К ним резко повернулся какой-то мужчина и заговорил по-английски:
– Говорят, что «Железную гвардию» распустили! А теперь еще и это! Теперь может быть всё что угодно. Понимаете? Всё.
– И что это значит? – спросила Гарриет, пока они торопливо шагали по площади.
– Что немцы что-то замышляют, видимо. Сейчас узнаем.
Но Английский бар – темные панели, пальмы в латунных горшках – был удручающе пуст. Из высоких окон на пол падали лучи света, придавая помещению игрушечный вид. Видимо, еще недавно здесь было полно народу, поскольку в воздухе висели клубы табачного дыма.
Гай обратился к Альбу – мрачному, трезвому парню, которого в Бухаресте считали идеальным воплощением английского бармена:
– Куда все делись?
– Ушли посылать новости, – ответил Альбу.
Гай раздраженно нахмурился и спросил Гарриет, что она будет пить.
– Подождем, – сказал он. – Они вернутся. Это центр информации.
6
Крики газетчиков на площади заставили Якимова на верхнем этаже гостиницы кое-как пробудиться от сна.
Когда он накануне протянул клерку свой паспорт подданного Великобритании, его спросили, не желает ли он, чтобы по утрам его будили чашкой чая «на английский манер». Он ответил, что не желает, чтобы его вообще как-либо будили, но просит по утрам ставить рядом с его кроватью маленькую бутылочку «Вдовы Клико». Открыв глаза, он увидел перед собой ведро со льдом и был крайне рад его присутствию.
Час спустя, выкупавшись, одевшись и перекусив холодной курятиной, он спустился в бар, уже забитый людьми. Якимов заказал виски, выпил его и тут же заказал еще. Немного придя в себя, он медленно повернулся и принялся разглядывать собравшихся.
Журналисты толпились вокруг Мортимера Тафтона, который сидел на краю стула, сжимая набалдашник трости бурыми руками в старческой гречке.
– Есть новости? – спросил Галпин, завидев Якимова.
– Что тут скажешь, вечеринка удалась.
– Надо думать, – сказал Галпин. – Адская вечеринка. И всё по старому сценарию: кто-то внутри поднимает бучу, и эти твари вмешиваются, чтобы навести порядок.
Якимов некоторое время глядел на Галпина, пытаясь найтись с ответом, после чего промолвил:
– Совершенно верно, дорогой мой.
– Даю им сутки.
Галпин стоял, привалившись к барной стойке. Это был тощий мужчина в тесном костюме, с гнусавым, раздраженным голосом. Разговаривая, он беспрерывно потирал лицо – брюзгливое и желтое, как у типичного любителя виски. Живот у него был впалый, а жилет – мятый, грязный и усыпанный пеплом. Края манжет потемнели от грязи, воротничок измялся. Он посасывал мокрый окурок, а когда он говорил, этот окурок прилипал к его полной нижней губе и подрагивал на ней. Он уставился на Якимова; глаза у него были цвета шоколада, а белки лимонно-желтые.
– Двадцать четыре часа. – Голос его звучал агрессивно. – Вот увидите.
Якимов не стал с ним спорить. Его тревожили не только слова Галпина, но и атмосфера в баре. В воздухе ощущалось всеобщее недовольство.
– Вы ведь слышали про Миллера из «Эха»? – спросил вдруг Галпин высоким, возмущенным голосом.
Якимов покачал головой.
– Он сразу же сел в автомобиль и отправился в Джурджу[23 - Джурджу – город на юге Румынии.]. Может, и не добрался, конечно, но, по крайней мере, он не сидит здесь взаперти, словно в мышеловке.
Галпин, очевидно, не ставил себе целью ввести Якимова в курс дела: ему просто надо было выговориться. Позволив себе оглядеться, Якимов увидел молодую чету Прингл, с которыми познакомился накануне. В самой стати Гая Прингла, в его спокойном лице, в глазах за стеклами очков было что-то успокаивающее. Якимов подобрался к нему поближе и услышал:
– Не представляю, чтобы немцы добрались досюда. Русские переместились в Восточную Польшу. Они уже у границы с Венгрией!
– Дорогой мой, – вмешался Галпин, пытаясь замаскировать свою тревогу презрительной интонацией, – нацисты пройдут сквозь русские войска, как горячий нож сквозь масло.
Гай приобнял за плечи свою жену и заглянул в ее напряженное, усталое лицо.
– Не волнуйся, – сказал он ей. – Мы в безопасности.
В бар зашел седой, бледный человечек весь в сером, казавшийся бесплотным, рассыпаясь в извинениях, протолкался между журналистами, вручил Галпину телеграмму и что-то зашептал ему. Когда человечек ушел, Галпин объявил:
– Мой информант сообщил, что немецкое посольство утверждает, будто у них есть доказательства того, что убийство было организовано Британией, чтобы подорвать нейтралитет Германии. Смешно.
Он открыл телеграмму.
– Это, впрочем, тоже: «Эхо» сообщает об убийстве, точка, где новости, точка, спишь, вопросительный знак. Значит, Миллер таки выбрался! Молодчина Миллер! А нам – шиш.
– Вместе всё же безопаснее, – заметил Тафтон. – А всем нам это бы не удалось. Толпой такое не провернешь.
Под шумок Якимов шепотом обратился к Гаю:
– Дорогой, а что всё-таки произошло? Кого убили?
В этот момент настала тишина, так что шепот прозвучал неожиданно громко. Галпин повернулся к Якимову и возмущенно спросил:
– Так вы что, не понимали, о чем речь?
Якимов помотал головой.
– Вы не слышали об убийстве? Не знали, что граница закрыта, международные линии перерезаны, нам не позволяют посылать телеграммы и никому не дают покинуть Бухарест? Вы что же, дружище, не знаете, что вам грозит смертельная опасность?
– Да что вы говорите, – произнес Якимов и украдкой огляделся в поисках сочувствия. Не встретив его, он попытался изобразить интерес. – И кто же кого убил?
Журналисты даже не попытались ему ответить. Гай вмешался и объяснил, что убили премьер-министра.
– Перед его автомобилем выехали какие-то юноши, заставили его остановиться. Когда он вышел, чтобы узнать, что случилось, его застрелили. Он умер на месте. Потом убийцы захватили радиостанции и заявили, что он умирает или умер. Они и сами не знали.
– Его нашпиговали свинцом, – перебил Галпин. – Он привалился к дверце автомобиля – эти его розовые ручки, полосатые брючки, новенькие лаковые ботинки. Потом съехал на землю. Ботинки покрылись пылью…
– Так вы сами это видели?
Якимов восхищенно уставился на Галпина, но тот не смягчился.
– Были очевидцы, – сказал он. – А вы-то где были? Пьяным валялись?
– У меня была тяжелая ночь, – признался Якимов. – Ваш бедный старый Яки только что проснулся.
Тафтон нетерпеливо заерзал.
– Господь любит дураков, – сказал он. – Мы там торчали, а он отсыпался.
В бар вошел гостиничный клерк и объявил, что телеграммы можно отправить с Центрального почтамта. Когда журналисты повалили наружу, Якимов вообразил, что его испытание закончено, и как раз собирался заказать себе еще выпивки, как вдруг Галпин схватил его за руку.
– Я вас подвезу, – сказал он.
– Вы знаете, дорогой, я думаю, мне сегодня лучше не выходить. Я не в лучшей форме.
– Вы собираетесь работать или нет? Поехали.
Глядя на сердитое, черствое лицо Галпина, Якимов не осмелился отказаться.
Когда они оказались на почтамте, Якимов написал на бланке: «С сожалением сообщаю об убийстве…» – после чего так долго думал, как пишется «премьер-министр», что посетители схлынули, и они снова остались вдвоем с Галпином. Тот мрачно взглянул на Якимова и спросил:
– У вас уже готова история? Кто за этим стоит и так далее?
Якимов покачал головой.
– Не имею ни малейшего понятия, дорогой мой.
Галпин неодобрительно поцокал языком и сказал уже дружелюбнее:
– Давайте я вам помогу.
Он взял авторучку и набросал длинное письмо, которое подписал «Маккенн».
– Отправка будет стоить около трех тысяч, – сказал он.
Якимов был в ужасе.
– Но у меня нет ни единого лея.
– Ну ладно, в этот раз я вам одолжу, но вы должны иметь при себе деньги на телеграммы. Международную связь могут закрыть надолго. А теперь бегите к Маккенну.
* * *
На следующее утро, спустившись к завтраку, Якимов увидел Галпина, выходящего из бара с канадцем по имени Скрюби. Подозревая, что они охотятся за новостями, Якимов попытался скрыться, но было поздно: Галпин уже его увидел.
– На Курином рынке светопреставление, – сообщил Галпин таким тоном, словно хотел порадовать Якимова. – Поехали, мы отвезем вас на старом «форде».
Якимов отшатнулся.
– Присоединюсь к вам попозже, дорогой мой. Мне надо заморить червячка. Пойду угощусь чем-нибудь.
– Ради всего святого, Якимов, – сказал Галпин неприятным голосом. – Я друг Маккенна и не позволю его надувать. Займитесь своей работой.
Он ухватил Якимова за руку и потащил в автомобиль.
По Каля-Викторией они доехали до реки Дымбовица. Якимова усадили на неудобное заднее сиденье. Галпин, очевидно довольный его послушанием, обращался к нему через плечо:
– Вы же слышали уже, что убийц поймали?
– В самом деле?
– Ну да. «Железная гвардия», как я и говорил. Это всё немцы: им нужен был предлог, чтобы вломиться и навести свой порядок, но они не учли, что вмешаются русские. А русские-то им помешали! Немцы не смогли их преодолеть. Но гвардейцы этого не поняли. Они-то думали, что сейчас придут немцы, и они будут героями. Никто их и пальцем не тронет. Даже прятаться не стали. Их нашли еще до того, как тело остыло, и казнили ночью.
– Но как же король, дорогой мой?
– О чем вы?
– Вы же сказали, что он сказал, что доберется до Кэлинеску.
– А, это долгая история. Вы же знаете, что творится в этих Балканских странах.
Галпин высунул голову из окна.
– Напряжение спало, – заметил он.
Скрюби окинул прохожих знающим взглядом и подтвердил, что напряжение действительно спало.
– Большинство здесь, конечно, предпочло бы, чтобы на границе были немцы, а не русские, – заметил Галпин и указал в окно. – Посмотрите-ка на эту жирную скотину. Сразу видно, что он за немцев.
Якимов выглянул в окно, практически ожидая увидеть двойника Геринга, но увидел обычную утреннюю толпу румын, желающих подкрепиться шоколадными пирожными.
– Что-то мне нехорошо, – пробормотал он со вздохом. – От голода какая-то слабость.
Но никто не обратил на это внимания.
Они пересекли трамвайные пути и выехали на улицу, которая спускалась к реке. Галпин припарковал автомобиль на набережной, и Якимов увидел огромную очередь, которая вилась по рынку, словно кишечник. Он преисполнился надежды. Даже Галпин сочтет такую толпу чрезмерной.
– Дорогой, нам же тут весь день придется стоять, – сказал он.
– У вас же есть карта? – резко спросил Галпин. – Так идите за мной.
Он уверенно зашагал сквозь толпу, держа повыше карточку, которая подтверждала его привилегированное положение. Никто не пытался его остановить. Крестьяне и рабочие расступались перед ним, а Скрюби и Якимов следовали за ним по пятам.
В центре рыночной площади отгородили участок, который охраняли с дюжину полицейских в грязно-голубых мундирах. Увидев Галпина, они встали по стойке смирно. Один из них осмотрел его удостоверение, притворившись, будто понимает, что там написано, после с чего с важным видом освободил ему место для осмотра. Перед ними были трупы убийц.
Якимов не переносил не только жестокость, но и самый вид ее последствий, поэтому держался в сторонке, пока Галпин не приказал ему подойти. Он с отвращением взглянул на тела, опасаясь, что после этого не сможет есть.
