
Энди смотрела на родинку у женщины на подбородке, потому что смотреть ей в глаза было слишком тяжело. Она не боялась. Она просто не понимала.
Представлял ли еще Джона Хелсингер угрозу, когда Лора убила его? Потому что ты можешь легально убить кого-то, если он представляет для тебя угрозу, но, если он не представляет для тебя угрозу и ты его убиваешь, значит, ты уже не защищаешь себя.
Ты просто убиваешь его.
Энди пыталась прокрутить в голове это утро, заполнить пробелы с помощью видео. Могла ли Лора оставить нож в шее у Джоны Хелсингера, забрать у него пистолет, а потом… что?
Приехала бы полиция. Диспетчер вызвал бы «Скорую помощь», а не труповозку, потому что по факту даже с ножом, торчащим из шеи, как у чудовища Франкенштейна, Джона Хелсингер был бы еще жив. Он не харкал кровью, из носа она тоже не шла. Он был все еще способен двигать руками и ногами, следовательно, его сонная и яремная артерии скорее всего не были затронуты. Следовательно, у него был шанс остаться в живых, пока Лора его не убила.
Так что же случилось бы потом?
Врачи «Скорой помощи» могли бы стабилизировать его, чтобы он доехал до больницы, затем хирурги могли бы безопасно извлечь из его шеи нож, но ничего этого не произошло, потому что Лора схватила правой рукой правое плечо Хелсингера и оборвала его жизнь.
– Мисс Оливер, – сказала Палаццоло, – отсутствие всякой реакции с вашей стороны меня очень беспокоит. Если все нормально, то почему вы не разговариваете со мной?
Энди заставила себя посмотреть детективу в глаза. Она обязана была заговорить. Пришло время ей сказать, что у Лоры не было другого выхода. Действия моей матери были самозащитой. Вас там не было, но я была, и я готова поклясться на целой стопке Библий перед любым судом, что у моей матери не было другого выхода, кроме как убить Джону Ли Хелсингера.
– Лора? – произнес Гордон.
Энди обернулась, наконец вырвавшись из темного омута глаз Палаццоло. Она ожидала увидеть свою мать на очередной больничной каталке, но та прямо сидела в инвалидном кресле.
– Со мной все в порядке, – сказала Лора, но ее лицо кривилось от боли. На ней была белая больничная рубашка. Ее рука была привязана к талии ремнем с застежкой-липучкой. Кисть была зафиксирована чем-то вроде байкерской перчатки с отрезанными пальцами. – Мне нужно переодеться, и потом я готова ехать домой.
Гордон уже открыл рот, чтобы начать протестовать, но она оборвала его:
– Пожалуйста. Я уже сказала врачу, что буду выписываться. Она собирает все необходимые бумаги. Ты можешь подогнать машину? – Она выглядела раздраженной, особенно тем, что Гордон не сдвинулся с места. – Гордон, не мог бы ты, пожалуйста, подогнать свою машину?
– Доктор Оливер, – сказала Палаццоло. – Ваш хирург сказала мне, что вам нужно остаться на ночь, а может, и дольше.
Лора не спросила женщину, кто она или почему она разговаривала с ее хирургом.
– Гордон, я хочу поехать домой.
– Мэм, – снова начала Палаццоло. – Я детектив Палаццоло из Полицейского управления Саванны…
– Я не хочу говорить с вами. – Она посмотрела прямо на Гордона. – Я хочу поехать домой.
– Мэм…
– У вас проблемы со слухом? – спросила Лора. – Этот человек юрист. Он может рассказать вам о моих законных правах, если они вам неизвестны.
Палаццоло нахмурилась.
– Да, мы это уже проходили, но я хочу прояснить для протокола: вы отказываетесь от дачи показаний?
– В данный момент, – вмешался Гордон, потому что охотнее всего он вставал на сторону Лоры в конфликтах с посторонними. – Мои представители позвонят вам, чтобы назначить встречу.
– Я могу задержать ее в качестве особо важного свидетеля.
– Можете, – согласился Гордон. – Но тогда она сможет остаться здесь согласно врачебному предписанию, и вы все равно не получите к ней доступ.
Лора попробовала вклиниться:
– Я была под анестезией. Я не в состоянии…
– Вы себе же делаете хуже. Вы это понимаете, да? – Доброжелательный фасад в духе «мы все на одной стороне», за которым скрывалась Палаццоло, рухнул. Она была явно вне себя. – Только тем, кто держит язык за зубами, есть что скрывать.
– Мои представители свяжутся с вами, когда она будет готова говорить, – повторил Гордон.
Края челюсти рельефно выступили на лице Палаццоло, словно стальные шарниры, когда она сжала зубы. Она коротко кивнула и ушла. Полы ее пиджака развевались за ее спиной, когда она шагала к лифту.
Гордон обратился к Лоре:
– Тебе лучше остаться в больнице. Она тебя не побеспокоит. Я получу судебный запрет, если…
– Домой, – сказала Лора. – Либо иди за своей машиной, либо я вызываю такси.
Гордон посмотрел на санитара, который вез ее каталку, в надежде на его помощь.
Мужчина пожал плечами:
– Она права, брат. Как только она подпишет бумаги, мы больше не сможем держать ее здесь против ее воли.
Гордон опустился на колено перед креслом-каталкой.
– Милая, я не думаю…
– Андреа. – Лора сжала руку Энди так сильно, что у нее сместились суставы. – Я не хочу здесь находиться. Я больше не могу оставаться в больнице. Только не на ночь. Ты понимаешь?
Энди кивнула, потому что это по крайней мере она точно понимала. Лора почти год постоянно выписывалась и снова ложилась в больницу из-за осложнений после операции, двух случаев острой пневмонии и клостридиальной инфекции, которая оказалась настолько живучей, что чуть не посадила ей почки.
– Папа, она хочет поехать домой.
Гордон что-то пробормотал себе под нос. Поднялся. Засунул руки в карманы. Внутри зазвенели ключи.
– Ты уверена? – Он покачал головой, потому что у Лоры не было привычки говорить что-то, в чем она не была уверена. – Переодевайся. Подписывай свои бумаги. Я буду ждать у входа.
Энди смотрела, как уходит ее отец. Она ощутила, что в груди поднимается знакомое чувство вины за то, что она придала большее значение требованиям матери, а не желаниям отца.
– Спасибо. – Лора ослабила хватку на руке Энди. Она обратилась к санитару: – Не могли бы вы найти футболку или что-то в этом роде, во что можно переодеться?
Он кивнул и удалился.
– Андреа, – Лора понизила голос. – Ты сказала что-нибудь детективу?
Энди замотала головой.
– Ты говорила с ней, когда я заехала в коридор.
– Я не говорила… – Энди удивил резкий тон матери. – Она задавала вопросы. Я ничего ей не сказала. – Потом Энди добавила: – Я не говорила. Вообще.
– Ладно. – Лора попыталась повернуться в кресле, но, судя по ее скривившемуся лицу, боль была слишком сильной. – Вернемся к тому, о чем мы говорили в дайнере. Мне нужно, чтобы ты съехала. Этим вечером. Ты должна уйти.
Что?
– Я знаю, я говорила, что не буду ставить тебе крайний срок, но ставлю, и этот срок – сегодня. – Лора снова попыталась повернуться. – Ты взрослая, Андреа. И тебе пора начинать вести себя соответствующе. Я хочу, чтобы ты нашла квартиру и съехала. Сегодня.
Энди почувствовала, что ее внутренности оказались словно в состоянии свободного падения.
– Твой отец согласен со мной, – сказала Лора, будто бы это могло придать ее словам больший вес. – Я хочу, чтобы тебя не было в доме. В гараже. Просто убирайся, ладно? Ты не можешь сегодня там спать.
– Мама…
Лора со свистом вдохнула воздух через сжатые зубы, снова попытавшись принять удобное положение.
– Андреа, пожалуйста, не спорь со мной. Этой ночью мне нужно побыть одной. И завтра, и… Просто тебе нужно уйти. Я присматривала за тобой тридцать один год. Я заслужила право побыть в одиночестве.
