По дороге она раза два заговаривала с ним, но он отвечал коротко и отрывисто. Она пожала плечами; все это начинало ее раздражать. Если он хочет дуться – пусть дуется, ей все равно. В полном молчании они доехали до места назначения. Это был большой, званый обед. Было слишком много народу и слишком много блюд за обедом. Китти, весело болтая с рядом сидящими, наблюдала за своим мужем. Его грустное лицо было слишком бледно.
– Ваш муж очень плохо выглядит. Я думал, что он хорошо переносит жару. Может быть, он переутомлен работой?
– Он всегда много работает.
– Вероятно, вы скоро уезжаете?
– Да, конечно. Я поеду, как в прошлом году, в Японию. Доктор говорит, что я должна уехать от жары, а то будет плохо.
Вальтер совсем на нее не смотрел и ни разу ей издали не улыбнулся, как делал это прежде, когда они обедали в обществе. Она заметила, что, садясь в автомобиль, он избегал ее взгляда; так же поступил он, когда они подъехали, и он с присущей ему вежливостью помог ей сойти. За столом, разговаривая с дамами, сидящими по обе стороны от него, он не улыбался, но смотрел на них упорным, неподвижным взглядом. Глаза его казались огромными и очень темными на его бледном лице. Выражение лица было неподвижное, суровое.
«Какой приятный собеседник!» с иронией подумала Китти.
Ей показалось очень забавным, что несчастные дамы стараются поддержать светский разговор с этой мрачной маской. Конечно, – он знал, в этом сомневаться было невозможно, и был взбешен. Но почему он ничего не сказал? Неужели потому, что, хотя он и сердится на нее, оскорблен ею, но так сильно ее любит, что боится, чтобы она его не бросила. Он все-таки был ее мужем, давал ей стол, квартиру и все необходимое. Пусть он не вмешивается в ее дела и предоставит ей делать, что она хочет; она будет с ним всегда мила и любезна. С другой стороны, его молчанье можно было приписать болезненной застенчивости. Чарли прав, скандала он перенести не сможет. Он избегал, насколько было возможно, случаев произносить речи публично. Он сам ей рассказал однажды, что, будучи вызван в суд в качестве свидетеля по делу, в котором он был назначен экспертом, он почти целую неделю перед этим не мог спать по ночам.
Возможно и так, что, по свойственному всем мужчинам тщеславию, Вальтер предпочитает не признавать случившегося, пока оно не сделалось известным. Или же, паче чаяния, Чарли был прав, когда предполагал, что тут действуют материальные соображения. Чарли пользуется огромной популярностью и вскоре будет колониальным секретарем. Он мог бы быть очень полезен Вальтеру, и, с другой стороны, мог бы сильно повредить ему, если бы Вальтер с ним поссорился.
Мужчины странные создания: никогда бы она не поверила, что Вальтер способен на такую низость, но как знать? Может быть, вся его важность есть только маска, под которой он скрывает подлую, мелочную натуру. Чем больше она об этом думала, тем вероятнее ей казалось, что Чарли прав. И она еще раз посмотрела на мужа, и в ее взгляде не было снисхождения.
Как-раз в этот момент дамы, сидевшие около него, разговаривали с другими своими соседями по столу, и он был предоставлен самому себе. Очевидно, забыв всех и все, он неподвижным взглядом смотрел вперед в пространство, и глаза его были полны бесконечной грустью. Этот взгляд глубоко поразил Китти.
16
На другой день, когда она дремала после завтрака, ее разбудил стук в дверь ее спальни.
– Кто там? – с раздражением крикнула она.
В этот час ее никто никогда не беспокоил.
– Это я.
Она узнала голос мужа и живо вскочила.
– Кажется, я тебя разбудил? – спросил он, входя.
– Конечно, да. – Ответ был произнесен тем же равнодушно холодным тоном, каким она говорила с ним последние два дня.
– Перейдем в соседнюю комнату, мне надо с тобой поговорить.
Сердце судорожно застучало в ее груди.
– Сейчас, я только накину капот.
Он вышел. Не надевая чулок, она сунула ноги в утренние туфли и накинула кимоно. Посмотрев на себя в зеркало, она слегка нарумянилась, чтобы скрыть свою бледность.
Прежде чем отворить дверь, она остановилась на секунду, чтобы собраться с духом, и затем бодро, с дерзко вызывающим видом взошла в комнату.
– Как это случилось, что ты мог уйти из лаборатории в такой час. Ты ведь так редко бываешь дома среди дня?
– Прошу вас, садитесь, нам надо поговорить.
Он на нес не смотрел; говорил строгим, серьезным голосом. Она была рада исполнить его просьбу, колени ее дрожали, продолжать отвечать ему в шутливо равнодушном тоне она больше не могла. Он также сел и закурил папиросу. Взгляд его беспокойно перебегал с предмета на предмет; казалось, ему трудно решиться заговорить.
Вдруг он взглянул ей прямо в лицо. За последние дни она совершенно отвыкла видеть его глаза. Теперь его взор, устремленный на нее, безумно испугал ее, и она с трудом удержала готовый вырваться крик ужаса.
– Имеете ли вы понятие, что такое Мей-Тан-Фу? В последнее время о нем много пишут в газетах.
Она с удивлением взглянула на него и колебалась, не зная, что ответить.
– Не там ли холерная эпидемия? Мистер Арбут Нот что-то говорил об этом вчера.
– Да, там эпидемия, и такая сильная, какой не было до сих пор никогда. Там был доктор-миссионер, но он умер от холеры три дня тому назад. Там есть французская община сестер милосердия, таможенные служащие. Остальные европейцы все уехали.
Он продолжал смотреть ей прямо в лицо, и она не решалась опустить глаза. Она старалась разгадать выражение его лица, но беспокойство мешало ей. Как он может так упорно смотреть? Даже не моргнет.
– Сестры делают все, что возможно, и превратили детский приют в больницу. Люди мрут, как мухи. Я предложил выехать туда в качестве доктора.
– Вы?
Она вздрогнула. Первая ее мысль была, что, если он уедет, ей будет удобно видеться с Чарли. Никто мешать не будет. Но вслед затем ей стало стыдно, и она густо покраснела. Зачем он так пытливо на нее смотрит? Она отвернулась смущенная.
– Неужели вам необходимо ехать? – запинаясь, спросила она.
– Там теперь нет иностранного доктора.
– Ведь вы не доктор, а бактериолог.
– Я доктор медицины, и до того, как я посвятил себя бактериологии, я много работал в госпитале. И тем лучше, что я бактериолог, я там найду много материала для исследований.
Он говорил вызывающим, почти дерзким тоном. Взглянув на него, она с изумлением заметила в его глазах искру насмешки.
Она перестала понимать.
– Не будет ли это страшно опасно?
– Конечно, да.
Он улыбнулся насмешливой улыбкой.
Она подперла лоб рукою и задумалась.
Видно, он решил покончить с собою. То, что он хочет сделать, нельзя назвать иначе, как самоубийством. Ужасно! Она никогда не думала, что он способен на это. Этого нельзя допустить. Это слишком жестоко. Не ее вина, что она его не любит. Мысль, что она будет виновницей его смерти, была ей нестерпима. Она тихонько заплакала.
– О чем вы плачете?
Он говорил холодным голосом.
– Ведь вы же не обязаны ехать?
– Нет, я еду добровольно.
– Вальтер, прошу вас, не ездите туда. Ужасно думать – вдруг что-нибудь случится, вдруг вы умрете?
Его лицо оставалось бесстрастным, но тень улыбки мелькнула в глазах. Он не отвечал.
– Где находится этот город? – спросила она после паузы.
– Мей-Тан-Фу? Он на одном из притоков Уэстерн Ривер. Мы должны подняться вверх по Уэстерн Ривер, а дальше на носилках.
– Кто это – мы?
– Вы и я.
Ей показалось, что она ослышалась, и она вопросительно взглянула на него. Теперь он улыбался уже не одними глазами, и темные глаза в упор смотрели на нее.
– Вы надеетесь, что я с вами туда поеду?
– Я думал, что вы этого пожелаете.
Она быстро дышала, дрожь пробежала по ее телу.
– Ведь там не место женщинам. Миссионер уже несколько недель тому назад выслал оттуда жену и детей. Чиновник с женой давно здесь, я их встречала в обществе. Припоминаю теперь, как он говорил, что они откуда-то выехали из-за холеры.
– Там живут пять медицинских сестер.
Ею овладела паника.
– Ехать мне туда было бы безумием. Вы знаете, что я слаба здоровьем. Д-р Хейворд велит мне уехать из Чин-Иена, даже жара мне вредна. Ведь там тоже очень жарко, мне этого не перенести. Еще холера! Я там сойду с ума от страха. Зачем добровольно искать неприятностей? Мне нет причины туда ехать. Я там умру.
Он продолжал молчать. В отчаянии она взглянула на него и едва не закричала. Его лицо покрылось какой-то темной бледностью, которая безумно испугала ее. В глазах светилась ненависть. Можно ли допустить мысль, что он желает ее смерти? Взволнованным голосом она продолжала говорить:
– Это нелепо. Если вы считаете себя обязанным ехать – это ваше дело. Вы не имеете права требовать, чтобы я ехала. Я ненавижу зрелище страданий и болезней. Холерная эпидемия! Я на храбрость не претендую, и на такое дело у меня ее не хватит. Я останусь здесь, пока не наступит время ехать в Японию.
– Я надеялся, что вы не. захотите отпустить меня одного на такое опасное дело.
Теперь он уже откровенно издевался над ней. Она пришла в полное недоумение. Она не была уверена, что он говорит то, что действительно думает; может быть, он просто хочет запугать ее.
– Я не думаю, чтобы разумный человек решился осудить меня за то, что я отказываюсь ехать в опасное место, где мне делать нечего и где я буду совершенно бесполезна.
– Вы бы могли быть очень полезны мне, поддерживая и утешая меня.
Она еще больше побледнела.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Я не думаю, что нужно обладать выдающимися умственными способностями, чтобы понять меня.
– Вальтер! Я не поеду. Чудовищно просить меня об этом.
– В таком случае и я не еду. Я немедленно возьму назад свое прошение.
17
Она с изумлением посмотрела на него. То, что он сказал, было так неожиданно, что она растерялась и совсем перестала понимать смысл его слов.
– Не понимаю, что вы такое говорите? – запинаясь, произнесла она.
Сама она почувствовала, какой фальшью звучат ее слова, на его же суровом лице они вызвали усмешку презрения.
– Боюсь, что вы меня сочли большим дураком, чем я на самом деле.
Она не знала, как ей поступить: отрицать ли возмущенно свою вину, или обрушиться на него с горькими упреками? Он точно читал ее мысли.
– Я имею все нужные доказательства.
Она разразилась слезами. Слезы лились легко, не мучительно, она их даже не утирала, они давали ей время собраться с мыслями, но выдумать ничего она не могла. Он спокойно наблюдал за ней, и его хладнокровие ее пугало. Наконец, терпение его истощилось.
– Ваши слезы ничему не помогут.
Его голос, такой холодный и суровый, вызвал в ней чувство негодования, и к ней вернулось самообладание.
– Мне все равно. Я надеюсь, что вы согласитесь дать мне развод. Мужчину это не компрометирует.
– Смею спросить: зачем мне подвергать себя малейшей неприятности ради вас?
– Для вас это совершенно безразлично. Я только прошу вас сделать для меня то, в чем джентльмен отказать не может.
– Мне слишком дорого ваше благополучие.
Она выпрямилась и вытерла глаза.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.
– Таунсэнд женится на пае только тогда, если ему придется фигурировать на суде в качестве ответчика вместе с вами, и дело будет настолько скандально, что его жена волей-неволей должна будет развестись с ним.
– Вы не отдаете себе отчета, какой вздор вы говорите! – вскричала она.
– Ах вы, дура, дура!
Тон его был настолько пренебрежительный, что она вспыхнула от негодования. Прежде она слышала от него только милые, ласковые, любезные слова, и тем труднее было ей теперь переносить от него оскорбления. Она привыкла к тому, что он всегда был готов исполнить всякую ее прихоть, всякий каприз.
