– Конечно уверен. И еще, Эмма. Тот джентльмен, который одолжил вам фунт… Где-то у вас есть его адрес. Если вы найдете и дадите мне, я прослежу, чтобы этот фунт был ему отослан.
Эмма улыбнулась. Она произвела раскопки в своей сумке, наконец нашла визитную карточку, застрявшую между французским автобусным билетом и комплектом картонных спичек, засмеялась и, когда Роберт спросил, что ее так развеселило, простодушно сказала: «Однако как хорошо вы знаете моего отца!»
3
Дождь перестал к пяти часам – времени послеполуденного чая. Небо чуть поднялось, воздух посвежел. Странствующий солнечный луч даже пробился в галерею, и около половины шестого, когда Роберт, заперев дверь кабинета, вышел и влился в поток устремившихся к своим домам горожан, легкий ветерок разогнал облака и под ясным бледно-голубым небом засверкали городские огни.
Ужасно не хотелось спускаться в духоту метро, поэтому он дошел до Найтсбриджа, там сел на автобус и проехал остаток пути до дома.
Его дом на Милтон-Гарденс от шумной, запруженной машинами Кенсингтон-Хай-стрит был отгорожен лабиринтом маленьких улочек и площадей, на которых стояли миниатюрные ранневикторианские домики кремового цвета, с отполированными до блеска парадными дверями и с маленькими садиками, где летом цвели сирень и магнолии. Тротуары на улочках были широкие, няни спокойно катили по ним коляски с младенцами, и под строгим надзором местных псов шагали в свои дорогие школы хорошо одетые детишки. В сравнении с этими уютными улочками Милтон-Гарденс несколько проигрывала. Это был ряд больших и довольно обшарпанных домов, и номер двадцать три, в котором жил Роберт, центральный дом на этой улице, был самый непрезентабельный. Черная входная дверь, два чахлых лавровых деревца в кадках, латунный почтовый ящик, о котором заботилась Хелен, однако часто забывала его отполировать. Машины они припарковывали к поребрику: большой темно-зеленый «альвис»-купе Роберта и маленькую запыленную красную машину «мини» Хелен. У Маркуса машины не было – он все не мог выбрать время, чтобы научиться водить.
Роберт поднялся по ступенькам, извлек из кармана ключ и вошел в дом. Холл был большой, просторный, широкая с низкими ступенями лестница вела на второй этаж. За ней холл переходил в узкий коридор, упиравшийся в застекленную дверь, за которой зеленела трава и пышные, освещенные солнцем каштаны, – казалось, сделай еще несколько шагов и очутишься в деревне. Входная дверь со щелчком захлопнулась за Робертом.
Из кухни его окликнула Хелен:
– Роберт!
– Привет!
Он бросил шляпу на столик и пошел в комнату направо. Прежде эта комната, выходящая окнами на улицу, была семейной столовой, но, когда умер отец и к Роберту вселились Маркус с Хелен и Дэвидом, Хелен превратила ее в кухню-столовую с простым деревенским столом, с сосновым буфетом для посуды, который был уставлен цветным фарфором, и со стойкой, как в баре, за которой она кухарничала. И повсюду горшки со всевозможными комнатными цветами, высокими геранями, ароматическими травами, низкие круглые горшки с проросшими луковицами. По стене свисали с крючков вязки лука и плетеные корзины; на буфете – кулинарные книги, лотки, полные деревянных ложек; на полу – яркие коврики, на диване – красные подушки. Все тут радовало глаз.
За стойкой Хелен, в сине-белом фартуке, чистила грибы. Воздух был напоен восхитительными ароматами: свежей выпечки и лимона, растопленного сливочного масла и чеснока.
Хелен сказала:
– Маркус звонил из Эдинбурга. Он прилетает сегодня вечером. Ты знаешь?
– В какое время?
– Есть самолет в четверть шестого. Он попытается купить билет на него. В Лондоне будет в половине восьмого.
Роберт пододвинул высокий табурет и сел к стойке.
– Он хочет, чтобы его встретили в аэропорту?
– Нет, сказал, что приедет сам, на автобусе. Но я думаю, кто-то из нас должен его встретить. Ты сегодня ужинаешь дома или в городе?
– Такие дивные ароматы, что, пожалуй, поужинаю дома.
Хелен улыбнулась. Когда они вот так, через стойку, смотрели друг на друга, фамильное сходство становилось очень заметным. Хелен была крупная женщина, высокая, ширококостая, но стоило ей улыбнуться, и в лице появлялось что-то девичье, а глаза загорались веселыми огоньками. Волосы у нее были рыжеватые, как у Роберта, может, только сквозившая седина чуть смягчала цвет, и она их затягивала в узел, чтобы видны были ее неожиданно маленькие изящные ушки. Хелен очень гордилась своими ушами и всегда носила серьги. У нее их был полный ящик в туалетном столике, и о подарке для нее не надо было ломать голову, можно было просто купить ей пару сережек. Сегодня это были какие-то полудрагоценные зеленые камни, подвешенные на узких витых золотых цепочках, они отсвечивали зелеными искорками в ее неопределенного цвета крапчатых глазах.
Ей было сорок два, на шесть лет больше, чем Роберту, и она уже десять лет была замужем за Маркусом Бернстайном, а до замужества работала у него секретаршей, встречала посетителей, вела бухгалтерскую отчетность и время от времени, когда было туго с финансами, была и уборщицей, и в большой степени благодаря ее стараниям и вере в Маркуса его галерея не только выстояла в первые трудные годы, но даже расширилась и приобрела международную известность.
– Маркус не сказал тебе, как его успехи? – спросил Роберт.
– Почти ничего, не было времени. Но старый лорд Глен – я правильно его величаю? – оказался владельцем трех Ребёрнов, Констебля и Тёрнера. Так что вам есть над чем подумать.
– Он хочет их продать?
– Похоже, что да. Говорит, что при сегодняшних ценах на виски он не может позволить себе и дальше держать их на стене. Приедет Маркус – все узнаем. А как ты, чем сегодня занимался?
– Особенно ничем. Пришел американец по имени Лоуэлл Чики и выписал чек за полотно Бена Литтона…
– Это хорошо…
– И… – Роберт наблюдал за лицом сестры, – вернулась домой Эмма Литтон.
Хелен перестала резать грибы. Она мгновенно вскинула глаза, руки ее замерли.
– Эмма? Ты имеешь в виду дочь Бена?
– Сегодня прилетела из Парижа. Зашла в галерею, чтобы взять немного денег. На билет до Порткерриса.
– А Маркус знал, что она возвращается?
– Думаю, нет. Думаю, она никому, кроме отца, не написала.
– Ну а Бен, конечно, и словом не обмолвился! – Хелен возмущенно тряхнула головой. – Иногда его хочется просто высечь.
Роберт смотрел на нее с некоторым любопытством.
– И что бы ты сделала, если бы знала, что она приезжает?
– Ну, прежде всего встретила бы ее в аэропорту. Потом накормила бы. Да все, что угодно.
– Если тебя это утешит – накормил ее я.
– Вот это хорошо. – Хелен снова взялась за грибы. – Как она теперь выглядит?
– Привлекательна. Хотя несколько необычна.
– Необычна… – сухо повторила Хелен. – Сказать о ней «необычна» – это значит не сказать ничего нового для меня.
Роберт ухватил ломтик сырого гриба и съел его. Отведал.
– А кто была ее мать, ты знаешь?
– Конечно знаю. – Хелен отодвинула грибы от него подальше, пошла к плите, где стояло на маленьком огне масло, и ловко сбросила в него грибы. Раздалось легкое шипение, и по столовой поплыл восхитительный аромат. Она стояла, помешивая грибы деревянной лопаткой, а Роберт смотрел на ее твердо очерченный профиль.
– Кто она?
– О, маленькая студентка, художница, вдвое моложе Бена. Очень хорошенькая.
– Он на ней женился?
– Да, он на ней женился. Мне кажется, он по-своему любил ее. Но она была еще совсем ребенок.
– Она оставила его?
– Нет. Она умерла при родах. Родив Эмму.
– И потом, спустя какое-то время, он женился на некой Эстер.
Хелен бросила на него подозрительный взгляд:
– Откуда ты знаешь?
– Эмма рассказала сегодня за ланчем.
– Вот как. Я не рассказывала никому. Да, на Эстер Феррис. Несколько лет тому назад.
– У нее был мальчик. Сын. Кристофер.
– Только не говори, что он снова появился на сцене!
– Почему это тебя так пугает?
– Ты бы тоже испугался, если бы промучился те полтора года, что Бен Литтон был женат на Эстер…
– Ну тогда расскажи.
– Это был кошмар. И для Маркуса, и для Бена… думаю, и для Эстер тоже, и, конечно же, для меня. Если Маркуса не призывали быть судьей в каких-то пренеприятных семейных скандалах, его забрасывали дурацкими мелкими счетами, которые, по словам Эстер, Бен отказывался оплачивать. И ты знаешь его фобию насчет телефона, а Эстер поставила в дом телефон, и Бен выдрал его с корнем. Потом Бен впал в депрессию, совсем не мог работать и все время проводил в местном кабачке, и Эстер потребовала Маркуса, сказала, что он должен приехать и что он единственный, кто может что-то сделать с Беном, и тому подобное. Маркус старел прямо у меня на глазах. Можешь себе представить?
– Да… Но при чем тут мальчик?
– Мальчик был самым большим яблоком раздора. Бен терпеть его не мог.
– Эмма сказала, он ревновал.
– Она так сказала? Хоть и была совсем малышкой, а очень все чувствовала. Может, и правда в какой-то степени ревновал, но Кристофер был сущим дьяволенком. С виду просто ангелочек, но мать вконец его испортила. – Хелен сняла кастрюлю с горелки и вернулась к стойке. – И что Эмма говорила про Кристофера?
– Только про то, что они встретились в Париже.
– Что он там делает?
– Не знаю. Возможно, проводит отпуск. Он актер. Ты знала?
– Нет, не знала, но охотно этому поверю. Как тебе показалось, она в него влюблена?
– Пожалуй, что да. Только вот думает, что к ее отцу он никогда не поедет.
– Да уж, на этот счет ей лучше не питать никаких иллюзий.
– Я это понял. Но едва начал что-то говорить, как чуть было не лишился головы.
– И лишился бы. Они преданы друг другу, как два воришки из одной шайки. – Хелен похлопала брата по руке. – Не вмешивайся, Роберт. Я не вынесу напряжения.
– Я не вмешиваюсь, просто интересуюсь.
– Ради собственного спокойствия послушайся моего совета: держись в стороне. И уж поскольку мы заговорили о таких делах, звонила Джейн Маршалл и просила тебя отзвонить.
– Не знаешь, в чем дело?
– Она не сказала. Только сказала, что после шести она дома. Не забудешь?
– Не забуду. Но и ты не забудь, что никаких таких дел у меня с Джейн нет.
– Не понимаю, чего это ты артачишься? – сказала Хелен. Она и так-то не любила говорить обиняками, а уж с собственным братом и подавно. – Слушай, она обаятельная, привлекательная и очень деловая женщина.
Роберт никак на это высказывание не откликнулся, и Хелен, недовольная его молчанием и словно оправдываясь, продолжала:
– И у вас много общего – ваши интересы, друзья, образ жизни. К тому же мужчина твоего возраста должен быть женат. Нет более печального зрелища, чем престарелый холостяк.
Она остановилась. Наступила пауза.
– Ты закончила? – вежливо осведомился Роберт.
Хелен глубоко вздохнула. Безнадежно… Она знала, всегда знала: сколько ни говори, Роберта не убедишь сделать что-то, что он не намеревался сделать сам. Никогда в жизни его ни в чем нельзя было убедить. Напрасная трата слов; она уже пожалела о своем порыве.
– Ну да, конечно, закончила. Приношу извинения. Не мое это дело, и я не имею никакого права вмешиваться. Просто мне нравится Джейн, и я хочу тебе счастья. Не знаю, Роберт. Не могу понять, чего ты ищешь.
– Я и сам не могу понять, – сказал Роберт. Он улыбнулся и провел ладонью по голове, от лба к затылку – его обычный жест, когда он был смущен или устал. – Но, думаю, тут играете роль вы с Маркусом, ваши отношения.
– Ясно… Надеюсь, ты все-таки поймешь, прежде чем помрешь от старости.
Он оставил ее колдовать над кастрюлями, забрал вечернюю газету, пачку писем и шляпу и пошел наверх, к себе. Когда-то его гостиная с видом на большой сад и каштан была детской. Низкий потолок, ковер, стены заставлены книжными полками, мебель отцовская – все, что можно было втащить по лестнице. Бросив шляпу, газету и письма на стул, Роберт направился к старинному серванту, где он держал спиртные напитки, и налил себе виски с содовой. Потом взял сигарету из ящичка, что стоял на кофейном столике, прикурил и со стаканом в руке направился к письменному столу, сел и набрал номер Джейн Маршалл.
Она ответила не сразу. Он ждал, чертя что-то на промокашке. Взглянул на часы. Сейчас он примет ванну, переоденется и пойдет встречать Маркуса на аэровокзал на Кромвель-роуд. А к ужину захватит бутылку вина и вручит ее как ветвь мира Хелен; они выпьют за выскобленным добела столом и поговорят о делах. Сегодня он порядком устал, и перспектива мирного вечера в семейном кругу действовала успокаивающе.
Гудки в трубке кончились. Холодный голос произнес:
– Джейн Маршалл слушает.
Она всегда отвечала таким тоном, и Роберту каждый раз становилось не по себе, хотя он и знал, в чем тут дело. В двадцать шесть лет Джейн осталась одна, ее брак оказался неудачным, с мужем она развелась и вынуждена была зарабатывать на жизнь самостоятельно. Остановилась она на том, что стала дизайнером-декоратором квартир, а ее собственная квартира и служила ей офисом. Таким образом, телефон выполнял двойную функцию, и она давно уже решила проявлять осторожность и каждый раз отвечать официальным тоном, пока не станет ясно, что звонок не деловой. Роберту, когда он пожаловался на этот холодный тон, она все объяснила.
– Ты не понимаешь. Это может звонить клиент. Что он подумает, если я заговорю игривым сексуальным тоном?
– Не надо сексуальным. Просто дружеским и приятным. Почему бы не попробовать? Глядишь, и часа не пройдет, как ты уже будешь сдирать обои, вешать портреты и раскладывать на столе куверты.
– Ты так думаешь? Скорее, буду отбиваться от него портняжной иглой.
Сейчас он осторожно спросил:
– Джейн?..
