– Я же говорила. – От широкой улыбки обветренное лицо Фрои покрывается тонкими длинными морщинками, похожими на трещинки. – А как вам ракурс? Подойдет для картины?
– Еще как! И этот помост здесь очень кстати, удобно будет поставить мольберт. Только вот… э-э-э… карабкаться сюда каждый день – сомнительное удовольствие.
– Ерунда! Это первый раз трудно, потом привыкнете. Через пару недель будете прыгать по скалам, как горная козочка! Но можно подняться и с другой стороны, там склон более пологий. Я покажу вам этот путь, когда мы отправимся на экскурсию по древней крепости. Между прочим, мы сейчас стоим на останках сторожевой башни. Под нами – лестницы, по которым когда-то сюда поднимались дозорные, но все сооружение сильно разрушено, поэтому для предотвращения несчастных случаев и положили настил из досок, чтобы закрыть доступ внутрь. Бывает ведь, приезжают туристы, хотя наша крепость – не туристический объект, информации о ней в открытых источниках нет, однако же время от времени ее как-то находят.
Рин смотрит под ноги. Толстые серые доски плотно пригнаны одна к другой, но кое-где видны черные щели. Так и хочется в них заглянуть. Не верится, что под досками многометровая пустота.
– Как же получилось, что мы забирались на скалу, а оказались на башне?
– Башня примыкает к скале с обратной стороны, ее хорошо видно из дома Юхана.
– Зачем строить сторожевую башню, если есть скала, на которой можно соорудить обзорную площадку? Ведь эта башня служила именно для обзора, разве не так?
– Однажды я задала такой же вопрос своему отцу и узнала, что тонкости военного дела не для женских мозгов. – Фроя смеется. – Потом он все-таки объяснил, что бойницы в стене башни, обращенной к морю, служили для того, чтобы, завидев врага, воины могли сразу начать бой, оставаясь под прикрытием толстых стен.
– Надо же, все просто и логично, но почему-то мне это и в голову не пришло. Пожалуй, женские мозги действительно предназначены для другого, хотя иногда бывает обидно слышать такое.
– Времена изменились. Мы, женщины, стали самодостаточными и не желаем признавать себя слабым полом, не хотим быть хранительницами очага. Ну, а мужчины забыли о том, что им природой отведена роль добытчика и защитника. Не все, конечно. В таких провинциях, как наша, еще остались настоящие мужчины, но это – старая гвардия, им уже недолго осталось.
– А Юхан? – вопрос сам слетает с языка, и Рин злится на себя за несдержанность. Мало того, она чуть не сказала «мистер Айсберг»! Не хотелось бы объяснять Фрое, почему она придумала Юхану такую кличку.
– Что «Юхан»? – Фроя непонимающе смотрит на нее.
Рин смущается.
– Ну… он, по-вашему, к какому типу относится?
Глаза Фрои внезапно темнеют. Скорее всего, это от того, что на солнце набежала плотная тучка, но Рин кажется, что шведку рассердил ее вопрос. Фроя открывает рот для ответа, но налетевший ветер выхватывает густую прядь волос из ее растрепавшейся косы и залепляет ей пол-лица. Она сдвигает ее в сторону, прижимает к щеке, чтобы та не помешала ей снова, и говорит, глядя исподлобья:
– Вот вам добрый совет: лучше не думайте о нем, как о мужчине. И вообще… поменьше думайте о нем.
Тотчас выражение ее лица меняется, делаясь глуповато-радостным, она вскидывает руку и, указывая вдаль, щебечет, как ни в чем не бывало:
– А вон дом Вильмы, смотрите! Во-он на той каменистой кочке рядом с берегом! Это совсем крошечный островок, на нем так мало свободного места, что даже плед для пикника негде расстелить. Мы называем его «Тролльхёль», что означает «пятка тролля». Правда же, похоже на огромную пятку, торчащую из воды?
Рин молча кивает, еще не оправившись от неприятной дрожи после слов о Юхане. Фроя тараторит дальше:
– Если хотите попасть к Вильме сегодня, то надо выдвигаться. Темнеет теперь довольно поздно, но все-таки лучше поспешить. Что скажете? Может, перенесем визит на завтра? Тем более, вижу, вы порядком устали.
– Всю ночь не спала из-за случая с грязью на окне. И снова не усну, если не сходим к Вильме.
– Ну, тогда в путь! – Фроя поворачивается и начинает проворно спускаться по склону. Провожая ее взглядом, Рин думает, что никогда не сможет перемещаться по скалам с такой быстротой и ловкостью.
6. Вильма
Островок, называемый «пяткой тролля», отдален от Тролльхола примерно на сотню метров. Вода прозрачная, спокойная, и видно дно – совсем не глубоко. Действительно, вполне можно пройти вброд.
Дом Вильмы – единственный дом на этом островке – не похож на другие дома, скорее, на строительную бытовку: приземистый, в один этаж, никаких веранд, мансард и террас, просто прямоугольная хибара с крошечным покосившимся крылечком без перил.
С близкого расстояния видно, что он очень запущенный. По ржавой крыше расползся ядовито-зеленый мох, традиционная красно-коричневая краска на стенах облезла, деревянные оконные рамы изрядно подгнили и покрылись белесыми пятнами грибка. Ремонт здесь не делали как минимум полсотни лет. Возле дома днищем кверху лежит небольшая деревянная лодка – судя по всему, на тот случай, если уровень воды поднимется.
Неожиданно дверь в доме распахивается, и в проеме появляется парень, худощавый, темноволосый, в спортивном костюме и высоких резиновых сапогах. Он заворачивает за угол дома и выходит оттуда, удерживая за руль фэтбайк – массивный и низкий велосипед с толстыми рельефными шинами. Парень катит его по воде рядом с собой, направляясь туда, где все еще стоят Рин и Фроя. Из-под колес летят брызги, попадая на одежду, но ему, похоже, все равно.
– Привет, Ян! – Фроя машет ему рукой и сообщает Рин: – Это соцработник, он привозит Вильме продукты. Правда, она их не ест, отдает Хуго вместе с мусором.
– А чем же она питается?
– Подозреваю, что ее основная пища – это энергия стихий и космоса.
Каскад холодных брызг долетает до Рин. Вскрикнув, она отскакивает в сторону. Фроя ворчит на подошедшего Яна:
– Вот же бестолочь! Гостью нашу вымочил.
– Извините. – Парень, явно сконфуженный, не смотрит ни на Фрою, ни на Рин, и направление его взгляда определить невозможно из-за сильного косоглазия. – Я не нарочно.
Еще у него странный голос, слишком высокий для его возраста, и сиплый, будто простуженный, а выражение лица как у умственно отсталого. Рин всегда старалась избегать ненормальных: ей казалось, что в любой момент они могут впасть в ярость и вцепиться в горло первому встречному. Вот и этот Ян не вызвал у нее симпатии.
– Как там Вильма? Не занята? – спрашивает Фроя.
– Нет, она давно вас поджидает, – отвечает Ян. – Сердится от того, что вы кругами ходите.
«Может, он и умственно отсталый, но английским владеет неплохо, – отмечает про себя Рин и вдруг удивляется: – Откуда же Вильме известно, как и где мы ходим?!»
Ян перекидывает длинную ногу через раму фэтбайка, усаживается верхом и налегает на педали. Массивные колеса тяжело подпрыгивают на неровностях. Забираясь все выше в гору, фэтбайк движется рывками, как ретивый скакун. В бардачке под сиденьем звонко бряцают гаечные ключи. Полупустой сплющенный рюкзак нещадно колотит парня по спине, из него доносится дробное постукивание, словно внутри находится куча мелких твердых предметов. Что-то светлое выскальзывает из отверстия в неплотно закрытой застежке-«молнии», падает на каменистую поверхность и скатывается вниз.
– Ян! Постойте! – кричит Рин и спешит подобрать предмет, но не может найти его, хотя отлично помнит место, куда он упал. Там лежит только высохшая птичья косточка. Скорее всего, она здесь уже давно, а предмет, выпавший из рюкзака, провалился в какую-нибудь расщелину.
– Что случилось? – спрашивает Фроя, удивленно глядя на Рин, склонившуюся над землей.
– Ничего. Показалось, будто Ян что-то выронил.
– Вот разиня! Надеюсь, это были не ключи от его дома.
– Нет, другое. Но я ничего не нашла.
– Совсем ничего?
– Здесь только вот это, но вряд ли это оно… – Рин все-таки подбирает кость и показывает Фрое.
– Давайте-ка ее сюда, потом разберемся. – Косточка перекочевывает в карман домработницы, и в последний миг Рин замечает на ней какой-то знак, выцарапанный из нескольких ломаных линий. Она вскидывает вопросительный взгляд на свою спутницу и по выражению ее лица понимает, что не получит ответов.
– Вильма заждалась нас! – Фроя входит в воду. Тугая, янтарно-медовая коса переливается на солнце, покачиваясь между лопаток в такт шагам. Рин недоумевает: где же седина? Вчера Фроя была совсем седая. Хотя… ну что тут удивительного? Покрасила волосы, вот и все. Ничего мистического.
Найденное объяснение не приносит успокоения, Рин интуитивно понимает, что все не так уж просто. Ее гложут сомнения в том, что загадочная Вильма чем-то ей поможет. Здесь явно не любят чужаков, и вряд ли эта знахарка, или кем там она считается, станет исключением. Зачем же Фроя ведет ее к ней на самом деле? Что она задумала? И не станет ли все еще хуже после этого визита?
Рин подходит к дому Вильмы, находясь в полном смятении, и останавливается. Она готова повернуть назад, не перешагивая порога, но Фроя берет ее за руку и тянет за собой внутрь.
Вильма встречает их в темной захламленной прихожей. Это коренастая крепкая старушка с молочно-белыми волосами и пронзительными дымчато-синими глазами на бледном лице. Но, несмотря на бледность, она ничуть не выглядит нездоровой, наоборот, вся так и лучится энергией. Хозяйка подходит очень близко к Рин, а затем долго и пристально смотрит на нее так, как смотрят на человека с нечистыми намерениями. Рин становится неуютно под этим блуждающим взглядом, и возникает странное чувство вины, беспричинное, но тем не менее очень сильное. Ей хочется отвернуться, но почему-то не получается: Вильма словно силой удерживает на себе ее взгляд, не позволяет отвлечься. Но наконец она ее «отпускает» и, обращаясь к Фрое, произносит короткую фразу на совершенно незнакомом языке. Это точно не шведский, и не разновидность местного диалекта. Это вообще не похоже на человеческий язык, скорее на птичий клекот. Фроя сразу расслабляется и расплывается в улыбке: судя по всему, полученная информация пришлась ей по душе. А Рин догадывается, что прошла некую проверку. Но тут выясняется, что это еще не все испытания на сегодня.
Оставив гостей у порога, Вильма скрывается в недрах своего жилища и вскоре возвращается, облачившись в замызганный наряд, отдаленно напоминающий одеяние средневековой ведьмы: на голове ее высится конусообразная шапка из задубевшей кожи, подбитая мехом, пожелтевшим от времени, тело прикрывает полинявший, сизовато-фиолетовых оттенков плащ, весь в пятнах и разводах, а в руке зажат черный остроконечный жезл, похожий на вертел для жарки мяса, с веретенообразным утолщением в середине. В другой руке Вильма держит деревянный сундучок, окованный медью. Жестом пригласив следовать за собой, она идет к выходу. Гроздья длинных белых палочек, притороченных к поясу, дробно постукивают на каждом шагу, и Рин узнает в них птичьи косточки с различными символами.
Потом Рин и Фроя томятся ожиданием, расположившись на валунах за домом, пока Вильма занимается приготовлениями: разжигает костер в расщелине между камней, а когда он как следует разгорается, извлекает из сундука кожаный кошель, стянутый тесьмой, раскрывает его и высыпает на ладонь часть содержимого: это похоже на семена какого-то растения, круглые глянцевые крупинки черного цвета. Размашистым движением Вильма швыряет их в огонь, берет жезл и, постукивая им о каменистую поверхность под ногами, медленно идет вокруг костра, не отрывая взгляда от плюющихся искрами языков пламени. Она воркует что-то по-голубиному, белый полупрозрачный дым окутывает ее, полы плаща вздымаются и трепещут подобно крыльям, а голова в остроконечном колпаке теперь выглядит, как голова птицы с поднятым к небу клювом.
Рин, зачарованная зрелищем, подается вперед. Ей кажется, что плащ Вильмы покрывается перьями, а под ним мелькают когтистые птичьи лапы. Внезапно Вильма взмахивает жезлом и на миг вонзает его острый конец в плечо Рин, проткнув ткань футболки, затем вытирает острие о ладонь, проводит по ладони указательным пальцем и прикладывает этот палец к своим векам – вначале к одному, потом к другому – после чего замирает с закрытыми глазами.
Рин потирает уколотое плечо и, возмущенно вскинув брови, косится на Фрою. Та прикладывает палец к губам и отрицательно качает головой, давая понять, что не стоит прерывать ритуал.
– Хорошо, – едва слышно произносит Рин, смиряясь. – Надеюсь, она не выколет мне глаза.
– Она взяла каплю твоей крови, чтобы узнать, как помочь тебе.
Старушечьи пальцы касаются костяных гроздьев на поясе, перебирают их, срывают одну кость и бросают в костер. Языки пламени взмывают ввысь. Рин поднимает взгляд и замечает, как быстро покраснело небо над горизонтом, словно костер Вильмы окрасил его. Несколько крошечных необитаемых островков вдали кажутся спинами морских чудовищ, поднявшихся из темных глубин и затаившихся в ожидании ночи, когда можно будет начать охотиться. Рин кажется, что они вот-вот заметят ее. Она оглядывается на дом и понимает, что его ветхие стены не способны послужить убежищем. И едва ли на всем Тролльхоле найдется безопасное место, где можно будет укрыться от здешних монстров.
Рин ужасается своим мыслям, недоумевая, откуда те взялись, пытается вытеснить их из головы, представить их глупой выдумкой, но тщетно: ей чудится, что эти страхи рождены не разыгравшимся воображением, а обострившейся интуицией. Глубокое древнее чувство вселяет уверенность, что все вокруг кишит каменными монстрами, которые оживают по ночам. А ночь наступит уже совсем скоро.
К огромному облегчению Рин, Вильма завершает ритуал раньше, чем на небе зажигаются первые звезды. Она тушит костер, выплеснув на него несколько пригоршней воды из бочки, стоящей у стены дома, а затем, присев на корточки, сгребает пальцами мокрую золу и, захватывая ее щепотью, насыпает в свою ладонь, сложенную лодочкой. Когда в ней скапливается приличная горка, Вильма выпрямляется, подходит к Рин и вываливает пригоршню золы ей на голову. Колючие крупинки попадают под воротник, катятся по спине и застревают под одеждой. Рин стойко переносит это испытание и молча терпит даже тогда, когда вёльва принимается вычерчивать зажатым в пальцах влажным угольком какие-то знаки у нее на лбу, состоящие в основном из круговых линий. При этом старуха так сильно закатывает глаза, что между веками остаются одни белки – нездоровые, налитые кровью. Ее белые брови взлетают вверх и трепещут, будто их обладательница потрясена зрелищем, увиденным внутри собственной черепной коробки.
К концу процедуры от уголька ничего не остается. Вильма вытирает свои пальцы о губы Рин и, выкатив глаза обратно, что-то говорит на странном «птичьем» языке.
– Теперь ты в безопасности, – шепчет Фроя.
Рин не смотрит на нее. Она вглядывается в линию горизонта, заметив, что острова-«чудовища» зашевелились. Одновременно с ними зашевелились и скалы Тролльхола, нависающие над «пяткой тролля», и сама «пятка» как будто обрела подвижность: ее поверхность то вздымается под ногами, то опадает, словно от дыхания, отчего кажется, что остров Вильмы раскачивается подобно шлюпке на волнах. Рин хватается за плечо Фрои, чтобы не упасть, и зажмуривается, чтобы не видеть, как оживает каменная твердь, а потом… потом каким-то чудом она оказывается перед домом Юхана, прямо перед ярко-освещенной стеклянной стеной гостиной. Ни Фрои, ни Вильмы рядом нет, а Юхан сидит прямо перед ней за пустым столом и задумчиво смотрит в никуда. Он не видит ее, скрытую в чернильной темноте, ведь ночь давно наступила.
7. Третья дверь
«Три единицы», – к своему удивлению Рин вспоминает код замка, хотя не может вспомнить даже, как очутилась перед этой дверью. Она надеется прошмыгнуть незамеченной, но Юхан появляется в прихожей.
– Добрый вечер! – произносит он, скрещивая руки на груди. Выражение лица у него не самое приветливое. – Ваш телефон недоступен. Сломался?
– А? Да! Сломался… я его уронила, на пол. – Рин кивает, виновато улыбаясь. – У вас есть тут где-нибудь ремонт телефонов?
– Ближайший в Бьёрхольмене. Попросите Хуго, он вас отвезет. А где вы… – Юхан сбивается и замолкает на полуслове, но спустя секунду все-таки спрашивает: – Заработались над картиной?
Странный вопрос! Скорее – издевка, ведь он прекрасно видит, что при ней нет ни мольберта, ни кейса с кистями и красками. За плечами – только рюкзак с ветровкой на случай дождя, и кроссовками, которые она сложила туда после того, как переобулась в новые резиновые сапоги.
– Я пока не приступила. – Рин старается, чтобы голос звучал уверенно, но язык почему-то плохо ее слушается. – Фроя показала мне место с хорошим видом на дом. Завтра же начну.
– Ничего, я вас не тороплю. Понимаю, вам ведь нужно проникнуться атмосферой, настроиться.
Рин согласно трясет головой, радуясь тому, что он сам подобрал для нее достойное оправдание. Ее взгляд случайно натыкается на циферблат настенных часов над входом в кухню. Стрелки показывают двадцать минут первого. Рин склоняется, чтобы снять сапоги, и ее желудок выдает возмущенный голодный вой.
Юхан поворачивается и скрывается в кухне. Оттуда доносится пощелкивание каких-то кнопок, хлопает дверца холодильника, раздается стук тарелки, поставленной на стол.
– Я приготовил вам кофе и сэндвичи с тунцом, – сообщает он, возвращаясь в прихожую.
– Благодарю, – отвечает Рин, не поднимая головы. Справившись с сапогами, она озадаченно разглядывает фигурные комья грязи, нападавшие с них на глянцевый паркет из беленого дуба.
– Приятного вам ужина. Ну, а мне пора. Рано утром я уезжаю в Стокгольм. Меня не будет пару дней. По всем хозяйственным вопросам обращайтесь к Фрое. – Юхан величественно удаляется, не дожидаясь ответа Рин.
Она спохватывается слишком поздно и успевает увидеть его силуэт всего на секунду, прежде чем тот скрывается за дверью, ведущей на хозяйскую территорию, запретную для гостей. Горечь сожаления разливается внутри: ведь мог бы остаться и выпить кофе вместе с ней! Неужели она ему совсем не интересна? Хорошо, пусть так, но хотя бы из вежливости можно ведь побеседовать несколько минут! Что за демонстративное безразличие?
Отыскав в кладовке совок и щетку, Рин сгребает с пола комья грязи и несет их в ванную, где выбрасывает в мусорное ведро. Из зеркала над раковиной на нее смотрит взлохмаченная замарашка, в которой Рин с трудом узнает себя. Теперь понятно, почему Юхан ушел так быстро. Страшно представить, что он о ней подумал. И даже намека на брезгливость на его лице не промелькнуло! Какая выдержка!
Позабыв о голоде, Рин забирается в душ и тщательно намыливается с ног до головы. Крошки золы, застрявшие в волосах, царапают кожу. Смывая их вместе с грязной пеной, она гадает, каковы будут последствия странного обряда, совершенного над ней Вильмой. Еще тревожит довольно внушительный пробел в памяти, образовавшийся с того момента, как зола посыпалась ей на голову, и до ее возвращения в дом Юхана. Как она добралась сюда в темноте по местности, изрезанной скалами и расщелинами? Почему не помнит, как шла? Она, что, спала на ходу? И куда подевалась Фроя? Может быть, ее новая приятельница решила, что Рин больше не нуждается в сопровождении после того, как подверглась колдовским манипуляциям? Если так, то ее благодетельница явно поспешила с выводами, потому что сама Рин утратила уверенность в своей адекватности.
Кофе, приготовленный Юханом, давно остыл, но все равно оказался приятным на вкус, а сэндвичи с тунцом мгновенно вернули Рин к жизни. Она и не подозревала, что буквально умирает с голоду. Проглотив все до последней крошки, она понимает, что не наелась, и уминает целую пачку имбирного печенья, обнаруженную в одном из шкафчиков. Запив его остатками молока из пакета, найденного в холодильнике, Рин переводит дух и прислушивается: в тишине раздается лишь мерное пощелкивание секундной стрелки. Ей становится неловко от мысли, что Юхан в своей комнате мог слышать, как она чавкает и хрустит печеньем. Ему, должно быть, не очень-то приятно терпеть ее присутствие в своем доме.
Стараясь не шуметь, Рин моет посуду и выходит в прихожую, а оттуда – в холл. Слева от нее виден проем гостиной, свет там уже не горит, и за стеклянной стеной напротив искрится звездное небо. Прямо перед Рин белеют две двери. На миг они расплываются перед глазами, и ей кажется, что дверей стало три, но потом взгляд фокусируется, и лишняя дверь исчезает. Все-таки обряд Вильмы оказал на нее какое-то странное воздействие, схожее с опьянением. Хорошо бы, эти последствия прошли к утру и не оставили неприятных ощущений вроде похмелья.
Забравшись в постель, Рин мгновенно проваливается в сон, в котором вновь оказывается в холле перед белыми дверями. Контуры дверей множатся, и непонятно, которая из них настоящая. Пальцы Рин шарят по стене в попытках ухватиться за одну из дверных ручек, но те либо ускользают от нее, смещаясь в сторону, либо исчезают, как предметы в руках ловкого фокусника.
«Смотрите, не перепутайте!» – доносится из глубин памяти грозный голос Юхана, и ей становится страшно от того, что она может открыть не ту дверь. Ей не хочется нарушать требование хозяина дома, он и так позволяет ей слишком много: приходить заполночь, топтать грязными сапогами дорогой дубовый паркет, поглощать его продукты, и даже нанял помощницу, чтобы та готовила для нее горячие обеды. И что он подумает, если она вдруг завалится к нему в комнату посреди ночи?
Рин обхватывает голову руками, зажмуривается на миг, а когда вновь открывает глаза, пляска дверей прекращается. Правда, это не приносит никакого облегчения, потому что дверей оказывается не две, а три, и какая из них ведет в ее комнату, неизвестно. Где возникла лишняя дверь – справа, слева или посередине? Рин не может решиться и выбрать, какую из них открыть, но тут все они внезапно распахиваются сами. Коридоры за ними абсолютно одинаковые, а в конце каждого из них – такие же одинаковые белые двери. И почему Юхан не повесит на них таблички, недоумевает Рин и тут вспоминает, что в этом не было необходимости, когда дверей было две. Тогда она точно знала, что нужная ей дверь находится слева. Рин перешагивает порог в одном из дверных проемов – в том, что находится посередине – и медленно идет по мягкому ковровому покрытию. Резкий хлопок за спиной заставляет ее обернуться. Дверь позади нее захлопнулась и тает прямо на глазах, а сквозь нее проступает стена из красно-коричневых кирпичей. Небрежные кривые ряды выглядят так, будто их выкладывал дилетант, да к тому же делал это в спешке. Рин бежит обратно и упирается руками в эту стену, надеясь, что кладка еще свежая, и ей удастся выломать брешь, но попытка выбраться наружу не удается. Рин кричит в панике, испытывая приступ клаустрофобии, но не слышит своего голоса, а в следующий миг просыпается, вся покрытая холодным липким потом.
В комнате темно, и вначале кажется, что еще глубокая ночь. Затем Рин замечает на полу узкую полоску света, поднимает взгляд к окну и кричит – на этот раз, во весь голос. Окно снова замазано грязью! Оправившись от шока, Рин вскакивает и выбегает в холл. В конце концов, Юхан – хозяин этого дома и должен знать, что здесь творится! Она дергает на себя ручку двери, ведущей к хозяйской комнате, но дверь не поддается. Под ручкой темнеет замочная скважина. Выходит, замок заперт. Рин заглядывает в гостиную и кухню, хотя не надеется найти там кого-нибудь: для Фрои еще слишком рано, а Юхан, скорее всего, уже уехал, ведь он ее предупреждал. Да и, будь они в доме, уже сами вышли бы к ней, услышав ее вопли.
Рин возвращается в холл, к дверям и, не отдавая себе отчета, зачем-то проводит рукой по стене – там, где во сне видела третью дверь. Край обоев задирается под пальцами, и обнажается щель, узкая, не толще волоса, ровная и длинная. Рин отгибает лист обоев вдоль стыка – щель тянется дальше, и вскоре становится ясно, что сон оказался вещим: под обоями, и в самом деле, находится еще одна дверь! Причем сделана она на одном уровне со стеной, будто ее нарочно смонтировали так, чтобы никто из посторонних ни за что не догадался о ее наличии.
В замешательстве Рин оседает на пол, хотя в тот момент уже знает, что это лишь небольшая отсрочка перед тем, как пройти сквозь потайной ход. Она не сомневается, что сделает это. Нужно лишь немного времени, чтобы собраться с духом и отодрать лист обоев полностью!
И тут Рин вспоминает про измазанное грязью окно. Сердце делает кульбит и начинает колотиться чаще. Выходит, обряд Вильмы не оградил ее от злоумышленника, и тот повторил свою пакость. Чего он хочет? Какую цель преследует? Решил просто попугать? Или таким образом угрожает ей и вскоре перейдет к решительным действиям?
Так или иначе, а намерение обследовать запретную территорию сменилось желанием немедленно сообщить об акте вандализма в полицию. Вот только как это сделать, если неизвестно, где эта полиция находится, и позвонить никому нельзя, потому что телефон неисправен со вчерашнего дня!
Выход из положения напрашивался такой: нужно выбраться из дома, найти кого-нибудь из жителей и попросить их позвонить в полицию. Одна проблема – эти жители не ходят здесь толпами, а без помощи Фрои Рин не только никого не найдет, но еще и сама заблудится! Получается, лучше дождаться прихода Фрои, но сидеть в доме полдня в одиночестве и прислушиваться к каждому постороннему звуку – та еще пытка. Уж лучше прогуляться по окрестностям. Едва ли злодей вздумает напасть на нее средь бела дня, да и все же будет шанс встретить кого-нибудь из соседей.
Мысль о том, что придется вернуться в комнату, чтобы переодеться, вызывает бурный приступ страха. Рин достает толстовку из шкафа в прихожей, надевает ее поверх пижамы и критическим взглядом окидывает свое отражение в зеркале: пыльно-розовые трикотажные брюки вполне гармонируют со вставками похожего цвета на плечах и рукавах. «Сойдет за спортивный костюм», – решает Рин и, захватив из кухни бутылку апельсинового сока и пачку имбирного печенья, выходит из дома. Ей не привыкать завтракать печеньем, зато впервые предстоит сделать это в компании с морским бризом и лучами восходящего солнца, а такая компания, по ее мнению, способна превратить в праздник самую незамысловатую трапезу.
8. Дневник Лилли
