Смерть – это только равнины.
Жизнь – холмы, холмы.
И. Бродский
Гордин с удовольствием вёл свой, трёхлетней давности «Форд-Таурус», купленный в прошлом году. Наконец-то после пятидесяти пяти лет жизни он впервые ездил на хорошей машине и наслаждался этим необычайно. Правда, с её приобретением возник целый ряд новых, ранее не волновавших его проблем. Тут же замаячила угроза возможного угона, грабежа и, соответственно, возникла необходимость, помимо страховки, обзавестись для большей безопасности гаражом, который нужно было не просто купить и перевезти, а ещё найти для него подходящее место, что было отнюдь не легко в центре города, получить на это место в соответствующих инстанциях соответствующее разрешение и тому подобное.
И опять-таки Люба с её счастливой энергией избавляла его от большинства этих бесконечных и почти неразрешимых, как ему представлялось, для обычного смертного задач. И как-то сам собой и гараж находился, и место для него было удачное, и требуемая документация возникала в специально заведённой по этому случаю кожаной зелёной папке.
Хорошо бы Люба уже вернулась!
Не вовремя она застряла на этих чёртовых Сейшелах, что-то там новое раскручивает! Некому даже рассказать об этом треклятом Аптекареве, вылить накопившееся раздражение.
За отсутствием жены Гордин вначале выплеснул всю свою ненависть к толстосуму на бедного Юру, а потом тут же без перехода перескочил на их фильм. Он понял, что остановка картины в определённом смысле даже играет им на руку, так как возникла редкая возможность заново всё осмыслить, и, в частности, сегодня, во время просмотра, ему пришла в голову идея, что можно улучшить, к счастью, ещё не отснятый финал. Для этого надо внести некоторые изменения в ряд сцен, а одну сцену – объяснения Сани с его одноклассницей Мариной, влюблённой в него с детских лет, – переписать полностью.
Гордин с пылом-жаром выкладывал соавтору свои соображения, совершенно не замечая того, что тот всю дорогу отмалчивался, явно пытаясь перевести разговор на другую тему. Было очевидно, что никакого энтузиазма идея переработки финала у Федорина не вызывала.
Только перед самым аэропортом Юра наконец решился прервать друга.
– Слушай, Вить, – медленно протирая очки, начал он. – Давай про картину попозже поговорим. Я хочу, чтобы ты меня сейчас выслушал. Помнишь, я три года назад был на фестивале в Каире?
– Ну, помню, – недовольно протянул Виктор.
– И я тогда по твоей просьбе позвонил Алле и встретился с ней, подарки ей от вас с Людмилой передавал…
– Я знаю, и что же?
Виктор оторвался от дороги и недоумённо покосился на Федорина.
– В общем, она была очень несчастна, отношения с мужем были ужасные, она совершенно не понимала, как жить, чем жить. Короче, я почти весь фестиваль тогда провёл с Аллой.
– В каком смысле? – насторожился Гордин.
Разговор начал недвусмысленно походить на исповедь, и ему это определённо не нравилось. Только было начавшая вновь выравниваться жизнь опять начинала подозрительно напоминать американские горки.
– В самом прямом, – отчаянно сказал Юра. – Каждую свободную минуту, как только она могла вырваться из дома, мы были вместе. Я был для неё такой отдушиной, понимаешь?..
– И что же ты с ней делал в роли отдушины? – не выдержал Виктор.
– Витя, пойми правильно. В конце концов, она взрослая женщина…
– Слушай, не тяни, а?! Что ты мне голову морочишь! Подожди!..
Они подъехали к аэропорту. Гордин открыл окно, заплатил за въезд, молча запарковал машину, выключил мотор и только тогда резко повернулся:
– Говори прямо, что там у вас произошло?
Юра наконец-то завершил безмолвную процедуру тщательного протирания очков, водрузил их обратно на свой мясистый нос и в свою очередь развернулся к Виктору. Глаза его сквозь очковые стёкла были огромными и серьёзными.
– Ничего особенного, – прокашлявшись, сказал он. – Я же Алку знаю с детства, можно сказать, вместе с тобой её растил, наблюдал. А тут вдруг взрослая замужняя женщина. И несчастная к тому же. И… В общем, я вернулся в Москву, тогда и позвонил ей. Вернее, она сначала позвонила. Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения. Короче, я через два месяца купил тур в Египет и опять полетел к ней…
– Так… – зачем-то сказал Виктор. – Ну и…
– Ну и опять мы были вместе. Я к ней за эти три года восемь раз летал…
Наступила нехорошая пауза.
Ни тот ни другой не очень понимали, что теперь следует говорить или делать. Оба внимательно следили за невесть как залетевшей в салон мухой, с противным жужжанием перепархивавшей с руля на лобовое стекло и обратно.
– Хорош друг… – в конце концов горько произнёс Гордин, пытаясь осознать обрушившуюся на него новость. – Вот, значит, на что ты все деньги тратил! – И он метким ударом кровожадно уничтожил надоевшую донельзя муху. – А я-то всё диву давался, куда они у тебя улетают, сколько ни зарабатываешь, а всё денег нет…
Он с отвращением счистил останки мухи с ладони правой руки.
– И всё это время ты, скотина, молчал!..
– Я ей слово дал, – заволновался Федорин. – Она умоляла тебе ничего не говорить. Она боялась, что ты неадекватно будешь реагировать. Что ты всё испортишь, разрушишь… У нас всё очень серьёзно, пойми…
– Юра, тебе сколько лет? – прервал его Виктор. – Она же ещё девочка совсем…
Федорин отвернулся. Стало неожиданно тихо.
– Это ты так думаешь, – наконец глухо произнёс он.
Олеся протянула свой казахский паспорт, инстинктивно вытянулась под подозрительным взглядом таможенника.
– И чего вы сюда все прётесь! – недобро пробурчал тот, чуть ли не обнюхав весь документ и осмотрев её с головы до ног. Затем с брезгливой гримасой звучно проштамповал паспорт и крикнул: – Следующий!
Олеся, первая девушка города Тараза, моментально растеряла весь кураж, на глазах потускнела и пристыженно поплелась в зал ожидания.
Она прошла совсем рядом с Гординым, который стоял в плотной толпе встречающих, выглядывая дочь и усиленно стараясь не замечать находившегося в полуметре от него старого друга.
Он всё ещё не мог прийти в себя от услышанного.
Алла, его Алла, прилетает к его Юре!..
Юра Федорин собирается усыновить его внука Борю!!!…
Ну и дела!
Валерия Олеся увидела сразу, машинально отметила, что он слегка поправился, немного полысел, что выбрит плохо, что цветов у него в руках нет.
Валерий замахал рукой, неспешно приблизился, деловито чмокнул в щёку.
– Ну, как долетела, нормально? – поинтересовался он. Олеся, намеревавшаяся было поразить его подробностями своих драматических переживаний во время пролёта через зону турбулентности и даже заготовившая для пущего впечатления пару оригинальных, собственного изобретения эмоциональных выражений, неожиданно передумала.
– Нормально, – ответила она, гася улыбку.
– Ну вот и хорошо, – заключил Валерий. – Давай чемодан.
Алла всё не появлялась.
Угрюмо молчавший Гордин неожиданно хихикнул. Федорин удивлённо покосился на него.
– Ты чего, Вить? – озабоченно спросил он.
– Да ничего. Просто представил себе, как Людмила на всё это отреагирует…
Теперь уже смеялись оба. Воображения им было не занимать. Чем живее представляли они себе сцену объяснения с безумной гординской экс-вайф, чем больше красочных деталей добавляли в неё, тем больший безостановочный смех их разбирал.
Такими, хохочущими до упаду, и увидела их удивлённая Алла.
– Я ему всё рассказал! – выпалил Федорин, вытирая выступившие от смеха слёзы.
– Господи, как я счастлива, – шептала Алла, поочерёдно расцеловывая их, – что я уже здесь, что вы оба меня встречаете! Дорогие вы мои, любимые…
Гордин подхватил на руки очумевшего от всего происходящего Борьку, и все вместе весело зашагали к выходу.
Глава шестая
Фильм «Нескончаемые поиски любви». Подруга детства
Грусть подави и судьбу не гневи
Глупой тоской пустяковой;
Раны и шрамы от прежней любви —
Лучшая почва для новой.
И. Губерман
– Короче, прокатила она меня, мать, по полной программе! – безутешным голосом сообщил Саня, машинально почёсывая при этом за ухом чёрно-белого кота Фёдора, отчего кот моментально разнежился, заурчал и бесстыдной пушистой кучей развалился у него на коленях. – Комплексует она, – пояснил Саня. – И ничего тут не поделаешь. Я у неё под мышкой прохожу. Она, конечно, конкретно не признаётся, но понятно, что дело в этом. Появляться ей со мной стыдно, я её понимаю. А мне, веришь, всё равно, какого она роста. Я, когда на неё смотрю, всё забываю…
При этих словах Фёдор от непрерывного почёсывания перешёл на особую вибрирующую низкую тональность, выпустил когти и с наслаждением впился ими в Санины колени. Саня взвыл, с возмущением сбросил оскорблённого кота и вскочил на ноги.
Внимательно слушавшая его Марина, верная Санина подруга и поверенная на протяжении всей его сознательной жизни, невольно усмехнулась.
– А откровенно с ней поговорить ты не пробовал? – спросила она.
– Я всё пробовал, – вздохнул несчастный влюблённый. – И так и сяк, всё бесполезняк. Я ей знаешь какие стихи писал! Классика! И ничего! Стихи берёт, а встречаться не хочет. Наотрез. Хочешь прочту?
– Хочу, конечно. – Марина вздохнула и устроилась поудобней. – Читай.
Саня отошёл на два шага и, тряхнув головой, начал читать. Читал он замечательно, вдохновенно, с характерной авторской, именно поэтической, а не актёрской, раскрашивающей слова интонацией:
От себя смешно скрываться,
Угораздило влюбиться,
Ну, куда теперь деваться,
Не могу тобой напиться.
Я – как пьяница запойный
С пересохшею гортанью,
Весь я отдан, беспокойный,
Неизбывному желанью.
Эту страсть вовек не выбить,
Пусть она мной верховодит.
Мне тебя до дна бы выпить!
Как от жажды скулы сводит!..
Марина слушала его, чуть приоткрыв губы, завороженно ловя каждое слово.
– Очень хорошо. Ты – поэт, Саня, – певуче произнесла она, задумчиво разглядывая его своими тёмными глазами. – И этим всё сказано. Хочешь знать правду?
– Ага, – быстро кивнул Саня.
– Вика твоя при всём её росте до тебя просто недоросла, извини меня за парадокс. Она это чувствует и поэтому тебя боится. И она права. Ничего у вас не выйдет. Нестыковка, понимаешь?! У тебя стихи, а у неё баскетбол. Ты что-нибудь в баскетболе понимаешь?
– Нет, – честно признался Саня. – Я знаю, что надо мячом в корзину попасть.
– Ну вот, так же и она в стихах. Знает, что нужно, чтобы в рифму было.
– И что же делать? – беспомощно спросил Саня, вдруг мгновенно превратившись в того самого новичка-пятиклассника, который однажды раз и навсегда вошёл в её, Маринину, жизнь.
Марина невольно улыбнулась:
– Ничего не делать. Писать. Влюбляться. Жить дальше.
– А она как же? – поразился пятиклассник.
– А она пойдёт своей дорогой, – терпеливо объяснила Марина. – Будет на сборы ездить, в соревнованиях участвовать, потом замуж выйдет за тренера. Отпусти её, Саня, не ломай ей жизнь. Ничего хорошего не будет, поверь мне.
– Ну почему, Мань, со мной вечно какой-то бред происходит! – взвыл Саня, в отчаянии плюхаясь обратно в кресло. – За что мне это всё?!
