Райделл натянул на правую руку перчатку, взял банку, серый рулон и выбрался на тротуар.
– Смотри на себя не капни, – сказал он, вспомнив Саблетта, а затем щедро обрызгал желтое пятно «Виндэксом», оторвал три полотенца, скомкал их в правой, защищенной, руке и начисто вытер стекло. Теперь – как учили в академии. Аккуратно снимем перчатку, наворачивая ее на влажный ком. Все. И куда же теперь, спрашивается, это дерьмо девать?
– Бросай на землю, – сказал Уорбэйби.
Райделл швырнул перчатку со всем ее содержимым в сторону, отошел от машины на пять шагов, согнулся пополам и окатил тротуар мутным широким потоком блевотины. Затем он оторвал еще одно полотенце, вытер рот, вернулся в машину, захлопнул дверцу, аккуратно ее запер, вернул рулон и банку на прежнее место и закрыл бардачок.
– А чего горло не ополоснул?
– Заткнись, Фредди, – рявкнул Уорбэйби. – Скорее всего, просто отбросы с бойни, – сказал он, наклонившись вперед. Рессоры «Патриота» негромко скрипнули. – Но все равно хорошо, что ты не забыл о предосторожностях. У нас тут была одна компания, называли себя «Орден кровавой свиньи», слышал о таких?
– Нет, – качнул головой Райделл. – Никогда не слышал.
– Воровали где попало огнетушители. Заправляли их кровью. Кровью с бойни. Но только они распускали слух, что эта кровь – она человеческая. Затем подстерегали какую-нибудь религиозную процессию. Прихватив с собой огнетушители.
– Господи, – выдохнул Райделл.
– Вот именно, – скорбно согласился Уорбэйби.
– Видишь эту дверь, вон там? – спросил Фредди.
– Какую дверь?
Холл «Морриси» ошеломлял; войдя сюда, Райделл непроизвольно перешел на шепот, как в церкви или в похоронном бюро. Толстый, фантастически мягкий ковер вызывал острое желание лечь, свернуться калачиком и уснуть.
– Черную.
Райделл уставился на черный прямоугольник, совершенно гладкий, без какого бы то ни было подобия ручки. Если подумать, прямоугольник этот абсолютно не гармонировал с остальной обстановкой холла – с полированным деревом, матовой бронзой, граненым стеклом. Если бы не Фредди, Райделл принял бы эту дверь за какое-нибудь произведение модернового искусства, картину там или еще что.
– Да? И чего в ней такого?
– Это ресторан, – уважительно сказал Фредди. – Такой дорогой, что туда даже и не войдешь.
– Ну-у, – разочарованно протянул Райделл, – таких заведений везде хоть пруд пруди.
– Нет, я не про то, – качнул головой Фредди. – Там просто дорого, а сюда тебя вообще не пустят, даже будь у тебя денег – хоть жопой ешь. Приватное вроде как заведение. Японские штучки.
Они стояли около конторки охранников, ждали, пока Уорбэйби переговорит с кем-то там по местному телефону. Ребята за конторкой, дежурные охранники, были все в интенсекьюровской форме, только хитрой, дорогой, с бронзовыми значками фирмы на смешных, остроконечных, на манер шлема, шапочках.
Райделл оставил «Патриота» в гараже, на одном из бесчисленных подземных уровней гостиницы. Там, внизу, жизнь била ключом: десятки людей в поварских халатах и колпаках раскладывали по сотням тарелок непонятного вида салат, по полу ползали, попискивая, маленькие японские пылесосы – здесь, в спокойном, просторном холле, вся эта суета казалась чем-то невероятным.
В Ноксвилле, в этих самых служебных номерах, где он жил несколько дней, тоже были такие вот корейские роботы, наводившие порядок, когда тебя дома нет. Был даже такой специальный железный паук, который объедал пыль со стенного экрана, но на Карен все это не производило ни малейшего впечатления. Экономят, сказала она, живые уборщики обходятся дороже.
Уорбэйби отдал телефон одному из ребят в остроконечных шапках, повернулся, махнул рукой, подзывая Фредди и Райделла.
– Нас проведут, – сказал он.
Охранник, взявший у Уорбэйби телефон, вышел из-за конторки. Он, конечно же, заметил на Райделле интенсекьюровскую рубашку со споротыми эмблемами, однако воздержался от комментариев. Райделл давно уже задумывался, когда же наконец можно будет улучить свободную минуту, забежать в магазин и одеться хоть малость поприличнее. И где это лучше сделать? Мелькнувшая было мысль посоветоваться с Фредди пропала при первом же взгляде на разукрашенную пистолетами да пулеметами рубашку.
– Сюда, сэр.
Уорбэйби двинулся вслед за охранниками, его трость глубоко погружалась в ковер, шарнирная титановая шина негромко пощелкивала. Фредди и Райделл скромно пристроились в кильватер.
13
Дрожь в коленках
Гони. Гони. Гони.
В такие вот моменты, когда Шеветта гнала из последних сил, выкладывалась по-черному, к ней приходило – изредка приходило – ощущение безграничной свободы, независимости от города, от собственного тела, даже от времени. Она понимала, что это – обычная для курьеров галлюцинация, что никакая это не свобода, а, наоборот, полная включенность, вплавленность в мир. Зажатый между коленями велосипед казался частью ее самой, неким странным хвостом, возникшим за тысячелетия неспешной эволюции, – великолепный в своей простоте костяк рамы постепенно оброс сверхпрочными лексановыми покрышками и пневматическими амортизаторами, подшипниками, которые отменили понятие «трение». Слившись с велосипедом, Шеветта превращалась одновременно и в часть города, в своевольную, хотя и полностью зависящую от обстоятельств крупицу вещества, она ежесекундно делала тысячи свободных выборов – и все эти выборы зависели от уличного движения, от блеска дождя на трамвайных рельсах, от роскошных, цвета красного дерева волос незнакомой женщины, бессильно спадавших на плечи темно-синего плаща.
И вот сейчас это состояние приближалось, приближалось, несмотря ни на что. Если гнать и гнать, ни о чем не думая, не воспринимая ничего, кроме движения собственных ног, кроме педальной звездочки, цепи и японской бумажно-углеродной рамы.
Но рядом возникла долговязая фигура на велосипеде, воздух наполнился гулкими, ритмичными ударами басов – у Сэмми, как и у многих курьеров, вуфер стоял в седле. Чтобы не поскользнуться, тормозя на вентиляционной решетке, Шеветта свернула влево, через поребрик; покрышки, намертво зажатые энергетическими тормозами, оставили на тротуаре длинные черные полосы. Сэмми Сэл остановился рядом, ярко сверкавшие ободья колес потускнели, погасли совсем.
– Что-то ты, зайка, не в себе. – Его пальцы грубо, со злостью сдавили руку Шеветты. – А может, некий чудодейственный продукт сделал тебя хитрее и проворнее?
– Отпусти.
– Ни в коем разе. Я устроил тебя на хорошее место. Теперь ты идешь вразнос, словно хочешь вылететь с работы. Почему?
Не выпуская Шеветту, он хлопнул левой ладонью по обтянутому черным поролоном рулю; велосипед замолк.
– Сэмми, пожалуйста. Мне нужно поскорее добраться до Скиннера.
Сэмми разжал пальцы.
– С чего бы такая спешка?
Шеветта судорожно закашлялась, затем сделала три глубоких медленных вдоха.
– Слушай, Сэмми, а вот ты – ты когда-нибудь воровал? Не вообще, а во время работы?
Сэмми пристально всмотрелся в ее лицо.
– Нет, – сказал он наконец. – Вот трахнуть клиента – это я за милую душу.
– Я такого и в мыслях не имею, – брезгливо поежилась Шеветта.
– Само собой, – кивнул Сэмми Сэл. – Но у нас с тобой разные клиенты. Не говоря уж о том, что ты девушка.
– Вчера я украла одну штуку. У мужика этого, прямо из кармана. Я встретила его в отеле «Морриси», там у них была пьянка.
Сэмми задумчиво обвел губы кончиком языка.
– А как это твоя рука попала в его карман? Ты что, с ним знакома?
– Да нет, – качнула головой Шеветта. – Засранец он, вот и все.
– A-а. Этот. Его я встречал, и не раз.
– Он достал меня. Эта штука торчала у него из кармана.
– Ты точно знаешь, что штука, которой он тебя достал, торчала именно из кармана?
– Сэмми, – взмолилась Шеветта, – кончай свой треп! Я же серьезно говорю. Я боюсь, очень боюсь.
Сэмми снова всмотрелся в ее лицо.
– Вот так вот, значит? Ты боишься. Сперла какое-то там говно и прибздела?
– Банни говорит, охранники позвонили в «Объединенную», прямо к Уилсону. Они меня ищут.
– Вот же мать твою, – вздохнул Сэмми, продолжая разглядывать Шеветту. – А я-то решил, ты уторчалась, на «плясуне» или еще на какой дури. И что Банни заметил. Он многое терпит, но за такие штучки может с говном съесть. Так ты что – просто боишься?
– Да, – кивнула Шеветта. – Просто боюсь.
– Ну хорошо, – снова вздохнул Сэмми. – И чего же именно ты боишься?
– Боюсь, что они заявятся к Скиннеру и найдут эту штуку.
– Какую штуку?
– Очки.
– Ты бы не могла поконкретнее – какие очки? Очки, как на картах? Или как на игральных костях? – Сэмми побарабанил пальцами по рулю. – Или как у кобры на голове?
– Черные очки. Вроде как солнечные, только через них совсем ничего не видно.
– Очки, сквозь которые ничего не видно? Это в каком же смысле?
– Черные они. Непрозрачные.
– Солнечные очки?
– Да. Только они совсем черные.
– Ясненько. Вот если бы ты трахалась с приличными клиентами – с такими, как я, с приличными, – ты бы знала, что это такое. Извини меня, лапа, но сразу видно, что все твои кавалеры – голь перекатная. Встречайся ты с архитекторами, хирургами и прочей умственной публикой, они бы между делом тебя просветили.
Длинный черный палец насмешливо качнул цепочку, свисающую с застежки скиннеровской куртки.
– ВС-очки, вот это что. Виртуальный свет.
Шеветта слышала где-то такой термин, но не понимала его значения.
– Так они что, дорого стоят?
– Это уж как сказать. Не дешевле хорошей японской машины – но и не сильно дороже. Крошечные электромагнитные излучатели, установленные вокруг линз, действуют прямо на оптические нервы. Один мой приятель приносит иногда такую штуку домой, из конторы. Они там занимаются ландшафтной архитектурой. Так вот, наденешь эти очки и идешь гулять, и все видно нормально, только на каждом дереве, какое попадется по дороге, на каждом растении вроде как висит бирка с названием на нормальном языке, а внизу еще и по-латыни…
– Так они же совсем черные!
– Это пока ты их не включила. А включишь, так они даже не темные, вроде как совсем без стекла. От солнца не защищают, зато придают тебе вид – ну такой, вроде как серьезный. Только тебе это ни к чему, – ухмыльнулся Сэмми, – ты у нас и так чересчур серьезная. Главная твоя беда.
Шеветта поежилась.
– Слушай, Сэмми, поехали со мной, к Скиннеру. О’кей?
– Не люблю я высоту, – качнул головой Сэмми. – А эта его коробочка, она точно сверзится как-нибудь с верхотуры, помяни мое слово.
– Ну пожалуйста, Сэмми. У меня от этой истории коленки дрожат. Вместе с тобой я буду о’кей, а если ты останешься внизу, я снова начну думать и совсем опупею от страха. Ну правда, ну что мне делать? Вдруг я приеду, а копы уже там? И что скажет Скиннер, если к нему вот так, ни с того ни с сего, завалятся копы? А вдруг я выйду завтра на работу, а Банни меня уволит? Ну что мне делать, что делать?
Сэмми Сэл посмотрел на Шеветту тем же взглядом, как в тот вечер, когда она просила, чтобы он устроил ее в «Объединенную». А затем косо ухмыльнулся. Блеснули ровные, идеально белые зубы.
– Засовывай тогда эту штуку себе в промежность. И держись. Старайся держаться.
Он вскочил на велосипед и съехал с тротуара, при первом же повороте педалей колеса вспыхнули бледно-фиолетовым светом. До рванувшейся следом Шеветты донеслись гулкие удары басов.
14
Лавлесс
– Ну как, приятель, хочешь еще пива?
Женщина за стойкой. Ее выбритую голову украшал сложный черный орнамент, доходивший, как понимал Ямадзаки, примерно до естественной границы волосяного покрова. Основными элементами татуировки были кельтские узлы и зигзагообразные, как в детских книжках, молнии. Сохраненные на макушке волосы напоминали шкурку некоего ночного животного, питающегося исключительно вазелином и перекисью водорода. Сквозь десяток, а то и больше отверстий, случайным образом проколотых в левом ухе буфетчицы, был протянут кусок тонкой стальной проволоки. В другое время Ямадзаки проявил бы к подобной картине живейший интерес, однако сейчас ему не хотелось отрываться от записной книжки, от составления путевых заметок.
– Нет, – сказал он. – Большое спасибо.
– Ты что, боишься с двух бутылок нажраться в жопу или что?
Веселый, даже вежливый голос. Ямадзаки поднял голову. Женщина ждала.
– Да?
– Хочешь здесь сидеть, так закажи что-нибудь. Или мотай.
– Пиво, пожалуйста.
– Такое же?
