С неохотой возвращаюсь в дом и наблюдаю открытую дверцу холодильника. Без сомнений, за ней скрывается Трэв. Об этом говорят темно-серые пижамные штаны с низкой посадкой, сложенные гармошкой на полу.
Не ошибаюсь.
Он закрывает дверцу, держа в одной руке коробку сока, и осматривает меня с ног до головы.
– Последние мозги решил отморозить?
– Штанишки подтяни, Джастин Бибер.
– А тебе очень хочется, чтобы упали?
– Увидеть твои причиндалы? – я кривлюсь от отвращения. – Неинтересно, к тому же, уже видел. Не впечатлило. Я до сих пор гетеро.
Подхватываю тряпку и вытираю пролитый напиток со столешницы и дна кружки. Боковым зрением замечаю, что Джейн заносит провода в дом.
– Ты размазня, Каллоувей, – протягивает Трэв, приступив выкладывать сэндвич по слоям.
Он всего лишь озвучил мои недавние мысли, но не могу удержать язвительный ответ за зубами. Мы знаем характеры друг друга, с ним нет необходимости обходить острые углы.
– Из нас двоих размазня только ты. Сколько лет тебе понадобилось?
– Заткнись.
Я улыбаюсь, а в следующее мгновение улыбка гаснет.
– Хочешь совершить мою ошибку и смотреть на неё со стороны?
Я резко поворачиваю голову, слушая хруст шеи, и сжимаю тряпку так, что оставляю капли на столешнице. Что за чертовщина?
Трэв не смотрит на меня, он увлечён готовкой. Я же сверлю его ошарашенным взглядом, находясь под впечатлением.
Во-первых, это Трэвис.
Во-вторых, это гребаный Трэвис, от которого что-то подобное можно услышать в параллельной вселенной. Или даже там невозможно.
Он остаётся абсолютно равнодушным к моему дотошному презрению.
– Хватит пялиться, на мне нет короткой юбки.
– Просто удивлён твоим вопросом, – бросаю тряпку в раковину и, прижимаясь поясницей к столешнице, складываю руки на груди.
– Это больше совет, чем вопрос.
– А не говоришь ли ты это, чтобы я не делал шаги в сторону Одри?
Трэв ухмыляется себе под нос.
– Цени наличие здоровых ног.
– Ты всегда всем угрожаешь?
– Ага.
Чего ожидал? Я – не девчонка, не питаюсь иллюзиями на его счёт. Кросс мил в случае необходимости, а такие «ситуации» случаются крайне редко. До сих пор не понимаю, что разглядела Одри, как и многие другие, а может, всё совсем иначе, и мы видим только то, то он позволяет увидеть. В конце концов, он просто холоден ко вниманию, а не груб к девушкам. По отношению женского пола Трэв всегда оставался сдержанным и достаточно обходительным, чего не сказать о нас – парнях – с нами не утруждается выражаться вежливо. Пассивная агрессия всегда была направлена на Одри, и сейчас понятно, по какой причине. Он свихнулся на ней, а мы все становимся безумцами, когда с отчаянием желаем чего-то или кого-то. Хотя, признаю, наивно думал, что Одри пробудит его мягкую сторону к другим.
– Мой мальчик готовит для меня завтрак, – Рэй входит в кухню ленивой походкой и заглядывает за плечо Трэва. – Можешь не украшать и не тащить в постель, я уже тут.
– Отсоси.
Я смеюсь.
Трэв не поменяется даже если сообщат, что это последний день его жизни. Ставлю сотню, он окончательно расхрабрится с большей уверенностью послав всех и всё на хрен.
– Он бесится, потому что его динамит Одри, – поясняет Рэй, как будто по части Кросса вообще требуются объяснения.
– Правда, что ли? – интересуюсь я. – Почему?
– Потому что не ваше дело, – жёстко отрезает Трэв без намёка на юмор.
Ничего удивительного.
– Опять обидел её?
Жалею о вопросе в следующее мгновение, как только серебристые глаза врезаются в меня, словно остриё кинжала. Я набираюсь не иначе, как спартанского духа и говорю:
– Мы живём под одной крышей, рано или поздно узнаем. Стены тонкие.
– У её отца нелёгкий период, кретин, – Трэв больше обращается к Рэю, нежели ко мне, но так или иначе, оповещает каждого присутствующего. – Недавно был инсульт, сейчас он лёг проходить обследование. Она не будет влетать сюда с песнями и плясками. А теперь заткнитесь на хрен и больше ничего не спрашивайте.
Я не считаю нужным что-то говорить. Трэв не тот, кому нужна словесная поддержка и моральное сопровождение. Причина его скверного расположения духа последние несколько дней приобрела уважительную причину. Одри переживает за отца. Он переживает за неё. Круг замкнулся.
Слабо бью его кулаком в предплечье, тем самым, выразив немое «всё наладится». Позитивный настрой Рэя тоже скатился в задницу.
– Прости, мужик, не знал, – говорит он. – Тупо вышло.
Трэв не отвечает. Он даёт молчаливый кивок.
Я опускаю глаза на мобильник, лежащий на столешнице и думаю, стоит ли написать Одри. Но отклоняю идею спустя минуту размышлений. Она никому ничего не говорила, виду не подала, что переживает, нацепила на лицо маску деланного спокойствия, а это означает лишь одно: она не желает, чтобы кто-то знал. Трэв, вероятно, единственный человек в мире, с кем она делится сердечными переживаниями, потому что вчера Вики беспечно улыбалась и смеялась вместе с нами. Никто ничего не знает, и Трэв дал понять, что так должно быть дальше.
– Я бегать, – отталкиваюсь от столешницы и направляюсь к выходу, желая убраться подальше от резкой смены атмосферы в доме.
– Попутного ветра, – ехидно вклинивается Трэв, позволяя читать между строк.
Я не оборачиваюсь. Показываю средний палец, видит он или же нет.
Глава 2. Джейн
– Пахнет невероятно, котёнок. Что у нас сегодня?
Я с благодарной улыбкой поворачиваюсь к папе, въезжающему в кухню.
Он ладонями отбивает ритм по подлокотникам инвалидной коляски и с любопытством заглядывает за мою руку. Папа не выносит, когда называю её инвалидной, ведь считает себя вполне полноценным человеком, разве что без возможности передвигаться на ногах, поэтому стараюсь как можно реже упоминать в речи всё, что связанно с ограниченными возможностями. Он переполнен энергией, а мне не нравится расстраивать его ярлыками.
– Блинчики, – сообщаю я, подтолкнув массивный деревянный стул, мешающий проехать, в сторону окна. Тонкая тюль цепляется за спинку, взмывает к потолку и тут же сдувается, как только опускаю раму. На ткани остаётся несколько затяжек, но я знаю, как всё исправить.
Из бокового ящика кухонного гарнитура вытаскиваю пару ленточек с магнитами и собираю тюль гармошкой, косым взглядом зацепив выходящего на улицу Уилла. Длинные черные тайтсы с короткими шортами подчеркивают стройные ноги с идеальными икрами, спортивный лонгслив обтягивает рельефное тело подобно второй коже, отчего непроизвольно сглатываю, но не отвожу взгляд. Он натягивает свободную толстовку через голову и пятерней взъерошивает волосы, чему-то нахмурившись. Мне бы хотелось читать его мысли, узнать, что послужило смене настроения, ведь совсем недавно он очаровательно улыбался.
– Другое дело, – я поворачиваюсь к папе, когда Уилл превращается в точку и исчезает с горизонта. – Как будто ничего не было.
В зелени отцовских глаз мелькает искреннее недоверие, а также признательность. Морщинки становятся глубже, стоит ему прищуриться. Он чешет подбородок с отросшей щетиной в стиле Бена Аффлека[1 - Бен Аффлек – американский актер, сценарист и режиссер.], в дебрях которой едва можно разглядеть тонкие губы. Бриться папа не намерен, с недавних пор свято считает, что борода придаёт брутальности и в то же время добродушия. Всё дело во взгляде, – постоянно повторяет он.
– Слишком скучно для тебя, раскрывай тайную начинку.
Я отрицательно кручу головой и снимаю со сковороды последний блинчик, положив к остальным на плоское блюдо.
– Ни за что на свете. Пробуешь и угадываешь, помнишь?
– Подозреваю, что это игра на выживание, от которой разыгрывается мигрень. Однажды отравишь своего старика.
– Враньё, – смеясь, отмахиваюсь и ставлю блюдо на квадратный стол, маневрируя на небольшой территории, обычно натыкаясь на угол обеденного стола бедром. Я уже давно подумываю о круглом, чтобы не травмироваться каждый божий день, потому что синяк приобретает хроническую стадию.
Папа подъезжает к столу и с невероятной лёгкостью меняет коляску на стул. Он очень быстро приспособился, чаще всего его можно застать в излюбленном кресле у телевизора или же на стуле за рабочим столом у компьютера с наушниками на голове. Для кого-то такое передвижение может показаться едва ли не концом света, для папы же оно стало озарением, как далеко он зашёл. Комично, что инвалидная коляска спасла нас.
– М-м-м.. – протягивает он, откусив кусочек.
Я улыбаюсь, с детской наивностью полагая, что это комплимент и благодарность за завтрак, как папа с любопытством нацеливает взгляд на мне, продолжив тщательно жевать. Столь пристальное внимание ставит в неловкое положение.
– Ты познакомилась с соседями?
Я не медлю, сую в рот в блинчик, чтобы в запасе было несколько секунд на обдумывание ответа, и киваю. Получается что-то среднее между да и нет.
– Не совсем, – я как можно равнодушнее пожимаю плечами, испытывая толику волнения. Самую малость, клянусь. – Насколько поняла, Одри тут же не живёт. Один из соседей приходится парнем.
– Одри? – папа удивлённо поднимает кустистые брови. – Вот уж не думал, что парня невзлюбили родители. Кстати, это голубика.
Я замираю на долю секунды, после чего делаю большой глоток апельсинового сока, прочищая горло и восстанавливая сердечный ритм, который заметно участился, кроме того, снова беру драгоценные секунды на размышление.
Конечно же, понимаю, кого папа имеет в виду. Должно быть, наблюдал из окна своей спальни. Она располагается на первом этаже по понятным причинам, а из окна виден двор.
– Мгм… Ты, наверное, об Уилле.
Папа весело улыбается.
– Ты даже не сказала, прав я или нет.
– Ты прав, – живо отзываюсь я.
– Так что там… с Уиллом?
Я надеялась, что он не продолжит. Но как бы не так.
– Помог снять провода. Всего-то.
Папа начинает смеяться и бросает в меня кусочек блинчика, чему изумляюсь до глубины души. Ни разу не видела его в игривом настроении, хоть мы и сблизились за последнее время.
– Ты покраснела, когда спросил, – подтрунивает он. – Никогда не видел ничего подобного. Этот парень нравится тебе, Джейн!
На фоне новых эмоций, не отдаю отчёт себе и совершаю фатальную ошибку.
Я резко поднимаюсь на ноги и зачем-то сгребаю полное блюдо. Папа с забавой и в то же время обескураженно следит за моими действиями. Страшно представить, как абсурдно выгляжу.
Возвращаю тарелку на стол и опускаюсь на стул.
– Какой кошмар.
– Согласен. От влюблённости дуреют.
– Боже, папа! – Я громко возмущаюсь. – Ты всё преувеличиваешь! Невозможно влюбиться за пару минут!
– В среднем, человеку хватает пятнадцати секунд, чтобы влюбиться.
– Однажды я перережу один из проводов компьютера или лишу нас электричества насовсем.
– Ты реагируешь также эмоционально, как твоя мама.
С произнесенными словами, на голову опускается тишина. Гробовая. Тяжёлая. Ранящая.
– Прости, котёнок, – папа накрывает мою ладонь своей, а в его глазах светится боль. – Я хочу сохранить о ней светлую память.
– Она жива! – Я выкраиваю и только спустя мгновение понимаю, что повысила голос.
Моргнув, стараюсь избавиться от жжения в глазах. Опускаю взгляд в пол и выдавливаю.
– Прости…
– Тебе не за что просить прощение, Джейн. Я понимаю, как тебе не хватает её, потому что мне тоже. Приятно знать, что один из нас не теряет надежду, когда потерял второй.
Папа утешающе сжимает мою кисть.
