Максим покачал головой: ишь ты – бардак. Кому бардак, а кому – так надо. Все вещи – на своих местах, что понадобится – всегда отыскать можно. Хотя сестрица иногда приникала в сарай и даже в отсутствие брата что-то брала – обычно журналы или открытки… Вот и вчера, верно, заглядывала – вон, чемодан не так лежит, он должен строго у стеночки стоять, а не так вот…
Пнул чемодан ногой – тот быстро переместился на свое место. Максим опять завалился на койку и, закинув руки за голову, уставился в потолок. На губах его блуждала немного глупая, но счастливая улыбка. Лежал он, вчерашний день вспоминал, озеро. Лидию Борисовну… Лиду. Как там у Ярослава Смелякова? «Хорошая девочка Лида»…
Как они вчера целовалсь! Даже представить невозможно, чтобы вот так… А может, ничего и не было? Показалось все, приснилось? И Лида приснилась, и желтое бикини в горошек, как у Бриджит Бардо, и бесстыдно-темная ямочка пупка. И волнующе-упругая грудь, и все, что там дальше было…
Ах, как сладостно защемило сердце! Лида, Лида… Было ли все это? Было! И, очень даже возможно, будет еще…
Так, верно, не зря про Лидию Борисовну всякое болтали… И пусть! И что? Действительно – и что? Что дальше-то? Можно ли назвать это любовью? Вряд ли. Да точно – нет. Скорее влечение… к очень красивой девушке, да.
Макс пытался разобраться в себе. С одной стороны, ему, как комсомольцу и советскому человеку, должно быть стыдно, однако вот незадача, никакого стыда он почему-то не испытывал, мало того – мечтал повторить! Да и на его отношение к юной учительнице-практикантке случившееся никак не повлияло, разве что в лучшую сторону.
Ах, Лида. Лида… Так Смелякова и не вспомнил, только одну строчку. Надо у Катьки спросить – как все девчонки, она в толстую тетрадку записывает и стихи, и модные песни типа «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон».
– Макс! Глазунья готова, – донесся с крыльца голос сестры. – Есть иди. А я потом в школу.
– Так каникулы же вроде начались? – выйдя из сарайки, Максим недоумевающее моргал глазами.
Катя подбоченилась – уже успела заплести косу:
– А учебники сдать? Да и Христина Федоровна просила с цветами в классе помочь.
Христина Федоровна была классным руководителем седьмого «А», где учились Катерина и Женька. Преподаватель математики – женщина строгая, но душевная.
– Вот поедим, и пойду. А ты учи!
– Да как-нибудь без сопливых…
Оставив брата готовиться к экзаменам, Катя аккуратно перевязала оставшиеся учебники бечевкой и зашагала в школу, намереваясь еще заглянуть к Женьке – та жила как раз по пути, рядом с колодцем.
В Озерске с недавних пор стало две школы. Одна – новая, светлая и просторная, построенная два года назад по типовому проекту для городских школ, и вторая – старая, деревянная, бывшая земская гимназия. Старая школа располагалась невдалеке от новой, на вершине крутого холма, поросшего высокими соснами и осиной. В этом учебном году в старом здании еще учились несколько классов начальной школы. Но уже с сентября их должны были перевести в новую школу, старую же передать на баланс Тянского гороно, для устройства в ней летнего трудового лагеря. Там же, в старом здании, пока находился и школьный музей.
На углу Пролетарской и Советской девушка остановилась отдохнуть у книжного магазина, где кроме книг продавались всякие школьно-канцелярские товары. Магазин оказался закрыт, хотя, судя по вывеске, уже полчаса как должен был работать.
Поставив связку учебников на крыльцо, Катя с любопытством смотрела, как прямо напротив, через дорогу, грузился старенький колхозный грузовик с самодельной будкой-фургоном. В двухэтажном деревянном здании располагались редакция местной газеты и архив, из которого как раз и выносили пыльные ящики и папки.
– Переезжают, – остановился у магазина седенький старичок в старом пиджачке и летней соломенной шляпе.
– Здрасьте, Иван Петрович, – вежливо поздоровалась Катя.
В Озерске все друг друга знали, а старичок этот когда-то работал в школе учителем, правда, Катя тех древних времен не застала.
– Переезжают, говорю, – Иван Петрович был глуховат на левое ухо и всегда говорил громко. – Теперь уж мы не райцентр. Ни архива нам не полагается, ни военкомата. Газету – и ту в Тянск переведут. Такие вот дела. Эх, как они долго грузят-то… Вон, девчушки все… Архивные. Что, грузчиков не могли в колхозе попросить, что ли?
Насчет грузчиков Катя была не в курсе, потому просто пожала плечами.
– Интересно, где Авдотья-то? – старичок вытащил старинные карманные часы в виде серебристой луковицы, – пол-одиннадцатого уже. Пора бы и открыть.
Катя рассеянно покивала – да, мол, пора. Авдотьей звали продавщицу. Вообще-то с собой у Катерины было двадцать копеек новыми, и в книжном она намеревалась купить линейку. Не обычную деревянную линейку за три копейки, а прозрачную голубовато-синюю, плексигласовую, красивую – не оторвать глаз. Катя ее еще вчера заприметила и пожалела, что не взяла с собой денег. Теперь вот переживала – не купил ли кто? Так ведь обычно и случается: понравится вещь, на следующий день придешь – а ее уже и нет. Линейка, к слову сказать, стоила целых пятнадцать копеек – две порции фруктового мороженого можно скушать и еще копейка на спички останется. А спички в каждом доме нужны!
– А, вот она, Авдотья-то! – заприметил старичок. – И что ей в архиве делать?
– Бегу-бегу! – завидев покупателей, еще от архива закричала Авдотья, дебелая тетка в синем сарафане и косынке в горошек. – Сейчас я… сейчас…
Пропустив рейсовый автобус из Тянска – все тот же желто-красный тупорылый ЗИС, – продавщица наконец пересекла улицу:
– Доброго вам здоровьица, Иван Петрович. И тебе…
– Здравствуйте.
– Ой! – отперев большой висячий замок, Авдотья резко обернулась. – А что в архиве случилось-то, а!
– А что там такого случилось? – Иван Петрович приставил ладонь к левому уху.
– Ограбили архив-то – вот!
– Ну! – развел руками старичок.
Катя тоже удивилась:
– А что там грабить-то?
– Да не знаю. Ну-ка, засов подержи. Ага…
Опустив тяжелый засов, продавщица обернулась:
– Не знаю, взяли там чего али нет, а только забрались. Дверь подломили да влезли. Там ведь замок-то – хуже, чем здесь. Говорят, рыбаки воров-то спугнули! Мимо с озера шли, видят – в окнах свет мелькает. Ну, фонариком кто-то светил. Они и прикрикнули – мол, мальчишки шалят. Кто-то в окно и выскочил, да прытко так – по кусточкам…
– Про архив рассказываешь? – к магазину подошел еще один покупатель – пенсионер Галиев, пожилой, в широченных светлых брюках и вышитой летней рубахе. – Тетради по копейке есть?
– Да найдутся, чай. Про архив-то слыхал?
– Слыхал. Воровать-то там особенно нечего, так сказали – радиоточку и чайник забрали. Вот ведь, крохоборы чертовы!
– Значит, не мальчишки, – отворив дверь, убежденно промолвила продавщица. – Значит – алкашня. Глотов, да Дебелый, да Ванька Кущак. Они вон на площади или у «Зари» завсегда пасутся, на винище сшибают. Как раз молдавское вчера привезли, белое – «Альб де десерт»…
После ухода сестры Максим деятельно позанимался, заодно наколол на вечер дров – мать как раз стирать собиралась. Еще хотел поправить забор, там доска одна отходила: мало ли чья собака на огород забежит, лук да укроп уже вылезать начинают – потопчет! Конечно, большие, как раньше, огороды нынче держать не разрешалось, но маленькие участки у всех остались. Озерск ведь считай что и не город вовсе – деревня. А как в деревне без своего огородика?
Подойдя к забору, он озадаченно присвистнул: оказались выломанными две доски! Именно выломаны – кто-то оторвал их вместе с гвоздями. Наверное, ребята соседские, только непонятно – зачем? На огороде еще ничего не выросло, а друг у друга воровать как-то не по-соседски да и не принято, все жили одинаково бедно.
Зачем тогда доски отрывать? Хулиганили или собаку свою ловили. А вообще могли путь спрямить – по чужому участку, скажем, к клубу пройти. Да, так, наверное, оно и было.
А, на велосипеде кто-то пробирался. Или на мопеде, шины-то толстые! Катил. Ну, тогда вообще – жлоб! Вполне мог бы и объехать.
Быстро приколотив доски обратно, Макс понес молоток в сарай. Тут его и окликнули с улицы. Давешний участковый и с ним еще какой-то незнакомый парень в сером костюме, здоровый такой, с круглым лицом и короткой – ежиком – стрижкой.
– Старший лейтенант Ревякин, уголовный розыск, – здоровяк вытащил красную книжечку – удостоверение.
– Мать дома? – тут же справился участковый.
– Так на работе ж.
– А на обед когда придет?
– Скоро. Вот-вот уже и должна.
– Так… Игорь! – мордатый обернулся к участковому: – Ты пока понятых организуй, а я здесь…
Тут и мать как раз на обед явилась. И наступил полный позор!
И в доме, и в сарае, и во дворе сотрудники милиции произвели самый настоящий обыск! Даже постановление показали: какой-то районный следователь возбудил уголовное дело по факту тайного хищения государственного имущества путем проникновения.
– Вы хотите сказать, что мой сын – вор? – занервничала мать.
– Успокойтесь, Вера Ивановна, – участковый махнул рукой. – Никто его ни в чем не обвиняет. По крайней мере пока.
Хорошо, сестра Катя из школы поздно вернулась – как раз к самому концу. Ужаснулась, едва не заплакала! Еще бы, когда тут такое!
Главное, и понятые-то – соседи! Господи, вот позор-то, позор…
Сам Максим просто одеревенел, почти не воспринимая происходящее. Это они все всерьез, что ли?
– Внимание, понятые! – Здоровяк вытащил чемодан, распахнул крышку: – Обратите внимание – радиодетали… А вот и фотоаппараты – «Любитель» и «Смена». О! Да тут и инвентарный номер имеется. Ну, Максим, откуда дровишки, фотоаппараты сиречь?
– А еще интересно – «Спидола» где? – вставил свой вопрос участковый Дорожкин.
«Спидола» нашлась к вечеру. Нет, не в доме, не во дворе и не в сарае Мезенцовых, и даже не где-то рядом, а…
…а в Доме пионеров, где ей и положено было быть. Сам заведующий приемник и нашел, Говоров Аркадий Ильич! Нашел – и тут же побежал с находкой в милицию. А там один дежурный, он его к Мезенцевым и послал.
– Понимаете, у меня кружководы в отпусках, вот я и заглядываю везде… – прижимая к груди «Спидолу», объяснял Аркадий Ильич. – Тут вот в методкабинет заглянул зачем-то… Ну, типа красного уголка у нас, мы там обычно совещания проводим. Гляжу – вот она, «Спидола»! Стоит себе на подоконнике за шторой. Извините уж, сразу-то не заметил.
– Не заметил, – мордатый оперативник с укоризной покачал головой. – А фотоаппараты, я так понимаю, на балансе у вас не стоят?
– Да уж три года как списаны. Выкинуть бы их давно или отдать кому – да все как-то некогда.
Уголовное дело, впопыхах возбужденное по факту кражи, дальнейшим производством, естественно, прекратили. Прокурор не глядя подписал – материального ущерба-то нету! А на «нет» и суда нет.
Правда, Максиму Мезенцеву это дело аукнулось: кроме позора на весь городок еще и на учет поставили к участковому. Как лицо, склонное к…
Мать, правда, сына вором не считала.
– Подбросил кто-то. Так и запишите, товарищ младший лейтенант. Да и на учет – это уж больно строго.
– Через полгода снимем, – успокоил Дорожкин, почему-то уже больше не казавшийся Кате таким уж симпатичным. – Если ничего больше такого не совершит. А пока – пусть сдает экзамены. И, как говорится, ни пуха ни пера.
Вечером все того же наполненного многочисленными недобрыми событиями дня Катя за ужином сообщила между прочим, что по пути из школы видела какого-то незнакомца, явно городского, нездешнего.
– В костюме светлом, рубаха белая, при галстучке, как стиляга какой! А сам немолодой уже, с бородкой. Веселый такой, все с улыбкою. Меня про Потаповых, соседушек наших, спрашивал. Мол, не сдают ли комнату? Я сказала, что не знаю. А сейчас вот Нюшку Потапову встретила, та за коровой пошла, говорит, городской-то у них поселился, комнату в летней пристройке снял – сговорились. Вечерком на беседу звала Нюшка-то… Вера Ивановна, говорит, пусть приходит.
– Ага, – Вера Ивановна скорбно поджала губы. – Мне сейчас только по чужим домам и ходить!
– А я бы на твоем месте пошел! – поднял глаза Максим. – Чтобы знали…
Что – знали, он не уточнил. И так было ясно.
Веру Ивановну – стройную, еще не утратившую обаяния и красоты женщину сорока двух лет – соседи любили за легкость в общении и надежный характер: сказала – сделала. Еще и сплетни никогда не разводит. Потому и звали – и в гости, и просто так, «на беседу», послушать о городской жизни.
– Конечно, иди, мама! – поддержала брата Катя. – А то еще подумают черт-те что. Тем более звали же!
– Звали…
На беседу Вера Ивановна все-таки пошла – дети уговорили. Вернулась поздно и – видно было – довольная. Никто ей на сына не пенял, да и дачник оказался на высоте. Правда, несколько задержался на озере, на рыбалке, зато очень интересно рассказывал о Ленинграде и еще расспрашивал про Озерск, про рыбные места, про дороги… Мол, насчет мотоцикла он у хозяев сговорился, от автобусов теперь не зависит. У Потаповых и впрямь был мотоцикл, да не какой-нибудь, а немецкий! Серый трофейный БМВ с коляской.
– К нему обычно еще пулемет прилагался, – шутил постоялец. Звали его Михаил Петрович Мельников. Интеллигентный человек, инженер. И немного – ботаник. Так, для души.
* * *
Колхозный грузовик ГАЗ-51 с самодельным фургоном-будкой деловито пылил по грунтовке со скоростью пятьдесят километров в час. Дорога шла лесом, густой непролазною чащей, огибая многочисленные урочища и болота. Деревень по пути попадалось мало, больше лесные повертки с синими указателями: «Лаврики – 2 км», «Верховье – 1 км», «Новинка – 4 км»…
– У меня в Новинке золовка, – перекладывая на повороте руль, зачем-то похвастался шофер – пожилой вислоусый дядька в черной спецовке и кепке. – А мужик ейный – на заводе, в Тянске. Вот он мне эту робу и справил.
– Хорошая роба, Евсеич, – согласно покивала сидевшая рядом женщина лет тридцати, с узеньким хитроватым лицом и завитой на бигуди прической, покрытой невесомой газовой косынкой. Длинная серая юбка, жакет, желтоватая блузка – экая модница!
Это и водитель заметил:
– Моднявая ты девка, Галя!
– А то! – женщина поджала губы и справилась, как скоро они будут в городе.
– Так часа полтора – и там!
– В парикмахерскую не успею, да универмаг закроется, эх… Зря, выходит, съездим! Припозднились. И понес же черт в эту Койволу!
