В четверг утром, точно в означенное время, Захарий вышагивал по лужайке Бернэмов: в одной руке ящик с инструментами, в другой аккуратно обернутые бумагой книги.
Занавешенная накидкой служанка в сари встретила его у парадных дверей, а затем лабиринтом лестниц и коридоров подвела к залитой солнцем комнате для рукоделия.
Миссис Бернэм, одетая в строгое платье белого ситца, небрежно спросила, не поднимая головы от вышиванья:
– Что, пришел молотчик? Пусть войдет.
Захарий перешагнул порог, и лишь тогда она взглянула на служанку, застывшую в дверях, и махнула рукой:
– Ступай себе.
Женщина вышла, миссис Бернэм закрыла дверь на щеколду.
– Проходите, мистер Рейд. Времени мало, надо провести его с максимальной пользой.
В центре комнаты возле изящного столика китайской работы (замысловатый золотой узор на черном лаковом фоне) были приготовлены два стула, на столешнице лежала тонкая брошюра.
Миссис Бернэм уселась, жестом предложив Захарию занять место напротив.
– Надеюсь, вы захватили свои инструменты, мистер Рейд?
– Да. – Захарий поставил ящик на стол.
– Я думаю, время от времени вам надо постукивать молотком. Так мы создадим впечатление работы и отведем подозрения тех, кто подслушивает под дверью. Эти туземки, знаете ли, любопытны как макаки. Предосторожность никогда не помешает.
– Конечно, мэм. – Захарий достал молоток и стал легонько постукивать по крышке ящика.
– Я полагаю, вы прочли и усвоили историю о злосчастном пастухе, изложенную доктором Ришераном?
– Да, мэм. – Захарий сосредоточился на ящике, радуясь предлогу не поднимать глаз.
– Позвольте узнать, каково ваше впечатление?
Захарий сглотнул.
– Чрезвычайно огорчительное, мэм.
Миссис Бернэм мгновенно ухватилась за его слова:
– Ага! Не потому ли, что вы почуяли опасность разделить судьбу того бедолаги?
– Нет, мэм, – тотчас сказал Захарий. – Уверяю вас, мое состояние не столь серьезно.
– Вот как? – В голосе мадам послышалось легкое разочарование. – А что до “Наставления”? Вы прочли внимательно?
– Да, мэм.
Миссис Бернэм открыла ридикюль, достала носовой платок и промокнула лицо. Захарий невольно вскинул голову, но, наткнувшись взглядом на шею мадам, тотчас опустил глаза к ящику и продолжил постукивать молотком по крышке.
– Что ж, мистер Рейд, не будете ли вы так любезны перечислить возможные проявления вашего недуга? Я надеюсь, вы заучили их наизусть?
– Да, мэм. Насколько я помню, в перечень входят головные боли, меланхолия, ипохондрия, приступы истерии, общая слабость, нарушение зрения, слепота, эмфизема легких, нервический кашель, туберкулез, эпилепсия, потеря памяти, умопомешательство, инсульт, нарушение работы печени и почек…
Миссис Бернэм перебила его огорченным возгласом:
– Постойте! Вы забыли неполадки с кишечником!
– Вовсе нет, мэм. Просто не хотел быть… бестактным.
Мадам рассмеялась, и Захарий, подняв взгляд, не мог не заметить алые пятна на ее щеках.
– Ох, мистер Рейд! Будь я неженка, краснеющая при упоминании пирожков из печки, я бы вряд ли обременила себя поиском средства от вашего нездоровья! – Однако яркий румянец противоречил ее словам, и миссис Бернэм, будто желая отвлечься, схватила пяльцы и принялась за вышивание. Игла ее летала. – Прошу вас не щадить мой слух. Сестры-миссионерки, спасающие от греха язычников, и не такое слышат. Если при посещении какаториума у вас возникают сложности, не стесняйтесь в том признаться.
Захарий вновь уткнул взгляд в ящик.
– Нет, мэм, все благополучно.
– Да? – В тоне миссис Бернэм опять проскользнуло разочарование. Она снова медленно промокнула лицо и горло. Взгляд Захария съехал с ящика и застыл на груди мадам, вернуть его обратно удалось лишь огромным усилием воли.
Меж тем миссис Бернэм раскрыла брошюру и указала на абзац, отчеркнутый карандашом:
– Доктор Олгуд любезно ознакомил меня со своей недавней статьей о лечении умственных расстройств и помешательства, вызванных сим недугом. Соблаговолите прочесть вслух помеченный кусок.
Захарий набрал в грудь воздуху и приступил к чтению:
– “Натиск безумия, порожденного онанизмом, можно отсрочить путем своевременного лечения, а именно: пиявки к паху и заднему проходу, клизмы с весьма щадящим раствором карболовой кислоты. В отдельных случаях может потребоваться более интенсивное лечение, как то: пиявки непосредственно к мошонке и перинеуму, введение небольших доз хлористой ртути через катетер в уретру, прижигание сальных желез и мембранозной части мочевого канала, хирургическое вмешательство для удаления поддерживающей связки полового органа…”
Захария прервал вскрик. Миссис Бернэм уронила вышиванье, на кончике ее указательного пальца набухала капелька крови. Мадам сморщилась и спрятала пораненный палец в кулак другой руки.
– О господи, я, кажется, себя проткнула.
Захарий придвинулся чуть ближе, и взгляд его проследовал от уколотого пальца к густо покрасневшей шее миссис Бернэм, затем спустился на ее грудь, целомудренно прикрытую кружевной вставкой, но сейчас вздымавшуюся и опадавшую. Сквозь ажур вставки виднелась крохотная треугольная тень, как будто указующая путь в расселину, ставшую причиной недавнего позора на балу.
Миссис Бернэм удрученно оглядела палец и рассеянно пробормотала:
– Матушка всегда остерегала от того, что протыкает.
Темный треугольник выглядел так соблазнительно, что Захарий, не сводивший с него глаз, вдруг остро почувствовал необходимость притиснуться к столу вплотную. Мимолетное движение это не укрылось от миссис Бернэм. Глянув на пунцового гостя, который как-то странно напрягся и навалился на стол, она все поняла, и с губ ее сорвался придушенный возглас:
– Боже мой, невероятно! – Мадам вскочила на ноги и ошеломленно уставилась на сгоравшего со стыда визави. – Что, опять, мистер Рейд? Отвечайте же!
Захарий свесил голову, не в силах вымолвить ни слова.
Взгляд миссис Бернэм потеплел, став жалостливым, она сочувственно погладила гостя по плечу.
– Бедный вы несчастный! Наверное, и сами не понимаете всю серьезность вашего недуга. Но не отчаивайтесь, я вас не брошу. Мы не сдадимся, и, возможно, вы избежите уготованной вам судьбы.
Миссис Бернэм медленно прошла к двери, отодвинула щеколду и, обернувшись, сказала:
– Пойду обработаю свою дыр… свою ранку. А вы оставайтесь здесь, приходите в себя. Вскоре я пришлю вам новые пособия, вы их изучите, и тогда мы опять встретимся. Прошу вас, мистер Рейд, не покидать комнату до окончания припадка и обретения достойного вида.
В последующие дни Ширин всеми силами старалась изгнать из памяти встречу с Задигом. В целом она преуспела, но бывали минуты, когда слова “Но это правда, биби-джи… у Бахрама есть сын… спросите Вико…” застигали ее врасплох, всплывая в уме, точно пузыри со дна заиленного пруда.
И тогда она бросалась в работу – выхватывала у служанки тряпку и начинала протирать стоявшие на полках сувениры из Китая: кивающих болванчиков, расписные веера, шары из слоновой кости с затейливой резьбой и прочее. Обычно приступ активности заканчивался тем, что она замирала перед застекленным портретом Бахрама, и порой ей казалось, что в знакомых чертах проскальзывает нечто неуловимое глазом. Словно в облаке, в котором все, кроме тебя, различают какой-то образ.
Однако Ширин не видела резона копаться в прошлом. Что толку ворошить жизнь покойного? Всякое новое открытие навлечет еще большее бесчестье на нее и дочерей, и без того уже опозоренных.
А потом вдруг однажды утром слуга доложил, что пришел Вико и хочет с ней поговорить.
– Вико? – Сердце екнуло, Ширин присела на ближайший стул. – Что ему нужно?
– Откуда я знаю? – удивился слуга. – Разве он скажет?
– Да, конечно. Пусть войдет.
Ширин сделала глубокий вдох и, собравшись с силами, сумела встретить гостя радушной улыбкой.
– Кхем чхо, Вико, как поживаешь? – сказала она на гуджарати.
Как всегда, управляющий, смуглый здоровяк, был одет на европейский лад, его светло-бежевый костюм выглядел безукоризненно.
– Благодарю, как вы, биби-джи? – бодро ответил Вико, сверкая большими глазами навыкате.
Широкая улыбка его и учтивость несколько успокоили Ширин.
– Прошу садиться, – сказала она, указав на козетку.
Однако в обществе хозяйки управляющий всегда оставался на ногах, вот и сейчас он покачал головой:
– Нет-нет, биби-джи, я ненадолго, всего один вопрос.
– Слушаю.
– Я бы хотел устроить скромные поминки по вашему покойному мужу. Несмотря на все события, в Бомбее немало тех, кто желал бы почтить память сета.
– Вот как? – Взгляд Ширин метнулся на портрет мужа. – Где намечается поминальная трапеза?
– В моей родной деревне Васай. Я очень надеюсь на ваше участие, без вас все будет не так.
– И когда?
– На следующей неделе, биби-джи.
– Что за спешка?
– Понимаете, я хочу пригласить господина Карабедьяна, друга хозяина, а он скоро отбывает в Коломбо.
Ширин вздрогнула.
– Господин Карабедьян в числе гостей?
– Разумеется, биби-джи. – Вико недоуменно вскинул брови. – Он был лучшим другом сета.
Ширин отвернулась, подыскивая слова для отказа, и вдруг услыхала треск рвущейся материи. Опустив взгляд, она поняла, что безотчетно разодрала свободный край своего сари.
Вико, разумеется, это видел.
– Что случилось, биби-джи? Я вас чем-то огорчил?
Теперь, когда Ширин выдала свое смятение, не было смысла притворяться.
– Послушай, Вико… – Голос ее дрогнул. – Я должна кое о чем тебя спросить… – Глаза ее обратились к портрету на стене, и она чуть слышно прошептала: – Пусть небеса простят меня за то, что я скажу.
– Говорите, биби-джи.
– До меня дошли слухи… о моем муже…
– Какие? – В голосе и взгляде Вико возникла настороженность.
– Говорят, будто на стороне он прижил ребенка, сына. – Ширин пристально посмотрела на управляющего, который, уставившись в пол, мял в руках шляпу. – Но ведь это неправда?
– Конечно, биби-джи, – тотчас ответил Вико. – В том нет ни капли правды.
Говорил он твердо, однако в глаза не смотрел, словно что-то скрывая. Ширин поняла: если сейчас промешкать, истину не узнаешь никогда. Она отринула все сомнения.
– Скажи все как есть, Вико. Я должна знать.
Управляющий не отрывал взгляд от пола, и тогда Ширин встала и подошла к нему.
– Я знаю, ты человек верующий, добрый католик. Прошу тебя присягнуть на распятье, которое ты носишь. Поклянись на кресте, что у моего мужа нет незаконнорожденного сына.
Вико испустил глубокий вздох и попытался что-то сказать, рука его потянулась к висевшему на шее распятью, но потом безвольно упала.
– Не требуйте присяги, биби-джи, – наконец проговорил он. – Я хотел бы избавить вас от излишнего горя, но клятвы дать не могу.
В груди Ширин словно что-то лопнуло. Не вполне сознавая, что делает, она шагнула к стене и сбросила портрет Бахрама на пол.
На шум разбитого стекла сбежались слуги.
– Что с вами, биби-джи, что произошло?
Ответить не было сил, но, к счастью, Вико привычно взял дело в свои руки.
– Случайность, – сказал он небрежно. – У хозяйки закружилась голова. Принесите нюхательную соль, через минуту все будет в порядке.
Ширин легла на кушетку, что придало ситуации достоверность. Потом, раз-другой нюхнув из флакона, она села. Когда подмели осколки, Ширин велела слугам выйти и закрыть дверь.
