– Это вообще не кулак.
И два наставника опять сцепились.
Цзянь покраснел. Такие ссоры происходили часто, но, как правило, за закрытыми дверьми. Ван и Синсин были для него все равно что дядюшки. Он продолжал, согнув пальцы, как когти:
– Орлиный кулак. Стиль Луда…
Тайши подняла руку.
– Довольно. Покажи мне защиту.
Цзянь повиновался. На сей раз он начал со стиля мастера Нинчжу, поскольку не успел продемонстрировать прямой удар кулаком в стиле Нин. Он скрестил запястья.
– Это священный крест семьи Нин. Это боковая защита Чан. Это защита с переходом в наступление в стиле Сун…
И тут Тайши протянула руку и ударила его по лицу.
Удар был не особо быстрым и не очень-то сильным. Цзянь видел, как движется ее рука, но растерялся. Ему хватило бы времени, чтобы отбить удар, уклониться, атаковать в ответ. По крайней мере, хотя бы приготовиться. Но Цзянь просто стоял и ждал, пока ладонь Тайши не шлепнула его по щеке. Голова у юноши мотнулась вбок, он пошатнулся и упал. К счастью, ковер был толстый.
Все ахнули.
– Ну и для чего нужны все ваши техники? – поинтересовалась Тайши, качая головой. – Потребовалось единство всех верующих в пророчество Тяньди, чтобы разыскать этого мальчика. На протяжении пятнадцати поколений каждого ребенка приносили к монахам Тяньди и подвергали испытаниям. Сотни верных подданных отправлялись за много миль. Император Сюаньшин, да продлится вечно память о его величии, поставил целью своей жизни найти Предреченного героя. Когда он скончался, пять государств империи Чжун из уважения к нему заключили мир между собой и предоставили императорский дворец, чтобы растить и обучать спасителя. Каждое государство прислало десятую часть своих воинов и запасов в качестве дани, чтобы защитить пророчество.
После этих слов Тайши указала на Цзяня.
– И что вы с ним сделали?
– Эй!
Этот возмущенный возглас невольно сорвался с губ Цзяня. Он решил, что с него хватит. Внутри он кипел.
Тайши, казалось, не слышала его.
– Вместо того чтобы готовить мальчика, вести его по пути воина и учить боевым искусствам, каждый из вас пытался оставить на нем свой отпечаток, завладеть им, назвать своим. Вместо того чтобы служить людям, вы искали славы – не только за счет мальчика, но и за счет всех государств Чжун.
На лицах мастеров отражались смешанные чувства. Одни были злы, другие пристыжены – и все пришли в замешательство. Цзяню не стоялось на месте. Никто и никогда раньше не отзывался о нем так. Никто не смел! Чужое пренебрежение злило Цзяня больше, чем необходимость выслушивать, как она поносит Синсина, Луду и прочих. У каждого есть недостатки… но они, во всяком случае, были его наставниками!
Не только мастерам пришлось столкнуться с гневом Тайши. Она повернулась к Фаару:
– А вы, господин Персик, скажите-ка, где другие наставники мальчика?
– Ч-что?.. – слабо выговорил Фаару.
– Вы приставили к нему восемь так называемых мастеров военного искусства. Но где же другие учителя? Кто обучает мальчишку стратегии, тактике и дипломатии? Кто учит его каллиграфии? Он вообще умеет читать? Этот неженка хотя бы в состоянии сосчитать до десяти?
Лицо дворцового управителя Фаару покрылось крупными каплями пота. Он неуверенно переминался с ноги на ногу.
– Наставники обучают его всему необходимому. Уверяю вас, он будет готов, когда настанет время…
– Я умею читать… – начал Цзянь – и замолчал, когда Тайши повернулась к нему. Ее пристальный взгляд был невыносим. – Ну, немножко… – чуть слышно закончил он.
– Он умеет читать… ну, немножко, – передразнила она. – Я тащилась через Зазубренные горы, поскольку меня уверили, что я увижу легендарное величие. Что Предреченный герой, спаситель пяти Поднебесных – зрелище, которое выдается раз в жизни. И что я увидела? Кучку калек и восьмерых глупцов, обучающих высокомерного избалованного мальчишку махать мечом, как палкой.
Цзянь наконец отлепил язык от нёба:
– Вы не имеете права так со мной разговаривать!
Тайши не обращала на него никакого внимания.
– Дворцовый управитель Фаару, я приняла решение. Я сама займусь обучением мальчика. С этой минуты он под моей ответственностью. Надеюсь, еще не слишком поздно.
Синсин поднял руку, как школьник:
– А как же мы?
Тайши резко ответила:
– В ваших услугах больше не нуждаются. Я хочу, чтобы вы все до единого покинули дворец до следующего восхода Короля.
Огонь в душе Цзяня наконец превратился в бушующий пожар. Если его наставники слишком вежливы и почтительны, чтобы защищаться, он, их ученик, заступится за них. Гнев придал ему храбрости.
– Это ты немедленно покинешь нас, женщина. Ты всего лишь посланница князя Шуланьского. Думаешь, можешь указывать всем только потому, что сжульничала на арене? За пределами площадки я никаких фокусов не потерплю!
Тайши смотрела на него с таким видом, будто укусила кислую сливу. Цзянь ожидал другой реакции. Он продолжал:
– Я – Предреченный герой народов Чжун. Мои наставники никуда не уйдут. Таков мой приказ. Они сделали меня воином. Я готов сражаться с ордами Хана хоть сейчас, если потребуется. Ручаюсь, я запросто его побью.
Он выпятил грудь. Тайши внимательно смотрела на него, но на сей раз Цзянь не съежился под ее пристальным взором. Что она могла с ним сделать? Убить? Снова ударить по лицу? Пусть попробует. Для жителей Чжун он был почти богом.
– Правда, мальчик? – К его огромной досаде, Тайши улыбнулась. – А что тебе известно о Хане?
Цзянь вздернул подбородок:
– Он чудовище: наполовину человек, наполовину лошадь. Он силен, как гора, и туп, как булыжник. Он правит дикими ордами, сея ужас и смятение. Я сражу его, как бешеную собаку.
Тайши рассмеялась. Отчего-то чем радостнее делалось ее лицо, тем грознее она казалась.
– Это рассказали тебе глупцы, ни разу не ступавшие на поле брани? Ну а я вышла на бой против Хана, и наши клинки сошлись. Он дик, но не в том смысле, как ты думаешь, – ее голос зазвучал мечтательно и певуче. – Он выше любого обыкновенного человека. Волосы, которые разливаются, словно Травяное море. Голос сотрясает землю. На поле боя он сила природы. Ноги танцора, руки художника, уста поэта… – Тайши помолчала. – Ну, вроде того. Хотя, на мой вкус, его творениям недостает утонченности.
– Что? – Цзянь, казалось, растерялся. – Ты вообще на чьей стороне?
Тайши пожала плечами:
– Сам увидишь, если тебе не посчастливится и ваши пути пересекутся. Надейся, что это произойдет через много лет, мальчик, потому что Вечный Хан – художник смерти, бог войны, правая рука жестокости. Он убивает с выдумкой, истребляет противников десятками и сотнями для развлечения…
Она подошла ближе. От нее пахло персиками и немного опиумом и гнилью.
– В бою Хан – вихрь, состоящий из боевой ярости и мастерства, отточенного до совершенства. Он обладает силой великана и быстротой гадюки. Он ездит в бой на слоне и одной атакой стирает с лица земли целые отряды. В битве у Северного Пэньина он с пятьюдесятью всадниками перехитрил и уничтожил шестьсот воинов, в том числе двух вражеских генералов. Затем катуанцы сровняли город с землей и перерезали три тысячи мирных жителей. Включая детей.
В то самое мгновение, когда Цзянь набрался смелости, чтобы возразить, голос Тайши проник в его разум и сломил волю. Ее слова, наполненные энергией ци, вызвали перед мысленным взором Цзяня ужасающие образы. Огромная фигура вышла из гущи высоких качающихся стеблей травяного леса и двинулась к нему. Гром и молния возвещали ее приближение. У этого зловещего великана были длинные клыки, острые когти и, весьма вероятно, четыре руки, одна из которых сжимала копье высотой с дом. Наконечник призрачного копья коснулся груди Цзяня и проткнул кожу, как рисовую бумагу. Цзянь попытался крикнуть, но у него вырвался лишь болезненный всхлип. Копье вонзилось глубже, прошло через кость и сухожилия и вышло через спину. Ужас сковал грудь юноши. Его желудок сжался. Цзянь попытался вырваться, но кто-то держал его железной хваткой. Комната закачалась, и юноша вплотную увидел морщинистое лицо Тайши. Грубая, покрытая рубцами рука клешней обхватила его запястья.
– Сначала он освежует тебя и убьет, потом оторвет твои руки от тела, чтобы ковырять ими в зубах. Твою отрубленную голову он превратит в кубок, из снятой кожи велит сшить плащ. Таков Вечный Хан, с которым тебе предназначено сразиться. Ты уверен, что готов встретиться с ним на поле боя?
Цзянь открыл рот, но не сумел произнести ни слова. От воображаемой боли и от ужаса у него перехватило дыхание. И тогда Вэнь Цзяня, Предреченного героя, воина пяти Поднебесных, спасителя народов Чжун, которому суждено было вести Просвещенные государства против диких орд Катуа, вырвало персиковым соком прямо на ноги Линь Тайши. А потом юноша упал без чувств.
Глава 3. Поэзия в действии
Джалуа смотрел на высокий стебель, качающийся на ветру. Он оттолкнул его в сторону, но тот спружинил и дал сдачи. У Джалуа вырвалось шипение. Он принялся рубить гигантский сорняк топором, пока стебель не согнулся в десяти местах. Но проклятое растение вновь выпрямилось, и лишь немногочисленные зазубрины от топора свидетельствовали о ярости, с которой Джалуа на него обрушился. Джалуа сдался и нырнул под стебель, нависший над узкой извилистой тропкой. Дурацкая трава снова победила, как это бывало уже сотню раз, пока отряд пересекал поле.
Джалуа ненавидел здешние края – бесконечную равнину, которая поросла неистребимой травой высотой с дерево. Ее невозможно было уничтожить – трудно срубить, тяжело примять, и даже огонь с ней не справлялся. Не то чтобы никто никогда не пытался: в самом начале войны Просвещенные государства выкорчевали и сожгли траву и посыпали землю солью. Но гигантские зеленые стебли, подлинные владыки этих диких и непокорных мест, неизменно оживали.
К сожалению, Травяное море служило пристанищем ордам Катуа. Эти дикари, как стая саранчи, выходили из Травяного моря и грабили богатые земли империи Чжун, а затем скрывались среди высоких зарослей, прежде чем войска Просвещенных государств успевали пуститься в погоню. Обязанностью патруля Джалуа – и сотен других таких же – было заранее предупредить пограничных жителей о вторжении.
Джалуа вытянул шею и взглянул на немногочисленные клочки синевы, видневшиеся среди зеленых верхушек. Наконец слева он заметил краешек Короля. Они шли в нужную сторону. В этих дебрях ничего не стоило заблудиться. А главное, они преодолели почти полравнины – иными словами, патрулю пора было возвращаться обратно на дружественную территорию.
В Травяном море Джалуа чувствовал себя крошечной букашкой, и это выводило его из себя. С того самого дня, когда он покинул материнское чрево, Джалуа был крупным, большеротым, много ел и громко говорил. Прочие ребятишки всегда уступали ему в росте, ширине и злобе. Еще карапузом он очищал собачью миску, после того как справлялся с собственной порцией. Однажды собака набросилась на него, и он в ответ ее укусил. Когда Джалуа подрос, то стал отнимать обеды у других детей. Если они жаловались, он кусал и их. Взрослый Джалуа отучился кусаться, но начал воровать еду из местных лавок. Однажды он попытался избить всю городскую стражу, но для этого оказался недостаточно силен.
Чтобы не лишиться рук в качестве наказания за воровство, Джалуа завербовался в армию, и это стало лучшим решением в его жизни. В армии ценили рослых, сильных и горластых. Командир осмотрел новобранца с ног до головы, как кусок мяса, и немедленно сделал Джалуа капралом. Он сказал, что высокий рост сродни недюжинному таланту. Научить этому нельзя, можно только подкрепить, поэтому в армии Джалуа сытно кормили. С тех пор он быстро делал карьеру. Командовать оказалось несложно. Нужно было лишь громко кричать и раздавать тумаки – он всю жизнь отлично с этим справлялся. После трех месяцев рыка и угроз Джалуа поручили отряд. И по-прежнему давали есть вволю.
Только в Травяном море он чувствовал себя маленьким – вроде насекомых, которые ползали среди сорняков на родительском огороде, пока он не давил их своей ножищей. Если насекомым становился он сам, значит, в недалеком будущем мог появиться и смертоносный сапог. Как только воображение у него успело разыграться, трава неподалеку зашуршала. Джалуа поднял над головой кулак. Отряд остановился на извилистой тропке и укрылся среди стеблей. Кто-то вскрикнул, провалившись в безобидную на вид лужу, которая оказалась глубиной по шею. В Травяном море скрывались и такие ловушки.
– В чем дело, капитан? – спросил новичок Маньжи, которому едва исполнилось шестнадцать.
Джалуа предпочитал держать свежее мясо поближе к себе и посылать их с самыми опасными поручениями. Это позволяло ему не терять опытных, испытанных воинов и избавляло от необходимости постоянно запоминать новые имена.
Джалуа достал топор из подвеса и указал в сторону источника шума.
– Что-то прячется вон там. Разведай.
– Почему я?
Джалуа угрожающе потряс топором.
– Потому что я страшнее того, что там таится.
Маньжи, у которого лицо и так было покрыто лиловыми синяками оттого, что он недавно подвернулся Джалуа под горячую руку, неохотно вылез из укрытия. Он шагнул вперед, и тут же Джалуа влепил ему затрещину.
– Копье, дурень. И только попробуй его потерять, я тебе древко в зад засуну.
Маньжи поспешно вернулся за копьем, а затем начал пробираться среди зарослей. Он протиснулся между высокими стеблями, опасливо обернулся напоследок, и его поглотила сплошная листва.
Джалуа жестом велел остальным оставаться в укрытии. Поднялся ветер. Стебли, стукаясь друг о друга, шуршали. В потемках к общему шуму присоединились цикады и птицы. Захохотали койоты, возможно, предвкушая добычу. Несколько солдат страдали от головокружения – здесь это случалось частенько. Буквально все вокруг шевелилось и качалось. Единственным способом не утратить рассудка было постоянно двигаться самому.
Джалуа поморщился, когда паук размером с кулак приземлился на огромный лист и пополз прямо к нему. Глядя на Джалуа, тварь негромко застрекотала.
– Эй, эй, уродец, – ласково произнес тот, протягивая свободную руку.
Паук некоторое время смотрел на него, словно раздумывая над предложением, а затем, задвигав восемью мохнатыми ножками, перебрался на подставленную руку и замер.
Джалуа поднес паука к глазам.
– Думал прыгнуть на меня, а? Хотел цапнуть вкусного Джалуа?
Он раздавил паука обухом топора и улыбнулся, глядя на ошметки внутренностей и зеленую слизь.
– Вот мерзкая тварь. Ненавижу эти дебри, – буркнул он. – Десять преисподних! Маньжи, ленивый плут, куда ты провалился? Если мне придется кого-то за тобой посылать, клянусь, я тебя пополам разрублю!
В ответ из темноты донесся пронзительный вопль. Маньжи вылетел из зарослей – его тощие ноги так и мелькали, насколько позволяла вязкая почва. Он был напуган и бледен, вытаращенные глаза белели, точно две луны. Юноша отчаянно размахивал руками над головой, словно искал, кому бы сдаться.
Он уже собирался пролететь мимо, когда Джалуа вытянул мощную руку. Маньжи повис на ней, как белье на веревке, охнул и повалился наземь. Джалуа хмуро взглянул на юношу, который корчился у его ног.
– Где копье, солдат? Ты разве не понял, что я сделаю с тобой, если ты опять его потеряешь?
Маньжи открыл и закрыл рот – у него вырвался только писк. Закатив глаза, он ткнул рукой туда, откуда пришел. Джалуа, прищурившись, взглянул на узкую тропку, ведущую в темноту.
Поначалу все было спокойно, не считая ветра. Затем он услышал треск сучьев и хруст стеблей, а потом тяжелое дыхание и… пение?
Трава резко расступилась, когда на прогалину ступил рослый, полностью обнаженный мужчина.
Джалуа разинул рот от страха и от зависти. В основном от зависти. Он в жизни не видел такого великана.
– Чтоб мне лопнуть! Вот это верзила!
Человек – если его можно было так назвать – набросился на патруль. Джалуа спасся, метнувшись в сторону. Он угодил в неглубокий пруд, погрузился целиком и увидел в мутной воде зеленые щупальца людоедки-кельпи и целую стаю уродливых серых угрей с острыми зубами. Тут Джалуа вспомнил, что не умеет плавать. Он хлебнул тухлой воды и неистово задергал руками и ногами. Ему на мгновение удалось высунуть голову на поверхность – и тут же он опять ушел вниз.
Коснувшись ногами дна, Джалуа оттолкнулся, и его голова во второй раз показалась из-под воды. Тогда он выпрямился и понял, что утонуть ему не грозит. Джалуа стошнило тиной; он вытер лицо и мрачно взглянул на десятки черных пиявок, присосавшихся к рукам. Топоры пропали. Джалуа подумал, что не переживет этого. Он смотрел на битву, которая кипела вокруг, и думал, что, возможно, он не переживет этот день по другой причине. Голый гигант крошил его отряд.
И вновь Джалуа потряс вид этого чудища. «Вот уж и правда верзила». Судя по густым бровям, длинным прядям на висках и большому пучку волос на затылке, это был катуанский дикарь. Он как будто явился из страшных сказок, которые чжунские матери рассказывали детям, заставляя их есть рисовую кашу.
Великан самозабвенно прорывался сквозь ряды солдат, вооруженных копьями и щитами, и сила духа явно была на его стороне. Он подхватил одного из бойцов, швырнул его оземь и остановился. Несколько мгновений он стоял посредине поляны, склонившись набок и пошатываясь, а затем снова бросился вперед и опрокинул сразу двоих.
Все это время он что-то вопил на незнакомом языке. Нет, не вопил – пел или выкрикивал низким голосом некий боевой клич. Пока Джалуа стоял и смотрел как зачарованный, великан схватил Маньжи за шиворот, одной рукой приподнял мальчишку и швырнул через голову Джалуа в пруд.
Командир тут же пришел в себя. Противник, конечно, внушал ужас, но был всего лишь человеком. Гиены способны победить льва, если требовалось, и у Джалуа под началом состояло тридцать гиен. Он выбрался на сушу и начал отдавать приказы.
– Стройся! Копья на изготовку! Жми его, как бабу! Вы, хромые блохастые шавки! Кто еще повернется ко мне задом, получит мечом промеж булок! А ну, кто-нибудь, чтоб вас собаки имели, всадите стрелу в этот кусок сала!
Потребовалось выкрикнуть еще несколько ругательств, прежде чем Джалуа удалось призвать людей к порядку. Они быстро построились – скорее от страха, чем из послушания – и вскоре окружили нагого безумца, угрожая ему копьями со всех сторон. Лучший лучник отряда, Ванко, высунулся из-за стены щитов и выстрелил. Великан поймал стрелу на лету. Лучник удивленно ахнул и выстрелил снова, но великан отмахнулся от стрелы как от назойливой мухи. Гневно взглянув на Ванко, он устремился прямо к нему.
У Джалуа все перевернулось в животе. Они не просто столкнулись с верзилой-дикарем – очевидно, этот дикарь знал толк в военном искусстве. Рост и умение – убийственное сочетание. Непредсказуемые движения, неровные шаги, раскачивающееся тело… быть может, это знаменитый полулегендарный стиль Пьяный воин?
Копейщики, которым следовало защищать Ванко, рассыпались. Бедный лучник обнаружил, что стоит один-одинешенек, а на него несется огромный дикарь. Надо сказать, Ванко не дрогнул – он кое-как выхватил из колчана третью стрелу, натянул лук и в последний момент успел выстрелить.
Великан шатнулся, сделал несколько вихляющихся шагов и рухнул ничком, проехав по мягкой земле, прежде чем замереть у ног Ванко.
