– Я тоже.
11:02
Шарлотта посветила фонариком-карандашиком в глаза трехмесячному малышу. Мальчишка устроился на руках своей обеспокоенной матери. Он засунул в рот большой палец, но не сосал его, как это обычно делают дети его возраста. Лежал тихо, выпрямившись, с необычно напряженной спиной. Зрачки у него были расширены и едва реагировали на свет. Если б ребенок не дышал, то походил бы на мягкую восковую куклу. Кожа у него поблескивала, словно от жара, но температура была нормальной.
– Что думаете? – не оборачиваясь, спросила Шарлотта.
За плечом у нее стоял Корт Джеймсон. Она подозвала американского педиатра для консультации. Они собрались за небольшой занавеской, отделяющей «смотровую» от основного помещения-палаты, уставленного койками.
– Такую же картину я наблюдал вчера, – отозвался Джеймсон. – У девочки-подростка. Ее отец сказал, что она вдруг перестала говорить и двигалась только после понуканий. Опухшие лимфоузлы и сыпь по всему животу. Как и у этого мальчишки. Я подумал, что это может быть поздняя стадия трипанозомоза.
– То есть сонной болезни, – пробормотала она, обдумывая его предположительный диагноз. Это заболевание вызывается одним простейшим паразитом, передаваемым при укусе мухи цеце. Ранние признаки заболевания – опухшие гланды, сыпи, головные и мышечные боли. Позже, при отсутствии лечения, этот паразит поражает центральную нервную систему, что приводит к неразборчивой речи и нарушению координации движений.
– И как вы поступили с той девочкой? – спросила Шарлотта.
Джеймсон пожал плечами.
– Я влил в нее мешок физраствора внутривенно, поскольку она была обезвожена, а после накачал «докси» и пентамидином. Закрыл все базы, какие только смог, как выражаются у нас в Америке. Пытался уговорить отца оставить ее у нас, но он отказался. Позже я слышал, что этот мужик ищет колдуна из своей собственной деревни.
В голосе коллеги она услышала пренебрежение. Потянулась к Джеймсону утешающей рукой.
– Ее отец тоже хочет закрыть все базы.
– Наверное, вы правы.
Шарлотта не могла осуждать представителя местного племени за подобный выбор. Многие деревенские шаманы и вправду знали целебные травы и способы лечения местных недугов, еще не открытые и не обоснованные медицинской наукой. Некоторые она уже успела изучить и сама. Например, местные знахари пользовали уринальные инфекции грейпфрутом еще задолго до того, как целебные свойства цитрусовых были подтверждены западной медициной[17 - Может, грейпфрут и вправду обладает целебными свойствами (хотя врачи не рекомендуют употреблять его одновременно с любыми лекарствами), но вот в Центральной Африке он не растет и никогда не рос.]. Шаманы также использовали Ocimum gratissimum – африканский базилик – для лечения диареи, на что, останься вдруг лагерь без медицинских припасов, вполне можно было бы положиться.
– Не думаю, что этот мальчик страдает сонной болезнью, – заключила наконец Шарлотта. – Поначалу, основываясь на минимальном зрачковом рефлексе и отсутствии рефлекса угрозы[18 - Рефлекс угрозы – непроизвольное смыкание век при приближении или поднесении к глазам обследуемого какого-либо предмета.], я подумала, что это может быть онхоцеркоз, он же «речная слепота». Но не сумела обнаружить у него в глазах никаких паразитических червей, которые могли бы это вызвать.
– Тогда что же это, по-вашему? – напористо поинтересовался Джеймсон.
– Его мать говорит, что два дня назад он был совершенно здоров. Если она права, тогда симптомы проявились слишком уж быстро для любого заболевания, вызываемого паразитами. Что простейшими, что червеобразными. Такая быстрота скорее наводит на мысли о вирусной инфекции.
– Вирусов тут определенно предостаточно. Желтая лихорадка, ВИЧ, чикунгунья, денге, Рифт-Валли, лихорадка Западного Нила… Не говоря уже – исходя из шелушащейся сыпи у этого мальчика и у вчерашней девочки – обо всех видах поксвирусов. Обезьянья оспа, черная оспа…
– Ну не знаю… Симптомы не соответствуют ни одному из перечисленных диагнозов. Мы можем иметь дело с чем-то новым и неизвестным. Большинство новых вирусов возникают при дисбалансе природной среды. Прокладке новых дорог, сведении леса, варварском истреблении экзотических лесных животных браконьерами… – Она обернулась на своего коллегу. – А также при продолжительных ливнях, особенно если переносчиками этих вирусов являются москиты или какие-то другие насекомые.
Словно услышав эти слова, здоровенный странствующий муравей взобрался по плечу мальчишки и впился ему в шею. Закапала кровь, когда его жвала впились в нежную плоть. Шарлотта сразу припомнила, какими болезненными оказались укусы, разбудившие ее, но мальчишка даже не пошевелился. Так и не вытащил большой палец из рта, чтобы вскрикнуть. Даже не вздрогнул от боли. Просто лежал, деревянно зажатый, уставившись в пространство пустыми глазами.
Сочувственно вздрогнув, она протянула руку в резиновой перчатке и сняла муравья. С силой раздавила его и отбросила прочь.
Джеймсон наблюдал за ней, озабоченно сдвинув брови.
– Молитесь, чтобы вы ошибались насчет нового вируса. При такой перенаселенности, миграции животных, перемещениях больших масс населения…
«Это будет натуральная катастрофа».
– Пока мы не выясним больше, пожалуй, нам стоит усилить бдительность, – предложила Шарлотта. – А я тем временем возьму анализы мочи и крови.
Джеймсон прищурился.
– Не знаю, будет ли от этого какой-то толк… Со всем творящимся тут хаосом понадобятся недели, пока мы сможем доставить образцы в приличную лабораторию.
Она поняла, что коллега имеет в виду.
«К тому моменту может быть уже слишком поздно».
– Но у меня есть один хороший знакомый, в Габоне, – продолжал Джеймсон. – Ветеринар, специалист по диким животным, который работает по программе Всемирной охраны здоровья Смитсоновского института[19 - Смитсоновский институт (англ. Smithsonian Institution) – научно-исследовательский и образовательный институт и принадлежащий ему комплекс музеев в Вашингтоне. Основан в 1846 г. актом Конгресса США. Официально считается государственным учреждением, финансируется правительством США, частными инвесторами, а также за счет издательской и коммерческой деятельности.] – а конкретней, участвует в новом глобальном проекте «Виром»[20 - Виром – совокупность всех вирусов (или их геномов) того или иного организма; уникальная вирусная среда организма.]. Собирает образцы, помогает группе создавать наблюдательную сеть для все еще не распознанных вирусов. Что важнее, у него есть своя собственная мобильная лаборатория для тестирования образцов. Если мы сможем связаться с ним по радио и убедим его прилететь сюда…
Он вопросительно посмотрел на Шарлотту.
Прежде чем она успела ответить, у входа в госпитальный шатер послышались громкие голоса, пронизанные паникой. Оба вышли из-за импровизированной ширмы. В шатер ворвались двое мужчин с носилками. Еще один из врачей группы, сорокалетний акушер-гинеколог из Мельбурна, рванулся было к ним – но только чтобы потрясенно отшатнуться.
Джеймсон устремился к вошедшим, увлекая за собой Шарлотту.
Людьми с носилками оказались боец ВСДРК – Вооруженных сил Демократической Республики Конго – и санитар из Швейцарии, обычно встречавший беженцев на ближних подступах к лагерю и отбиравший тех, кому необходима экстренная медицинская помощь; высокий блондин с вечно бледным лицом, словно неподвластным загару даже на африканском солнце. Только на сей раз его лицо было еще белее обычного.
Отдуваясь, санитар опустил носилки на пол.
– Я… я нашел его на краю лагеря. Там еще четверо. Все мертвы. Там этой пакостью все буквально кишит… Он единственный до сих пор жив.
Шарлотта выдвинулась из-за спины Джеймсона, заметив жуткое состояние лежащего на носилках. Это был пожилой местный мужчина, слабо пытающийся сесть. Обрывки его одежды пропитывала кровь, сбегая сквозь лоскуты словно ободранной кожи. Половина лица его представляла собой просто красные мышцы, из-под которых выступала белая кость. Выглядел он так, будто на него напал лев, но истинные хищники, ответственные за это, были куда меньше размером.
По нему по-прежнему ползали муравьи, вгрызаясь в обнаженную плоть.
– Мы нашли его только потому, что он еще слабо шевелился под горой муравьев, – объяснил санитар. – Они пожирали его живьем. Понадобилось несколько ведер воды, чтобы смыть бо`льшую их часть.
– Почему этот человек просто не убежал от муравьев? – спросил Джеймсон. – Он потерял сознание? Был пьян, может быть?
Педиатр присел на корточки, чтобы получше рассмотреть окровавленного пациента. Туземец наконец-то ухитрился сесть. Открыл было рот, чтобы объяснить, что с ним случилось, – но из горла у него вырвался кипящий поток муравьев, заструившийся по подбородку и груди. Тело его обмякло, и он безвольно упал обратно на носилки.
Джеймсон, поперхнувшись, отпрянул.
Шарлотте припомнилось недавнее предостережение биолога: «Следует ожидать множества пострадавших от укусов», – а также его слова, что странствующие муравьи способны объесть стреноженную лошадь до костей. Она быстро обернулась на ширму из занавески. Мать все еще стояла там, держа на руках своего неподвижного, словно одеревеневшего сына – ребенок был слишком вялым, чтобы реагировать на муравьиные укусы.
Шарлотта вдруг поймала себя на том, что стало трудно дышать – словно воздух становился все более густым. Нахлынула ужасная убежденность.
«Все это как-то связано…»
Повернувшись, она ухватила Джеймсона за плечо.
– Вызывайте по радио своего знакомого, охотника на вирусов. Немедленно!
Педиатр секунду хмуро смотрел на нее, отупев от ужаса. А потом стряхнул с себя оцепенение и кивнул. Вскочил и выбежал из палаты, направляясь к шатру с радиостанцией и набором небольших спутниковых тарелок.
Шарлотта все еще держала руку на весу. Какое-то движение привлекло ее взгляд к запястью. Там извивались три черных муравья, вцепившиеся в голую кожу над резиновой перчаткой. Их жвала глубоко впились в кожу. Ужас охватил ее при этом зрелище – но не от него как такового, а от внезапного осознания.
Ведь она этих укусов даже и не почувствовала.
2
23 апреля,
17:38 по западноафриканскому времени
Провинция Приморское Огове, Габон
Глубоко под землей перед Фрэнком Уитакером вдруг возникла пара красных глаз, отражающих луч фонаря у него на каске. Глаза горели в глубине темного туннеля, прямо над зеркалом черного ручья, по которому он шлепал вброд. Сердце сжалось от первобытного страха. Его ведь предупреждали о хищниках, таящихся в этой полузатопленной системе пещер.
«Крокодилы…»
Раньше он уже заметил пару особей поменьше, не длинней его предплечья, но те быстро ускользнули, плеснув хвостами. Но только не этот. Фрэнк углядел покрытое броней тело, вырисовывающееся за этими тлеющими, как угольки, глазами. «Шесть футов в длину как минимум…» Обратил он внимание и на оранжевый оттенок чешуи, что типично для крокодилов, запертых в этой системе пещер. Все они принадлежали к роду Osteolaemus tetraspis – тупорылых, или африканских карликовых крокодилов. Хотя, судя по длине данного конкретного экземпляра, насчет определения «карликовый» вполне можно было бы поспорить.
Обособленная колония крокодилов обитала в этой отрезанной от всего остального мира ловушке в пещерах Абанда у побережья Габона вот уже три тысячи лет, запертая здесь, когда на этом участке побережья упал уровень воды. В такой суровой, лишенной солнечного света среде эти оранжевые твари все заметней отходили от своих собратьев наверху, эволюционируя своим собственным путем.
Как ветеринара, теперь специализирующегося и на диких животных, Фрэнка всегда очень интересовали подобные вещи – но на куда более почтительном расстоянии.
– Да они практически слепые, – успокоил его Реми Энгонга, патологоанатом из МЦМИ – Международного центра медицинских исследований, уроженец Габона. Это учреждение на юго-востоке страны играло важную роль в оценке новых заболеваний, регулярно возникающих в Западной Африке. – Пошумите слегка, и этот малютка моментально подожмет хвост.
– Малютка? – переспросил Фрэнк, голос которого был приглушен медицинской маской.
– Oui. Там, наверху, крокодилы во много раз крупнее.
Фрэнк помотал головой. «По-моему, и этот достаточно большой». И все же воспринял слова своего спутника на веру – насчет того, что эта тварь практически слепая. Отцепив с пояса алюминиевую флягу для воды, он постучал ею по карстовой стене, выкрикнув: «О-го-го!» Крокодил-переросток продолжал глазеть на него, ничуть этим не впечатленный. А потом наконец развернул свою немалую тушу и небрежно поплыл прочь, исчезнув в темноте.
Освободив путь, оба мужчины двинулись дальше. В такой чужеродной среде Фрэнк чувствовал себя астронавтом, исследующим враждебную планету, особенно затянутый с головы до ног в защитное снаряжение – комбинезон «микро-гард» с капюшоном и непромокаемые вейдерсы. Глаза он прикрыл пластиковыми защитными очками, а маска фильтровала как насыщенный аммиаком воздух, так и тучи мошки и гнуса, постоянно вьющихся вокруг.
Наконец они вышли из ручья и потащились по жидкой грязи, состоящей в основном из помета летучих мышей. Свод тоннеля увешивали целые орды его крылатых обитателей; еще больше их носилось в воздухе, иногда пикируя на нарушителей своего спокойствия. Копившийся веками мышиный помет со временем и отбелил крокодилью чешую, придав ей уникальный оранжевый оттенок. Крокодилы же, в свою очередь, кормились как раз этими летучими мышами, входившими в их основной рацион наряду с пещерными крабами, сверчками и водорослями.
– Далеко еще до ловушки? – крикнул Фрэнк Реми.
– Почти пришли. Возле следующего сужения. Я подумал, что раскинуть сети лучше всего именно там.
Реми и несколько его коллег из МЦМИ успели установить ловушки днем ранее. Фрэнк хотел взять образцы от каждой из разновидностей летучих мышей, обитающих здесь: африканского плодоядного крылана, гигантской круглолистной летучей мыши, ряда других. Как раз эти существа и являлись основными природными вместилищами для той же Эболы или марбургского вируса. Целью Фрэнка было каталогизировать набор прочих вирусов, переносимых обитателями этой пещеры, – в надежде обнаружить патогены, способные вызвать очередную крупную пандемию.
Он пробыл в Африке уже полгода, перемещаясь по всему Конго и прибрежной Западной Африке, и успел собрать больше пятнадцати тысяч образцов.
Направляясь к ловушкам, Фрэнк вновь ощутил всеподавляющее чувство изумления, что находится здесь. Это был странный путь – от чернокожего мальчишки, живущего с приемными родителями в чикагском Саут-Сайде, до ветеринара-вирусолога, пробирающегося сейчас по закоулкам пещерной системы в Габоне. Его любовь к миру природы во многом определил переменчивый климат Чикаго. Спасаясь от зимней стужи или влажной летней духоты, он частенько оказывался в парке Линкольна, зоопарке Брукфилд или аквариуме Шедда, где мог часами перечитывать и запоминать надписи на пояснительных табличках, мечтая обо всех этих загадочных уголках мира, упомянутых на них. Все это казалось таким далеким от чернокожего подростка, закутанного в куртку на два размера больше положенного и в паре драных кроссовок «Джордан».
«И глянь только, где я сейчас…»
Его способности к науке вообще и математике в частности со временем вызвали интерес у вербовщика из Корпуса подготовки младших офицеров запаса – как, наверное, и внушительный рост в шесть футов четыре дюйма[21 - 6 футов 4 дюйма – 193 см.]. В Корпусе Фрэнк настолько преуспел, что ему было предложено продолжить учебу в государственном колледже, причем за счет армии, которая оплатила его обучение ветеринарии в Университете Иллинойса. Вдобавок ему сразу же присвоили звание второго лейтенанта, отчего его приемные родители едва не лопнули от гордости.
Хотя своих биологических родителей Фрэнк никогда не знал – да никогда и не пытался разыскать их после того, как они сбыли его с рук долой государственной системе, – ему все-таки повезло. Перепробовав несколько приемных семей, некоторым из которых просто не было до него дела, а другие из лучших намерений лишь давили на него, Фрэнк наконец попал к Уитакерам, которые со временем усыновили его. Именно их любовь и выступила в качестве того якоря, который наконец угомонил отчаявшегося юнца, готового окончательно сорваться с поводка и плывущего по уличному течению все дальше от общества, которое уже отвергло его.
Когда он со временем закончил учебу на ветеринара – что включало в себя дополнительные недели учебных сборов, – его быстро повысили до капитана. После обязательной стажировки от него требовалось еще семь лет армейской службы. Эти годы закинули его в самую гущу Иракской войны, где он вскоре стал признанным специалистом в области санитарно-эпидемиологического благополучия населения и занимался практической полевой работой с зоонозными заболеваниями[22 - Зоонозные заболевания – инфекционные заболевания, передающиеся человеку от животных.]. Но при этом война лишила его и всяких иллюзий – и относительно состояния мира в целом, и человечества в частности.
После возвращения в Штаты Фрэнк попробовал стажироваться в Научно-исследовательском институте инфекционных заболеваний армии США, но продержался там всего лишь еще год – со временем оставил службу и был нанят международной некоммерческой программой Смитсоновского института, задачей которой было выявление возникающих вирусных угроз. В рамках этой программы он и получил грант на поездку в Африку, главной задачей которой была каталогизация местной виросферы в поисках патогенов, могущих представлять собой опасность для человечества – того, что его коллеги именовали «вирусной темной материей», скрытой в затерянных уголках мира.
– Похоже, у вас тут полно волонтеров для вашего исследования, – заметил Реми, поравнявшись с Фрэнком и вновь привлекая его внимание.
Патологоанатом показал на экран из сетки, натянутый в сужении тоннеля. Там висели темные силуэты, запутавшиеся в ячее, словно скопление каких-то черных пушистых фруктов. Перегораживающая проход сеть уловила больше двух десятков летучих мышей разного размера. Некоторые задергались при их появлении.
– Угомонитесь, малютки, – успокоил их Фрэнк. – Ничего плохого мы вам не сделаем.
Оказавшись возле ловушки, он снял рюкзак и присел на корточки. Быстро приготовил шприц с седативным коктейлем – смесью ацепромазина и буторфанола. Потом натянул толстые прорезиненные перчатки: не хватало еще, чтобы его укусили. Вооружившись шприцем, начал с самого верха, методично вкалывая обездвиживающую смесь запутавшимся в сети летучим мышам. При этом он внимательно следил, чтобы дозы соответствовали размеру особей – каждой доставалось лишь по капле-другой. Когда Фрэнк добрался до низа сетки, мыши наверху уже застыли в ступоре.
– Не поможете освободить сеть? – попросил он Реми.
Совместными усилиями они отцепили ловушку, вновь открыв проход. Несколько летучих мышей воспользовались открывшейся возможностью и метнулись у них над головами. Расстелив сетку с оцепеневшими особями на полу пещеры, Фрэнк вернулся к рюкзаку и вынул из него оборудование для взятия образцов.
«Пора заняться делом».
18:28
Фрэнк встал на колени в окружении аккуратно расставленных и разложенных пузырьков с ватными палочками, игл и тонких стеклянных пипеток. Пот капал у него со лба и жег глаза, которые и без того горели от всего этого мышиного помета, источающего аммиак.
«Наверное, надо было прихватить респиратор».
Действовать следовало как можно быстрее, стараясь не загрязнить образцы. Первым Фрэнк взял в руки обмякшее тельце большой круглолистной летучей мыши – Hipposideros gigas. Реми помог ему распахнуть ей крылья для забора крови. Потом приготовил пару ватных палочек для взятия образцов из орофарингеальной и ректальной полостей мыши.
Работая, Фрэнк изучал хрупкое создание. Мягкие бархатистые уши в форме колокола, ноздри – словно крошечные воронки из лепестков живой ткани… Мембрана кожистых крыльев была такой тонкой, что сквозь нее просвечивал луч фонаря на каске Реми.
Работая, тот подался ближе.
– Доктор Уитакер, а можно поинтересоваться: почему в своих исследованиях вы сосредоточились именно на летучих мышах?
Занеся очередной образец в реестр, Фрэнк выпрямился.
– Прежде всего по той причине, что эти крошечные создания – настоящие мешки с вирусами. Причем помимо своих собственных вирусов, коих великое множество, они естественным образом собирают в себе и те, что находятся в окружающей среде. В частности, все виды артроподных[23 - Артроподный – относящийся к членистоногим, т. е. насекомым, ракообразным, паукообразным и многоножкам.] вирусов – от насекомых, которыми питаются. И даже растительных, что касается плодоядных летучих мышей. И, в свою очередь, передают эти вирусы другим формам дикой природы – или даже людям. В идеале нам следовало бы исследовать виросферу каждого позвоночного, беспозвоночного или растения, представленного здесь. Но в этом просто нет смысла, даже если б такое и было осуществимо. Летучие мыши – превосходные индикаторы того, что кроется здесь в окружающей среде в общем и целом.
– Понятно, – сказал Реми. – Но меня всегда интересовало, почему при такой открытости вирусам летучие мыши сами не заболевают.
Фрэнк отложил круглолистную летучую мышь на пол пещеры и принялся выпутывать из сети следующую – судя по форме и размеру, плодоядную Rousettus aegyptiacus.
– По трем причинам, – ответил он. – Во-первых, иммунная система летучих мышей настолько уникальна, что ей просто нет равных. Исследователи предполагают, что устроена она так в первую очередь потому, что это единственные млекопитающие, которые умеют летать.
Фрэнк развернул крыло, ткнул иглой в крошечную вену и втянул несколько капель крови в пипетку.
– Чтобы воплотить эту сверхъестественную задачу, обмен веществ должен быть невероятно быстрым. Весь этот метаболический жар доводит их крошечные тела практически до лихорадочного состояния, которое и позволяет сдерживать инфекции.
