Досадливо кряхтя, Фурий улегся на массажный стол и раскинул руки. Рабы тут же кинулись разминать благородные телеса и умащать их новыми благовониями. Я уже не могла различать запахи, в носу щипало от цветочной смеси.
– Разденься!
– Что? – растерялась я, никак не желая поверить, что странный приказ адресован именно мне.
Фурий приподнял голову, развернулся и вдруг резко ударил по лицу ближайшую к нему рабыню в прозрачной накидке, видимо, чем-то не угодила. Алебастровый флакончик с маслом упал на мраморный пол и разбился, а девушка как ни в чем не бывало продолжила массировать узкую спину императора.
– Валия, я велел тебя раздеться! Сними одежду и встань рядом с греческой вакханкой, я хочу сравнить.
Кроме меня и Фурия в терпидарии было еще с десяток рабов разного пола, но сейчас в мою сторону смотрел только Фурий. Впрочем, наготой здесь никого не удивишь, сами рабыни склоняясь на Цезарем, невольно оголяют грудь, а на мужчинах только набедренные повязки.
Я медленно потянула свой пояс. Главное, держаться с достоинством. В конце-то концов, я же в римской бане нахожусь, так чего же стыдиться…
Он разглядывал меня с любопытством ученого или скульптора. Я даже выдохнула с облегчением, когда Фурий заявил, что пропорции мраморной девицы ему кажутся более совершенными, нежели мои.
– У тебя заурядная фигура, Валия, – лениво процедил Фурий, зевая и часто смаргивая. – Но это мнение ценителя красоты, а что бы сказал простой человек. Интересно… А-а-уах! (смачный зевок) Эй! Позовите сюда моего верного Бората.
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Одно дело стоять голышом перед пресыщенным и почти засыпающим владыкой Рима, а совсем другое выставить себя напоказ бывшему соседу преторианцу. Уж тот, несомненно, оценит мои скромные прелести по заслугам!
Руки сами тянулись прикрыть грудь. Или пах… Но дрожать как стыдливая девственница перед пожилым феодалом я тоже не собиралась.
А потому, стоило Борату появиться в дверном проеме, как я гордо выпятила грудь и втянула живот. Собственно, живота у меня особенно и не было, но отчего-то хотелось выглядеть еще более поджарой.
Многим римлянам нравятся пышки, может, буду казаться худой и оттого не особо привлекательной. А вдруг Борат как раз имеет извращенный вкус и ему больше по душе невысокие, стройненькие… светловолосые…
От пристального взгляда знакомых желтовато-серых глаз мне стало жарко. Да Борат сам чуть не окаменел, настолько не ожидал увидеть меня в костюме Афродиты, рожденной из морской пены.
В ушах гудел противный голос императора:
– Скажи мне, солдат, эта женщина красива на твой вкус?
«А я и не знала, что ты такой развратник – Фурий Германий Август! Или для тебя это невинная шуточка и только?»
Борат медленно перевел взгляд на повелителя, которого уже бережно закутывали в белоснежную тогу, тщательно расправляя ее многочисленные складки.
– Да, она хороша.
Фурий досадливо прищелкнул языком и покачал взлохмаченной рыжеватой головой.
– Так чего ты стоишь у двери, дубина, подойти ближе и рассмотри, как следует!
Я решила выразить протест так громко, как только могла в данной ситуации:
– Благословенный Цезарь, позволь мне одеться, чтобы не мешать тебе наслаждаться видом настоящего произведения искусства руки греческого мастера.
Нервно кивнув в сторону статуи, я потянулась за своей туникой, небрежно брошенной на скамейке.
– Подожди, Валия, дай ему полюбоваться на твои груди. Здесь жарко, но соски отчего-то стоят торчком.
Он издевался! Фурий откровенно издевался надо мной, а Борат побагровел и не совсем понимал, как себя вести. Уставился на меня широко раскрытыми глазами, а если и опускал их, то явно не в пол, а кое- куда повыше, например, на мои дрожащие колени.
Я разозлилась, и возбужденное состояние вдруг придало сил.
– На что тут дивиться, о Цезарь, затмевающий солнце красотой и умом! Думаю, Борат на своем веку повидал немало девиц фигуристей и смазливей. Избавь же своего лучшего телохранителя от унылой обязанности на меня смотреть. Фурий, это даже не смешно! Мы не на сцене находимся.
– Одно мое слово – и здесь будет сцена. Читай!
– Что… читать?
– Какие-нибудь драматические стихи, подобающие моменту.
Едва унимая нервную дрожь, я судорожно вздохнула и ломким, срывающимся голосом начала говорить:
– Как этот вечер грузен, не крылат,
С растрескавшейся дыней схож закат,
И хочется подталкивать слегка
Катящиеся вяло облака.
Мне хотелось провалиться сквозь мраморный пол и уйти под землю, сейчас я искренне завидовала ароматным ручейкам, свободно покидающим душную залу через мелкие сливные отверстия пола. Мне такой возможности не дано. Придется играть жалкую роль до конца.
Но разве не в моих силах придать своей позе хоть немного достоинства и величия. Ведь я читаю прекрасные стихи замечательного поэта. Хотя и стою в чем мать родила перед кучей мужчин.
Боже, какие мелочи для древнего Рима, рукоплещущего кровавым поединкам, после которых нарасхват идут бутыльки с кровью заколотых гладиаторов, считается, что это прекрасное лекарство и афродизиак!
– … В такие медленные вечера
Коней карьером гонят кучера,
Сильней веслом бьют воду рыбаки,
Ожесточенней рубят лесники
Огромные кудрявые дубы… (с)
Император будто не слушал меня, рассеянно почесывал бритый подбородок, а потом обратился к Борату.
– Скажи прямо, Валия тебя привлекает?
Солдат сначала стоял как столб, только верхняя губа криво приподнялась да вздулись синие вены на висках. А потом Борат пожал плечами, и я, наконец, прикрыла руками грудь, отступая за статую и тихо бормоча из своего иллюзорного убежища:
– Фурий, мне зябко. Зачем устраивать нелепый спектакль… Позволь одеться. Прошу тебя!
Насмешливый голос снова заставил вздрогнуть.
– Зачем врать, Валия? Я истекаю потом, а ты жалуешься на озноб в моих термах. Чего застыл, Борат, – потрогай ее там, где хочется. Сегодня я тебе позволяю.
Услышав новый приказ, Борат тут же встрепенулся, накинул на правую руку лежащее на скамье платье и подошел вплотную ко мне. Фурий гаденько хихикал, развалившись в кресле, как же я его ненавидела в этот момент…
– Тащи сюда эту скромницу, ишь, спряталась! Скажи, ее сиськи больше, чем у каменной вакханки? А достаточно ли упруги, лень проверять самому.
Когда Борат коснулся моего плеча, я злобно прошептала ему в лицо:
– Зарежу ночью, так и знай! Или отравлю. Еще чего-то придумаю. Только попробуй!
Невзирая на мое слабое сопротивление, тяжело дыша, солдат замотал меня в тонкую ткань и подвел к ложу Фурия. А там, смиренно склонив голову, произнес:
– Валия твоя певчая пташка, Господин. И как женщина совсем меня не интересует.
Император сладко потянулся, издавая ехидный смешок.
– Да неужели? Это легко проверить. Приподними край туники. Хочу посмотреть на твой пенис. Может, хотя бы он не соврет.
Я стояла, еле жива от нахлынувших эмоций. Стыдно, страшно, жалко себя и… даже Бората. Надо пережить этот позор и куда-то бежать. Но ведь никто не поможет, я в ловушке из мрамора и позолоты.
– Господин… – попробовал заговорить преторианец, но Фурий повысил голос до поросячьего визга.
– Давай, покажи нам своего петушка, Борат. Или ты в одночасье стал бабой? Валия, помоги ему, если у моего храбреца так трясутся руки.
– Не нужно, я сам!
Потом цезарь велел мне смотреть на поднявшийся мужской орган бывшего соседа по комнате. Нда-а, увиденное, может, и впечатляло, но сейчас я вовсе не была настроена на романтический или даже шутливый лад. Все во мне бунтовало против скотского обращения со стороны человека, которого я считала покровителем и даже немного другом.
Бедная наивная Валентина! Уж следовало бы поверить предостережениям Катона или сплетням Мелины. После сегодняшней мерзкой сцены Фурий для меня развратный ублюдок и только. И как я могла польститься на его разговоры о музыке и театре!
Я душу перед ним вывернула, вдохновенно рассказывала ему истории о благородстве и мужестве, а он из одного каприза заставил меня глазеть на вздыбленный член своего солдата.
По счастью двери терпидария растворились и запыхавшийся слуга передал сообщение, что из длительной поездки сегодня возвращается советник Дакрон. Он посылает любимому государю горячий привет и богатые дары из провинции.
Услышав о прекрасном сером жеребце, Фурий чуть не вприпрыжку убежал из купальни, забыв обо мне. Торопливо поправив одежду, Борат метнулся за ним, но у самых дверей зачем-то обернулся и словно в бреду произнес:
– Валия… не плачь и не злись. Я не желаю тебе плохого. Встретимся ночью. Если не придешь сама, я тебя найду, куда бы не спряталась. Нам нужно поговорить.
Стуча зубами в нервном припадке, я натянула на себя столу, хотя меня ужасно раздражал исходящий от нее запах благовоний. Доберусь до своей комнаты, переоденусь в родной сарафанчик и продумаю план побега. Не останусь жить с этими ползучими гадами.
Девушка-рабыня подала мне влажное полотенце – лицо обтереть. Кинув мимолетный взгляд на ее разбитую губу и заляпанную кровью тунику, я горько разрыдалась, понимая, что меня ожидает во дворце развращенного Императора.
Глава 13
Фурий
Император мрачно глядел из окна своей спальни на заходящее солнце. Тяжелые тучи темным плащом покрывали небо, усиливалась духота. Ничего – ночной дождь прибьет пыль на дорогах, смоет нечистоты на улицах, наполнит открытые бассейны свежей водой, но не сможет дать живительной чистоты истерзанному сердцу хозяина Рима.
Одна Марцилла поняла бы его, но Марцилла уже полгода гниет в семейном склепе Августов.
Фурий шумно втянул в себя воздух с улицы – пахло надвигающейся грозой, словно морем и соснами. А в комнате уже нечем дышать от смеси цветочных масел, пропитавших одежды и занавеси. Фурий готов сутками напролет поливать себя благовониями – после смерти дорогой сестры ему везде мерещатся трупные миазмы.
Так ведь он сам виноват – трое суток не давал хоронить Марциллу, лежал рядом с ее остывшим телом, не желая верить в то, что единственная любовь покинула его навсегда.
Они убили ее. Патриции, всадники, менялы и торгаши – напыщенные корыстолюбцы и похотливые пиявки. Они подсунули яд в кушанье. И лекарь зря болтает о простуде. Не-ет, они хотели сделать Фурия слабее, лишить его опоры и разума.
Так пусть получают трусливого безумца на троне! Оголтелый сброд заслужил унижения и грабеж. Все они столь же далеки от планов Императора, как смертные от замысла богов.
«Я залью кровью амфитеатры Рима, заставлю толпу одуреть от вида помпезной смерти. Я велю собрать лучших бойцов империи и толпа возликует, глядя на их предсмертные муки на золоте арены. Это будет красиво и страшно. Пожалуй, стоит записать, пока не забыл… Кровь и песок… Да, я создам новую поэму и восславлю торжество смерти, собирающей жатву на руинах человеческого ужаса».
Фурий отошел к столу и придвинул к себе навощенную деревянную табличку. Но вскоре выронил из руки серебряное стило с железным наконечником, вспомнив, как ненавидела Марцилла гладиаторские бои и часто просила отменить смертельные поединки. Сестра была слишком добра, а он смеялся над ней. Марцилла считала их любовную связь преступной, а он не мог сдерживать животную страсть.
Он хотел ее каждый день – только ее, ведь Марцилла была глотком прохладного вина в жаркий полдень, тихой гаванью посреди политических интриг. Ей одной он желал подарить этот пестрый разноязыкий город, утопающий в роскоши и разврате.
Бедняжка не выдержала бремени его обожания и сломалась, как хрупкий садовый цветок. Кто же заменит Марциллу…
Новая девка с площади поначалу чем-то напомнила сестру, оттого-то Фурий и приволок ее во дворец, на время оградив от прочих потаскух. Мираж скоро развеялся, Валия оказалась слишком чужой и далекой.
Но глядя на ее высокий лоб, увенчанный диадемой светлых волос, замечая, как блестят бисеринки пота на висках, когда она рассказывает о богах и героях чужих, незнакомых стран, Фурию казалось, что перед ним снова стоит нежная чувствительная Марцелла и, соединив тонкие кисти белых рук, читает стихи Овидия.
Ради мимолетной иллюзии схожести Фурий и терпит подле себя уличную актрису. Правда, Катон сказал, что она из благородной семьи, и впрямь, хорошая порода видна в ее осанке и манерах. У Валии прекрасно поставлен голос, а дивные истории, слетающие с ее уст, уже который день волнуют пылкий ум императора.
Авторы прекрасных стихов истинные творцы, но почему никто в Риме не знает их имена? Валия говорит, что это скромные поэты: греки, азиаты, варвары… Может, девица скрывает тайну, и сам Аполлон нашептывает ей по ночам благозвучные строки?
А Борат слишком глуп, чтобы выведать секрет чужестранки, хоть и спит с ней почти что в одних покоях. Может, поручить остийской шлюхе Мелине сойтись с ней поближе и узнать, не посещают ли Валию на самом деле Музы.
В последнее время актриса себя высоко ставит, слишком много рассуждает о том, куда ей вовсе не следует совать нос. Недавно вздумала учить Фурия, как надо говорить с Катоном. Неслыханная дерзость – поучать императора! Даже Марциллла не смела спорить! Сестра понимала его без слов.
"Сегодня в термах Валия получила хороший урок. Надеюсь, впредь будет открывать рот только по приказу. А Борат, кажется, распустил слюни перед ее чистенько выбритой cunni.
Припомнив скабрезную сцену в купальне, Фурий громко расхохотался. И впрямь было забавно наблюдать, как Валия отчаянно старалась сохранить гордый вид, но была бледнее мрамора и дрожала как от озноба.
Борат мог бы поиметь ее прямо там, но, похоже, не верил, что император желает именно этого зрелища. Пожалуй, стоило отдать приказ. Девчонка начала бы вопить и дрыгать ногами, оберегая свою узкую дырку. А с чего так трястись? Валия уже знала мужа, так почему бы не развлечь императора приятной сценкой. Минутное дело.
«Борат глуп и упрям, но по первому требованию готов подать мне сердце своей матери на кончике ножа. Борат закроет меня собой в минуту опасности, он преданнее собаки. Надо бы его наградить… хм… за две прошедших войны у него есть венки и фалеры, жалованье хорошее, может, теперь позволить ему вволю пощипать эту белую курочку…».
Фурий развалился в кресле, укрытом пушистой тигровой шкурой. Фантазии о том, как преторианец насильно овладевает Валией несколько разогрели кровь.
– Эй, крикните Афеса! Пусть приведет сюда мою жирную свинку. Я хочу потрепать ее сало.
Спустя менее десяти минут в покои Цезаря прокралась пунцовая от волнения Мелина. Темные завитки волос спадали на влажную после купания, полуоткрытую грудь.
– Ты желал видеть меня, Господин. Я готова служить тебе.
"Еще бы тебе не быть готовой… это не на мельнице вертеть жернова, не ублажать вонючих матросов в порту… гм… порт, пристань… корабли… надо лично проверить, как идет подготовка к морскому сражению – этим лизоблюдам нельзя поручить ничего серьезного".
Задумавшись, Фурий рассеянно ковырял в ухе специальной золотой ложечкой, пока затуманенный грезами взор вновь не остановился на распростершейся у его ног женщине. Разве он вызывал эту откормленную гусыню? Может, лучше провести вечер за высокой поэзией под мелодичные звуки лиры.
Мальчишка музыкант прячется за складки тяжелой шторы, – он смазлив как юная девка, у него пухлые губы и длинные черные ресницы. Гречонок… Наверняка смугловатая кожа окажется гладкой и нежной на ощупь. Так приятно будет проткнуть ее острой иглой, сладострастно вслушиваясь в крик боли. Но и эта забава давно наскучила. Нужно придумать развлечение интереснее.
– Эй, подойди ко мне! Ты уже брал женщину?
Молодой раб зарделся и отрицательно покачал головой. Все более распаляясь, Фурий удобнее откинулся в кресле и шире расставил ноги.
