– Да, пожалуйста.
Женщина смахнула с бутылки мексиканского пива налет инея, откупорила ее, поставила на стойку и переключилась на клиента, сидевшего от Ямадзаки слева. Ямадзаки вернулся к своей записной книжке.
Скиннер все время старался объяснить мне, что нет и не было никакого плана, никакой глубинной структуры. Только вот этот, очевидный костяк, мост, наивысшее из воплощений Томассона. Малое Великое пришло – и совсем не оказалось Годзиллой. В этом месте, в этой культуре даже нет эквивалентного мифа (нельзя исключать, что в Лос-Анджелесе дело обстоит совершенно иначе). Бомба, ожидавшая столь долго, исчезла. Ее место заняли эпидемии, медленнейшие из катаклизмов. Когда Годзилла явился наконец в Токио, мы пребывали в глубочайшем отчаянии. И катастрофу мы приветствовали. Приветствовали, хотя ни за что не решились бы в этом себе признаться. Не успев еще оплакать своих мертвых, мы начали осознавать всю неимоверность выпавшей на нашу долю удачи.
– Красивая штука, – сказал сосед слева, накрывая записную книжку левой ладонью. – Японская, не иначе, а то с чего бы она такая красивая.
Ямадзаки поднял голову и неуверенно улыбнулся. Глаза соседа поражали своей странной, необыкновенной пустотой. Живые, блестящие, настороженные – и абсолютно пустые.
– Да, это из Японии, – сказал Ямадзаки. Ладонь неспешно соскользнула с записной книжки.
– Лавлесс, – сказал мужчина.
– Простите?
– Лавлесс. Моя фамилия – Лавлесс.
– Ямадзаки.
Белесые, широко посаженные глаза. Глаза, словно глядящие на тебя из озера, сквозь зеркально-гладкую поверхность.
– Ага. Так я и думал, что будет что-нибудь в этом роде.
Непринужденная улыбка, акцентированная архаичным золотом.
– Простите? В этом роде?
– Что-нибудь этакое, японское. Какое-нибудь там «заки» или «зуки». Такая, в общем, срань.
Улыбка вроде бы не изменилась и в то же самое время стала угрожающей.
– Допивайте свою «Корону», мистер. – Пальцы незнакомца сомкнулись на запястье Ямадзаки. – И пошли. А то жарковато тут.
15
Тысяча пятнадцатый номер
Среди всего прочего Райделла познакомили в академии и с аэрозолем «Килз», применявшимся для дезинфекции помещений, загрязненных большим количеством крови или любой другой из жидкостей человеческого тела. Антивирусный препарат с запахом, как у древнего цветочного одеколона, выжигавший почище водородной бомбы все – от первой до пятой включительно – разновидности ВИЧ, а также лихорадку Мокола, Тарзана-Денге, конго-крымскую лихорадку и канзасскую инфлюэнцу – любую, в общем, высокозаразную гадость.
Вот его-то прохладный запах и уловил Райделл, пока интенсекьюровский охранник открывал вороненым ключом дверь тысяча пятнадцатого номера.
– Уходя, мы все запрем как надо, – сказал Уорбэйби, притронувшись указательным пальцем к полям шляпы.
– Да, сэр. – Охранник чуть помедлил. – Что-нибудь еще?
– Нет.
Уорбэйби повернулся и вошел в комнату. Фредди не отставал от него ни на шаг, как разукрашенная пистолетами тень. Помявшись немного в нерешительности, Райделл последовал их примеру и притворил за собой дверь. Темно. Шторы задернуты. Сильный запах «Килза». Под потолком вспыхнул свет. Рука Фредди на выключателе. Уорбэйби смотрит вниз, на кирпичного цвета ковер. На светлый прямоугольник – место, где, скорее всего, стояла прежде кровать.
Райделл огляделся. Обстановка солидная, старомодная. Дорогая. Как в хорошем клубе. Стены обиты блестящей, в белую и зеленую полоску тканью, может даже – шелком. Мебель деревянная, полированная. Кожаные болотно-зеленые кресла. Бронзовый торшер с темно-зеленым абажуром. Старинная гравюра в широкой золотой раме. Райделл подошел поближе и вгляделся в потускневшее изображение. Лошадь, запряженная в двухколесную повозку очень странного вида – крошечное сиденье и никакого кузова. Бородатый возница в шляпе, как у Эйба Линкольна. Внизу надпись: «Каррир и Айвз»[15 - Натаниэль Каррир и Джеймс Мередит Айвз – американские граверы конца XIX в., совладельцы фирмы, издававшей литографии со сценами из американской истории и быта.]; Райделл задумался на секунду, где здесь имя бородатого мужчины, а где – лошади. Потом он заметил на стекле, прикрывающем гравюру, круглое коричневато-красное пятно. Потек крови успел уже растрескаться, вроде как грязь, остающаяся от подсыхающей лужи, только здесь трещинки были совсем крохотные. И никто его, похоже, не продезинфицировал, не брызгал «Килзом». Райделл боязливо отступил.
Фредди уже расположился в одном из зеленых кресел и раскрыл свой компьютер. Он размотал тонкий черный шнур и подсоединился к розетке вроде телефонной, но поменьше. Глядя на Фредди, Райделл не переставал поражаться: ноябрь, сыро, холодно, а он в шортах ходит, это ж насмерть замерзнуть можно. Странные они, эти негритянские пижоны, – одеваются, ориентируясь исключительно на моду, а погоды для них вроде как и вообще не существует.
– Ну так что? – спросил Уорбэйби, все так же смотревший на светлое пятно, оставшееся после кровати; лицо его выражало все ту же неизбывную скорбь.
– Сейчас. Сейчас все будет. – Фредди сосредоточенно крутил трекбол компьютера.
Уорбэйби недовольно хмыкнул, стекла его очков на мгновение почернели – фокусы освещения, не иначе. Секунду спустя у Райделла появилось неуютное ощущение, что Уорбэйби смотрит сквозь него, что взгляд огромного негра внимательно следит за неким далеким, быстро передвигающимся предметом; Райделл даже обернулся, но не увидел ничего, кроме бледной, в бело-зеленую полоску стены.
Он снова взглянул на Уорбэйби. Металлическая трость поднялась, указала на место, где стояла прежде кровать, и снова воткнулась в ковер. Уорбэйби печально вздохнул.
– Хотите данные СФДП[16 - СФДП – Сан-Францисский департамент полиции.] по осмотру места преступления? – спросил Фредди.
Уорбэйби пробурчал нечто неразборчивое, его глаза метались из стороны в сторону. Райделлу вспомнились документальные ТВ-фильмы про вуду, глаза жрецов, вошедших в контакт с богами, или дьяволами, или с кем уж там они общаются.
Фредди продолжал крутить свой шарик.
– Отпечатки пальцев, волосы, чешуйки кожи… В гостиничном номере чего только не найдешь…
Райделл не выдержал, шагнул вперед и посмотрел Уорбэйби прямо в глаза.
– Не понимаю, вы тут что, колдуете или что?
Уорбэйби медленно, печально улыбнулся, снял очки, тщательно протер их большим темно-синим платком, извлеченным из кармана пальто, и протянул Райделлу.
– Надень.
Райделл посмотрел на очки. Их стекла были совершенно черными.
– Надень, – повторил Уорбэйби.
Очки оказались непривычно тяжелыми. Кромешная тьма. Затем появились расплывчатые вспышки, вроде как если надавить на закрытые глаза; еще мгновение, и он увидел Уорбэйби. За спиной Уорбэйби повисло нечто вроде прозрачной стены, исписанной ярко-желтыми словами и цифрами. Райделл присмотрелся к надписям (лицо Уорбэйби немного расплылось) и понял, что это – данные следственной экспертизы.
– А если хочешь, – сказал Фредди, – можешь поприсутствовать…
На пропитанной кровью кровати лягушкой разбросался жирный, громоздкий человек. Мертвый человек. Труп. Голова далеко закинута, подбородок смотрит вверх, в потолок. А там, где полагается быть кадыку, темнеет нечто страшное, заставляющее отвести глаза. Вспухший, раздувшийся темно-лиловый нарост.
Желудок Райделла завязался в тугой болезненный узел, он с трудом сдерживал подступившую к горлу тошноту, но тут на месте этого ужаса появилась другая кровать, стоящая в другой комнате, и нагая женщина с волосами, как старое серебро, озаренная невероятным лунным светом.
Райделл сдернул очки. Фредди закинул голову, вздрагивая от беззвучного хохота, длинные черные пальцы придерживали поставленный на колени компьютер.
– Ты бы, – выдавил он наконец, – только поглядел сейчас на свою рожу! Я вставил сюда кусок этой порнухи, о которой говорил Аркадий, из кассеты, приобщенной к протоколу.
– Фредди, – вздохнул Уорбэйби, – тебе что, так уж не терпится заняться поисками работы?
– Нет, сэр.
– Иногда я бываю очень жестким. И ты это знаешь.
– Да, сэр.
В голосе Фредди звучало искреннее беспокойство.
– В этой комнате умер человек. Некто нагнулся над этой кроватью, – Уорбэйби указал на отсутствующую кровать, – перерезал ему глотку и протащил через щель язык. Это не какое-нибудь там случайное убийство. По телевизору таким анатомическим шуткам не научишься.
Он взял у Райделла очки. Угольно-черные диски, которые и стеклами-то не назовешь, оправленные в темно-серый графит.
– Да, сэр. – Фредди опустил глаза и сглотнул. – Извините, мистер Уорбэйби.
– А как это получается? – спросил Райделл.
Уорбэйби неспешно протер очки, неспешно их надел. Стекла снова стали хрустально-прозрачными.
– В оправе и линзах установлены индукторы, действующие прямо на оптические нервы.
– Виртуальный свет, – пояснил Фредди; новая тема разговора устраивала его гораздо больше, чем прежняя. – На этот дисплей можно вывести абсолютно все, представимое в цифровой форме.
– Телеприсутствие?
– Нет, – мотнул головой Фредди, – там работает свет. Вылетают фотоны, попадают тебе в глаз. Здесь все иначе. Мистер Уорбэйби ходит по комнате, рассматривает ее – и может одновременно видеть данные из протокола, да хоть какие. Надень эти очки на человека, потерявшего глаза, но сохранившего оптические нервы, и он увидит. Их так сначала и придумали, для слепых.
Райделл подошел к окну, раздвинул шторы и посмотрел вниз, на ночную улицу нового, незнакомого города. Редкие прохожие спешили по своим неизвестным делам.
– Фредди, – сказал Уорбэйби, – выведи-ка мне из интенсекьюровских файлов эту Вашингтон. Девушку, работающую в «Объединенной курьерской».
Фредди кивнул и что-то сделал с компьютером.
– Да, это возможно. – Уорбэйби внимательно изучал нечто, видимое ему одному. – Вполне возможно. Райделл, – он снял очки, – я бы хотел, чтобы и ты взглянул.
Райделл отпустил шторы, подошел к Уорбэйби, взял очки, тем же движением их надел. У него было отчетливое чувство, что сейчас не стоит медлить, мяться в нерешительности – хотя бы даже в результате пришлось снова смотреть на того мужика, на жмурика.
Чернота, цветные вспышки, а затем – лицо девушки, спереди и в профиль. Отпечатки пальцев. Сетчатка правого глаза, увеличенная до размеров ее головы. Цифровые данные. ВАШИНГТОН, ШЕВЕТТА-МАРИ. Большие серые глаза, длинный прямой нос, легкая улыбка, предназначенная, видимо, фотографу. Темные, коротко остриженные волосы собраны на макушке не то в метелку, не то в хвост.
– И что же ты думаешь? – спросил Уорбэйби.
Райделл напрочь не понимал, о чем его спрашивают, не знал, что тут можно ответить.
– Симпатичная.
Похоже, я сморозил глупость, подумал он, услышав приглушенное фырканье Фредди.
Однако Уорбэйби спокойно кивнул.
– Прекрасно. Значит, ты ее не забудешь.
16
«Санфлауэр»
В бетонном лабиринте противотанковых заграждений Сэмми Сэл оторвался и пропал из виду; при всех своих внушительных размерах он был непревзойденным мастером езды по узким, петляющим проулкам. Он умел делать абсолютно невозможные повороты, при необходимости Сэмми мог вздыбить велосипед и развернуться на триста шестьдесят градусов. Шеветта пару раз видела, как он делал такое на спор. А что оторвался, так она прекрасно знала, где его найти.
Проскакивая между первой парой надолб, Шеветта взглянула вверх и почувствовала, что мост тоже на нее смотрит, смотрит сотнями освещенных окон, фонарей и неоновых вывесок. Она видела картинки, на что был похож мост раньше, в те времена, когда по нему днем и ночью мчались машины, видела, но как-то вроде и не верила этому. Мост для нее был то, что он есть, он не мог быть иным ни сейчас, ни прежде. Убежище, дикое, странное, но – убежище, где можно лечь и уснуть, единственный приют бесчисленных людей и их бесчисленных снов.
Она миновала тележку рыбника, проскочив юзом на мелких осколках льда и серых, тускло поблескивающих кишках. Кишки пролежат тут всю ночь, на рассвете их расхватают чайки. Рыбник крикнул что-то вслед, но Шеветта не разобрала ни слова.
Она ехала между лотками и тележками в вечерней сутолоке, ехала и высматривала Сэмми Сэла.
Сэмми оказался там, где и должен был оказаться, – рядом с кофейной тележкой. Он ничуть не запыхался и стоял теперь, лениво оперевшись о свой велосипед; смуглая девушка с раскосыми глазами и острыми азиатскими скулами заваривала кофе. Шеветта притормозила рядом и соскользнула на землю.
– Решил, – сказал он, – что успею выпить маленькую без сахара.
Ноги Шеветты отчаянно ныли, гнать за Сэмом – это тоже тебе не сахар.
– Успеешь, если поторопишься, – сказала она, взглянув на мост, и повернулась к девушке. – Мне тоже.
Удар перевернутым ситечком по краю тележки, комок коричневой гущи полетел на землю и рассыпался, над ним поднялось легкое облачко пара. Девушка засыпала в ситечко кофе, чуть утрамбовала его пальцем, подняла ручку экспресски, вставила ситечко, снова опустила ручку.
– Понимаешь… – сказал Сэмми Сэл и замолк, осторожно пробуя горячий кофе. – Ты не должна иметь таких проблем, ни к чему тебе это. Существуют две, и только две, разновидности людей. Люди, останавливающиеся в гостиницах вроде «Морриси», и мы с тобой. Существовал, говорят, и средний класс, люди, которые посередине, но это было давно и неправда. Как мы и подобные нам связаны с теми, другими? Мы развозим их конверты. Мы получаем за это деньги. Мы стараемся не наследить на ковре. Если дело этим и ограничивается, то все о’кей. Но что произойдет при более близком контакте? Что случится при соприкосновении?
Неосторожный глоток обжег Шеветте рот и горло.
– Преступление, – сказал Сэмми. – Секс. Возможно – наркотики. – Он допил кофе и поставил чашку на фанерную стойку. – Это практически исчерпывает все возможные варианты.
– Но ты-то их дерешь, – заметила Шеветта. – Ты сам говорил.
– Деру, – пожал плечами Сэмми, – ибо мне это нравится. Я понимаю, что могу нарваться на неприятности, и знаю, на что иду. А ты просто взяла и сделала черт знает что, безо всякой нужды и причины. Нарушила мембрану, отделяющую нас от них. Ручки у нее, видите ли, очень шаловливые. Дурь собачья.
Шеветта подула на кофе.
– Понимаю.
– Ну и как же ты намерена выпутываться из этой истории?
– Пойду к Скиннеру, возьму очки, отнесу их на крышу и выкину в воду.
– А что потом?
