– Знаю я эти песни. Только с армией нам по пути. По пути куда?
К ним подошла блондиночка с корзинкой, полной бутербродов и бумажных стаканов с кофе.
– Как раз вовремя, лапочка, – сказал Левайн. – Ты в некотором роде спасла меня от голодной смерти.
Она улыбнулась ему:
– На вид ты не так уж плох.
Левайн взял несколько бутербродов и стакан кофе.
– Ты тоже, – сказал он, плотоядно осклабившись. – Сенбернары нынче выглядят гораздо милее, чем раньше.
– Весьма сомнительный комплимент, – сказала девушка, – но по крайней мере не такой пошлый, как другие.
– Скажи, как тебя зовут, на тот случай, если я снова проголодаюсь, – попросил Левайн.
– Меня зовут Крошка Лютик, – ответила она, засмеявшись.
– Прямо водевиль[51 - Меня зовут Крошка Лютик… Прямо водевиль. – Крошка Лютик – прозвище цыганки-торговки миссис Криппс в оперетте У. Гилберта и А. Салливана «Корабль его величества „Фартучек“» (1878).], – сказал Левайн. – Тебе надо бы пообщаться с Риццо. Он у нас ученый малый. Можете сыграть в «Угадай цитату».
– Не обращай внимания, – сказал Риццо. – Он только что от сохи.
Студентка оживилась.
– Тебе нравится пахать? – спросила она.
– Потом расскажу, – сказал Левайн, прихлебывая кофе.
– Потом так потом, – сказала она. – Увидимся.
Риццо, криво ухмыляясь, запел фальшивым тенором песню про студенточку Бетти.
– Заткнись, – сказал Левайн. – Это не смешно.
– Еле сопротивляешься, а?[52 - …запел фальшивым тенором песню про студенточку Бетти. / – Заткнись… это не смешно. / – Еле сопротивляешься, а? – «Betty Coed» (1930) – популярный фокстрот Пола Фогарти, исполнявшийся Руди Валле. Героиня песни отправилась в колледж не ради учебы, а чтобы найти мужа.] – сказал Риццо.
– Кто, я? – сказал Левайн.
– Эй, – крикнул Дуглас, – я еду к причалу. Кто-нибудь хочет со мной?
– Я останусь у станции, – сказал Пикник.
– Поезжай, – сказал Бакстер. – Я лучше обожду тут, где больше девчонок.
Риццо усмехнулся.
– А я присмотрю за пацаном, – сказал он, – а то он, не дай бог, лишится девственности. – (Бакстер посмотрел на него исподлобья.) – Дырка следующая, она же первая.
Левайн уселся рядом с Дугласом в батальонный джип. Проехав через кампус, они помчались по дороге с щебеночным покрытием, которая по мере приближения к Заливу становилась все хуже. Почти ничего вокруг не указывало на то, что здесь пронесся ураган: лишь несколько поваленных деревьев и дорожных знаков да разбросанные по обочинам доски и черепица. Дуглас всю дорогу комментировал происшедшее, в основном цитируя чужую статистику, а Левайн рассеянно кивал. У него вдруг мелькнуло смутное подозрение, что, может быть, на самом деле Риццо не просто Вечный студент и что иногда маленькому сержанту удавалось уловить отблеск истины. Левайн ощутил некое смутное беспокойство, возможно, предчувствие радикальной перемены после трех лет среди песков и бетона под палящим солнцем. Может, причиной тому была атмосфера кампуса, первого, где он оказался, с тех пор как закончил Городской колледж в Нью-Йорке[53 - …с тех пор как закончил Городской колледж в Нью-Йорке. – Колледж высшей ступени, входящий в состав Городского университета Нью-Йорка. Основан в 1947 г.]. А может, просто подошло время внести разнообразие в монотонность, которую он только сейчас начинал ощущать. Уйти бы в самоволку по возвращении в Таракань или в пьяный загул дня на три.
На пристани было такое же столпотворение, как и на стоянке, но больше порядка и меньше суматохи. Буксиры нефтяной компании подвозили партию трупов, солдаты их разгружали, санитары опрыскивали бальзамирующей жидкостью, чтобы приостановить разложение, другие солдаты грузили трупы на грузовики, и грузовики отъезжали.
– Их хранят в школьном спортзале, – сообщил Дуглас Левайну, – и со всех сторон обкладывают льдом. Куча времени уходит на опознание. То ли оттого, что лица в воде раздуваются, то ли еще из-за чего.
В воздухе стоял запах тления, похожий, как показалось Левайну, на запах вермута, если его пить всю ночь. Солдаты работали несуетливо и споро, как рабочие на конвейере. Время от времени кто-нибудь из грузчиков отворачивался в сторону и его рвало, но работа не прекращалась ни на секунду. Левайн и Дуглас, сидя в джипе, наблюдали за происходящим, а небо становилось все темнее, утрачивая свет невидимого за тучами солнца. К джипу подошел пожилой старший сержант, и они какое-то время поговорили.
– Я был в Корее, – сказал сержант, увидев, как один из трупов развалился на части при перегрузке, – и могу понять, когда люди стреляют друг в друга, но это… – Он покачал головой. – Господи.
Вокруг ходили офицеры, но никто не обращал внимания на Левайна и Дугласа. Действия выполнялись механически и эффективно, но присутствовало в этом процессе и некое неформальное начало: почти все были без головных уборов, майор или полковник мог запросто остановиться и перекинуться парой слов с санитаром.
– Как в бою, – сказал сержант. – Никаких формальностей. Да и кому они, к черту, нужны.
Левайн и Дуглас пробыли у причала до половины шестого и поехали обратно.
– Здесь где-нибудь есть душ? – спросил Левайн. – Или нет?
Дуглас ухмыльнулся.
– Один мой кореш вчера мылся в женском клубе, – сказал он. – В общем, где найдешь, там и помоешься.
Когда они вернулись к грузовикам, Левайн заглянул к Пикнику.
– Иди прогуляйся, – сказал Левайн. – Если где-нибудь найдешь душ, сообщи мне.
– Черт, а ты прав, – сказал Пикник. – Как-никак июль месяц.
Левайн занял его место у РЛС-10 и какое-то время слушал эфир; там ничего особенного не происходило. Через полчаса Пикник вернулся.
– Можно не горбатиться, – сообщил он. – Риццо самолично слушает эфир. Хочет остаться в армии. Так что валяй в душ. Пройдешь примерно квартал, и за церковью будет общага. Ты ее сразу увидишь, там у входа полно народу.
– Спасибо, – сказал Левайн. – Я скоро. Потом сходим выпить пива.
Он достал из вещмешка смену белья и чистую форму, взял бритвенный прибор и вышел в теплую плотную мглу. Вертолеты по-прежнему приземлялись и взлетали, сверкая носовыми и хвостовыми огнями, похожие на космические аппараты в фантастическом фильме. Левайн нашел общежитие, отыскал там душ, помылся, побрился и переоделся. Вернувшись, он застал Пикника за чтением «Болотной девки». Они отправились прогуляться и нашли еще один бар, более шумный, где по случаю пятницы толпился народ. Там они заметили Бакстера, который пудрил мозги какой-то девушке, чей парень был уже слишком пьян, чтобы полезть в драку.
– Бог ты мой, – сказал Левайн.
Пикник посмотрел на него.
– Не хочу нудеть, как Риццо, – сказал он, – но все-таки что с тобой, Натан? Где тот прежний сержант Билко[54 - Сержант Билко – герой телесериала «Шоу Фила Сильверса» («The Phil Silvers Show», 1955–1959), хитроумный проказник, превративший казарму в игорный дом; роль Билко исполнял Фил Сильверс. При повторных показах сериал часто называли «Сержант Билко». В 1996 г. вышел полнометражный римейк со Стивом Мартином в главной роли.], которого мы знали и любили? Неужели тебя допекла тоска по прошлому? Или накрыл очередной интеллектуальный кризис?
Левайн пожал плечами.
– Да нет, пожалуй, все дело в моем животе, – ответил он. – Я столько времени холил и лелеял свое пузо, а теперь насмотрелся на трупы, и меня с души воротит.
– Должно быть, паршиво? – предположил Пикник.
– Да, – согласился Левайн. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Они сели за столик и принялись глазеть на студентов, стараясь воспринимать их как нечто необычное и чуждое. Блондинка, которая утром назвала себя Крошкой Лютик, подошла к ним и сказала:
– Угадай цитату.
– Я знаю игру получше, – сказал Левайн.
– Ха-ха, – хохотнула блондинка и подсела к ним. – Мой парень заболел, – объяснила она, – и пошел домой.
– Кабы не милость Божия…[55 - Мой парень заболел… и пошел домой. / – Кабы не милость Божия… – Отсылка к крылатой фразе «Кабы не милость Божия, шел бы так и я»; это сказал участник английской Реформации Джон Брэдфорд (1510–1555), пребендарий собора Святого Павла, глядя из окна своей камеры в Тауэре, как ведут осужденного на казнь.] – пробормотал Пикник.
– Уработались? – спросила Крошка Лютик, лучезарно улыбаясь.
Левайн откинулся на спинку стула и беззаботно положил руку ей на плечо.
– Я работаю, только когда игра стоит свеч, – сказал Левайн, глядя на нее, и какое-то время они пытались пересмотреть друг друга, и наконец он, торжествующе улыбнувшись, добавил: – Или когда до чего-то рукой подать.
Девушка вздернула брови.
– Наверное, ты и тогда не особенно надрываешься, – сказала она.
– Ты свободна завтра вечером? – спросил Левайн. – Тогда и выясним.
Какой-то юнец в вельветовом пиджаке, пошатываясь, подошел к ним и обвил рукой шею девушки, опрокинув по дороге пиво Пикника.
– Боже мой, – воскликнула девушка. – Ты вернулся?
Пикник печально посмотрел на свою промокшую форму.
– Отличный повод для драки, – сказал он. – Начнем, Натан?
Бакстер все слышал.
– Давай, – сказал он. – Бей первым, Бенни.
Он замахнулся, ни в кого конкретно не целясь, и случайно задел Пикника по голове, так что тот слетел со стула.
– Боже мой, – сказал Левайн, глядя вниз. – Как ты там, Бенни?
Пикник молчал.
Левайн пожал плечами.
– Пошли, Бакстер, отнесем его. Извини, Лютик.
Они подхватили Пикника и потащили к грузовику.
На следующее утро Левайн проснулся в семь. Побродил по кампусу в поисках кофе и после завтрака принял одно из тех спонтанных решений, о которых потом бывает смешно даже подумать.
– Эй, Риццо, – сказал он, тряся спящего сержанта. – Если меня кто будет искать, генерал или министр обороны, скажи, что я занят. Ладно?
Риццо что-то пробормотал в ответ, скорее всего какую-нибудь похабщину, и снова уснул.
На попутном джипе Левайн доехал до пристани и некоторое время слонялся там, наблюдая, как солдаты сгружают трупы. Когда один из буксиров был почти полностью разгружен, Левайн неспешно прошел к причалу и перебрался на судно. Никто, похоже, не обратил на него внимания. На борту было человек пять солдат и столько же гражданских спасателей, которые молча курили, глядя на мутный поток внизу. Миновав понтонный мост, который саперы уже почти закончили, буксир медленно поплыл дальше, расталкивая плавающие на поверхности обломки и лавируя между поваленными деревьями. Вскоре их суденышко добралось до места, где был Креол, пропыхтело мимо торчащих из воды верхних этажей здания суда и направилось в сторону окрестных ферм, где еще не побывали спасатели.
Изредка в небе слышался стрекот вертолетов. Взошло солнце, слабо просвечивая сквозь сплошную облачность и нагревая неподвижный, насыщенный миазмами воздух над водой.
Именно это в основном и запомнилось Левайну: странное атмосферное явление – серое солнце над серой водой, необычная тяжесть воздуха и запах. Десять часов они кружили по разлившейся реке в поисках мертвецов. Одного сняли с ограды из колючей проволоки. Он болтался там, как дурацкая пародия на воздушный шар, и, когда они дотронулись до него, труп громко лопнул, с шипением выпустил газы и скукожился. Они снимали трупы с крыш, с ветвей деревьев, вылавливали среди плавающих обломков домов. Левайн, как и остальные, работал молча, ощущая горячее солнце на лице и шее, вдыхая вонючие болотные испарения, смешанные с трупным запахом. Происходящее не вызывало в нем протеста; он не то чтобы не хотел или не мог думать об этом, просто где-то в глубине души осознавал, что сейчас не стоит пытаться осмыслить то, чем он занимается. Просто подбирает трупы, и больше ничего. Когда около шести буксир вернулся к пристани, Левайн сошел на берег так же беззаботно, как утром прыгнул на борт. До стоянки он ехал на попутке, сидя в кузове, чувствуя себя грязным и усталым, ощущая тошноту от собственного запаха. В фургоне он взял чистую одежду, не обращая внимания на Пикника, который уже дочитывал «Болотную девку» и хотел что-то сказать, но осекся. Левайн пошел в общежитие и там долго стоял под душем, представляя летний или весенний дождь и вспоминая все случаи, когда попадал под ливень. Когда, надев чистую форму, он вышел из общежития, было уже темно.
В фургоне он выудил из вещмешка синюю бейсболку и надел ее.
– Уходишь при полном параде, – сказал Пикник. – Куда это?
– На свидание, – сказал Левайн.
– Здорово, – сказал Пикник. – Приятно видеть, что молодежь общается. Это радует.
Левайн серьезно посмотрел на приятеля.
– Нет, – сказал он. – Нет, наверное, лучше назвать это «порывом души».
Он заглянул в фургон Риццо и стащил у спящего сержанта пачку сигарет и сигару «Де Нобили». Когда Левайн повернулся, чтобы уйти, Риццо открыл один глаз.
– А, наш старый верный друг Натан[56 - А, наш старый верный друг Натан… («Why, it’s good old reliable Nathan») – Цитируется песня «The Oldest Established» из мюзикла Фрэнка Лёссера на либретто Джо Сверлинга и Эйба Барроуза «Guys and Dolls» («Парни и куколки», 1950); в 1955 г. вышла киноверсия с Марлоном Брандо и Фрэнком Синатрой.], – сказал сержант.
– Спи, Риццо, – сказал Левайн.
Засунув руки в карманы и насвистывая, он зашагал в сторону вчерашнего бара. Звезд на небе не было, в воздухе пахло дождем. Левайн прошел мимо сосен, которые в свете фонарей отбрасывали огромные уродливые тени. Прислушиваясь к девичьим голосам и урчанию машин, он думал о том, какого черта он здесь делает; думал, что лучше было бы вернуться в Таракань, и в то же время прекрасно понимал, что, вернувшись в Таракань, он начнет думать, какого черта делает там, и, возможно, будет думать о том же повсюду, где бы ни оказался. Он вдруг представил нелепую картину, на мгновение вообразив себя, Толстозадого Левайна, Вечным жидом, обсуждающим будними вечерами в странных безымянных городках с другими Вечными жидами насущные проблемы подлинности, но не подлинности собственного бытия, а подлинности данного места и вообще правомерности и необходимости пребывания в каком бы то ни было месте. Наконец он дошел до бара, заглянул внутрь и увидел поджидавшую его Крошку Лютик.
– Я раздобыла машину, – улыбнулась она. Левайн сразу уловил в ее голосе легкий южный акцент.
– Эй, – сказал он, – что вы тут пьете?
– «Том Коллинз»[57 - «Том Коллинз» – легкий коктейль из джина с лимонным соком и сахаром.], – ответила Крошка Лютик.
Левайн заказал виски. Ее лицо стало серьезным.
– Там очень страшно? – спросила она.
– Жутковато, – сказал Левайн.
Она снова радостно улыбнулась:
– По крайней мере колледж совсем не пострадал.
– Зато Креол пострадал, – сказал Левайн.
– Ну да, Креол, – сказала она.
Левайн посмотрел на нее.
