– Никого я не буду называть, – угрюмо парировал Хучрай.
– Будешь, – со смешком сказал Растиньяк. – И не таких раскалывали.
– Да мы и так это выясним, – махнул рукой Нусинген. – И все ответственные за эту контру лица понесут наказание, уж не сомневайтесь, гражданин режиссер.
– Могу я узнать, от кого вы получили этот приказ? – спросил Хучрай, держась за кадык. – Кто именно велел вам задержать меня?..
– Ишь какой нетерпеливый, – хмыкнул Растиньяк. – Прибудем сейчас – сам все узнаешь.
– И я смогу поговорить с ним? – спросил Хучрай. – То есть с вашим начальником.
– Поговоришь, – подтвердил Растиньяк. – Только сам же, сволочь, не обрадуешься этому разговору.
– Вы не имеете права! – взвизгнул Хучрай. – Кто вам дал право так со мной разговаривать?
– С контрой у нас разговор короткий, – лениво пояснил Нусинген. – Вашу участь сегодня же решит «тройка».
– Какая еще «тройка»? – с ужасом посмотрел на него Хучрай.
– Ну, не прикидывайся, – протянул Растиньяк. – Сам же все знаешь. Эвон какие картины ляпаешь. Так что нечего тут перед нами скромничать, осведомленность свою прятать…
– Насколько я знаю, – сквозь зубы проговорил Хучрай, – давно прошли времена «троек» и тому подобного произвола…
– Значит, хреново знаешь, – хмыкнул Растиньяк.
– То, что старые времена могут вернуться, вам, видно, и в голову не приходило? – любезно поинтересовался у Хучрая Нусинген.
– Как они могли вернуться… – прошептал режиссер. – Сталин, что ли, воскрес?
– А вот за такие слова мы к тебе особые меры применим, – угрожающе пообещал Растиньяк.
– Да что все это значит?! – вдруг крикнул Хучрай. – Я… я Хрущеву пожалуюсь! Он с вами живо разберется…
– Сместили твоего Хруща, – небрежно ответил на это Растиньяк.
– И даже в расход уже пустили, – добавил Нусинген.
Хучрай побледнел.
– И… и кто же теперь… там? – Он показал пальцем наверх.
– Товарищ Суслов, – сообщил Нусинген. – И его первым приказом при вступлении в должность было – покарать тех, кто заметнее всех выступал против товарища Сталина… Так что вам, Хучрай, повезло. Вас мы одним из первых забрали. Одним из первых же и расстреляем.
– Этого не может быть… – схватился за голову Хучрай. – Не может быть… Не может…
Его правая рука вдруг поползла к груди. Режиссер побледнел еще больше прежнего и вдруг вскрикнул:
– Ай!
Хучрай слегка дернулся, и тотчас после этого его тело обмякло, а голова свесилась набок.
22
Студенты моментально вышли из образа.
– Товарищ Хучрай! Товарищ Хучрай! – дружно завопили они.
Режиссер не отвечал и не двигался. Приятели тормошили его с обеих сторон – сначала робко, потом все сильнее и сильнее. Это было бесполезно. Голова Хучрая по-прежнему безвольно болталась туда-сюда.
– Остановите машину! – заорал Герману Нусинген.
Герман резко надавил на тормоз и озадаченно обернулся назад:
– Что такое?
– Не видите, что ли? Ему плохо! – Растиньяк чуть не плакал.
– Ай-ай-ай, – сочувственно поцокал языком Герман. – Пожалуй, без «Скорой» не обойтись… Но давайте тогда уж довезем его до места назначения.
– Куда? На Лубянку? – ошарашенно посмотрел на него Растиньяк.
– Из роли можете уже выйти, – хохотнул Герман. – Едем на «Мосфильм».
И воронок проворно тронулся с места.
Через пять минут машина влетела в мосфильмовский гараж.
– Ну же! Ну же! Надо вызвать врача! – торопили Германа студенты.
– Спокойно, товарищи, – хладнокровно ответствовал Герман. – Сперва перенесем его в кабинет.
– В какой кабинет? – не понял Нусинген.
– В его личный. Персональный, – пояснил Герман.
– Зачем?! – хором воскликнули приятели.
– Затем, что эту машинку, – Герман побарабанил пальцами по рулю, – мы позаимствовали несколько без спроса. Так вот, чтоб нам с вами не было нагоняя…
– О каком нагоняе вы тут еще говорите? – воскликнул Растиньяк. – До этого ли сейчас? Он, может, уже умер! – добавил он, с ужасом посмотрев на бездвижного Хучрая.
– Если умер, мы ему не поможем, – ледяным тоном заметил Герман.
– Я думал, вы взяли эту машину… с разрешения товарища Хучрая, – заплетающимся языком проговорил Нусинген.
– А он кто – начальник гаража? – усмехнулся Герман. – Нет, я взял не с его разрешения, а по его просьбе… Так что давайте-ка без лишних разговоров перетащим его в кабинет. А то пока мы тут разглагольствуем, он еще десять раз помереть успеет.
Все трое вышли из машины.
Герман стал командовать:
– Так, Нусинген… то есть, это, Нусинов, ты давай за ноги его бери, а ты, Ростов, за руки давай…
Студенты понесли режиссера, Герман шествовал сзади и командовал:
– Так, левее… Правее… Теперь прямо…
Когда режиссера донесли до его кабинета и опустили на стул, приятели были полностью мокрые и тяжело дышали.
– Телефон направо отсюда, – показал Герман в сторону коридора. – Идите звоните.
Студенты двинулись к аппарату, но уже без особой спешки.
– Вызвали? – спросил Герман, когда они вернулись через пару минут.
– Вызвали, – кивнули приятели.
– Теперь слушайте, – начал излагать Герман свою последнюю инструкцию. – Товарищ Хучрай пригласил вас на кинопробы… Не надо никому расписывать, в чем именно состояли эти кинопробы… Это уже неважно. Просто – он вас позвал. Вы пришли, но не успели ни о чем поговорить, так как Хучраю сразу стало плохо. И вы вызвали врача. Вот и все.
– По-вашему, он умер? – мрачно спросил Нусинген, кивая на тело Хучрая.
– Похоже на то, – спокойно ответил Герман. – Но вы меня поняли? Не нужно говорить ни про воронок, ни про нашу поездку, ни про все остальное… Только то, о чем я сейчас сказал, и ничего кроме. Ясно?
– Ясно, – ответил Нусинген.
Растиньяк хотел было что-то возразить, но махнул рукой и тоже ответил:
– Ясно.
23
Лишь глубокой ночью Герман добрался до дома и с порога стал рассказывать обо всем Галине.
– Все прошло идеально, – бодро излагал он. – Комар носа не подточит!
– Он что, и впрямь умер? – ахнула Галина.
– Умер, куда ж ему деваться, – сказал Герман.
– И действительно сам?! – не могла поверить Галина.
– Да, я ему нисколько не помогал, – подтвердил Герман. – Разве что организовал соответствующий антураж.
– И не возникло ничего непредвиденного? – продолжала удивляться Галина.
– Ничегошеньки! – радостно воскликнул Герман.
– Ну, а студенты?
– А что студенты? – пожал плечами Герман. – Лопухи.
– По-твоему, они ни о чем не догадались? – Галина захлопала ресницами.
– Мудрено было бы догадаться, – усмехнулся Герман. – Сам Эйнштейн бы не справился и не разгадал бы мой дьявольский план. Да что там Эйнштейн – тут и Эйзенштейн бы в дураках остался. А он был дошлый малый, я ведь у него учился, помнишь?
– Да-да, ты рассказывал, – кивнула Галина. – Но тебя не настораживает, что пока все твои планы проходят слишком удачно?
– А почему меня должно это настораживать? – хмыкнул Герман. – Напротив – меня это полностью удовлетворяет. И потом, что значит «пока проходят»? Я искренне уповаю, что у меня все будет получаться и в дальнейшем – до самого конца.
– То есть пока ты не перебьешь всех коллег? – уточнила Галина.
– Не всех, а только успешных, – поправил Герман.
– Я просто очень за тебя боюсь, – несмело сообщила Галина. – Боюсь, что твоя самонадеянность тебя же и погубит.
– И как ты себе это представляешь? – усмехнулся Герман.
– Ну, вот ты во всем уверен, а если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство?
– Исключено! – перебил ее Герман. – Я в состоянии предвидеть любые обстоятельства.
– Так не бывает, – не согласилась Галина. – Никто не может предвидеть все.
– Ну а я могу, – не унимался Герман.
– С тобой бесполезно говорить, – Галина поморщилась и надула губы.
– Милая, ну прости меня, – подлетел к ней Герман. – Что поделать, если я такой… – Он защелкал пальцами, подбирая слово.
– …гениальный, – подсказала Галина.
– Да, вот именно! – обрадовался Герман.
– Может, я тогда тебе не очень-то и подхожу? – заметила Галина. – Я-то сама отнюдь не гениальная.
– Брось, ты тоже гениальная, – заверил Герман.
– В чем, например?
– Во всем. В актерстве хотя бы.
