От отцовского окрика она вздрогнула. Захлопнула коробку, сунула ее в карман и бросилась обратно к доильному сараю, спотыкаясь на неровной земле. Сердце стучало в ушах.
– Нелл! Коровы все по уши в навозе, нам нужно больше теплой воды. Набери из колодца и поставь на плиту! – Альфи стоял у противоположного конца сарая с ведром на изготовку. Лицо отца было красным от возмущения. Когда Нелл приблизилась, он сунул ей ведро в руку и покачал головой.
– Бобби, ты знаешь кого-нибудь по имени Белла? – задыхаясь, спросила она, пробегая мимо брата.
– Нет, – ответил тот, не поднимая головы и продолжая заниматься своим делом.
– Нелл! Марш! – крикнул отец.
Бобби сделал фельдфебельское лицо и изобразил в сторону отца щелканье каблуками, вытянувшись во фрунт. Нелл заткнула себе рот шарфом, чтобы не захихикать. Пока она шла мимо дома к колодцу, ее воображение разыгралось – Нелл пыталась представить, кем была эта Белла, которой принадлежала коробка. Дотянувшись до ворота, она прицепила ведро и стала опускать его в ледяную воду. Радость захлестнула ее, когда другой рукой, в перчатке, она залезла в карман и обхватила потрепанную коробку. Нелл чувствовала себя так, словно нашла секретный ключ к миру, который ей еще предстояло открыть.
Глава четвертая
Белла
Понедельник, 15 января 1945 года
– Ваши билеты, пожалуйста… Билеты, мэм!
Белла вздрогнула и очнулась. Поезд грохотал по рельсам. Она не могла поверить, что уснула, несмотря на колющую боль в животе, которая началась, когда она пробралась в вагон в Портсмуте. Стоило ей пошевелиться, чтобы ответить кондуктору, как ее захлестнула новая волна боли, перехватило дыхание. Белла снова закрыла глаза, молясь, чтобы это прошло, но мужчина наклонился ближе, запах его несвежего тела просачивался сквозь засаленную униформу. Жгучая боль усиливалась.
– Ну? Поторопитесь, девушка! – рявкнул кондуктор. Капля пота скатилась по его лбу.
Белла огляделась по сторонам. Затуманенный сном мозг лихорадочно пытался найти выход, кого-то, кто мог бы ей помочь. Попасть в поезд незамеченной оказалось довольно легко: платформа в Портсмуте была переполнена ранеными военнослужащими, возвращавшимися домой из Франции. Стоя среди них, Белла вспомнила, как зимой 1939 года провожала Илая на вокзале, окруженная толпой взволнованных молодых людей, отправляющихся на приключения в чужие страны. Их возлюбленные размахивали государственными флагами, и никто не предполагал, что впереди их ждет сущий ад, о котором Илай позднее писал с передовой. Теперь же они стояли неподвижно и молча, с бледной кожей, темными кругами под глазами, и смотрели в одну точку перед собой. Некоторые были на костылях, с ампутированными конечностями; кто-то с руками на перевязи, а пара слепых держались за шлейки собак-поводырей. Белле удалось слиться с толпой при посадке в поезд, а затем она спряталась в уголке за молодым человеком, напомнившим ей Илая – такой же высокий и светловолосый. Если бы она завела с ним разговор, запоздало подумала Белла, то не уснула бы и могла бы перебегать по вагонам, но усталость и убаюкивающее покачивание сделали свое черное дело.
– Секунду, пожалуйста, – произнесла она, когда боль отступила и позволила ей повернуться к потертой брезентовой сумке, где лежало все ее имущество: шерстяной шарф, связанный матерью; фотография ее мальчика, Альфи; тонкое одеяло, которое она прихватила со своей кровати в доме богатого коммерсанта, где работала прислугой; и маленькая коробочка, где лежало обручальное кольцо с изумрудом, которое подарил ей Илай Хилтон в последний вечер перед отъездом на войну. Тогда Белла еще не догадывалась, что носит под сердцем Альфи. А в самом низу – ее пустой кошелек и срочная телеграмма от матери с указанием немедленно возвращаться домой за сыном, которую экономка хозяина со злорадной усмешкой вручила ей на неделю позже, чем следовало – Белла с ужасом взглянула на дату. Неужели Альфи прятался все это время? Эта мысль продолжала терзать ее, пока поезд с болезненно-медленной скоростью трясся по рельсам. Каждая секунда казалась часом.
Белла сильно беспокоилась об Альфи еще до получения телеграммы – с тех пор, как увидела заголовки газет, оставленных почтальоном на пороге викторианского таунхауса, в котором работала. Черно-белая фотография ее любимой матери была под заголовком на первой полосе: «Повитухе грозит пожизненное заключение за непреднамеренное убийство». Она сразу попросила отпуск на один день, понимая, что в отсутствие там ее матери и пока Илай на фронте, опекунство над Альфи передадут родственникам его отца, которые будут рады сплавить мальчика куда подальше. Однако на просьбу об отпуске и авансе в счет жалованья миссис Блэквуд, экономка, ответила отказом, и в ту ночь Белла лежала без сна, с ужасом думая, что же станет с ее мальчиком. Но без денег и без возможностей добраться домой ей не оставалось иного выбора, кроме как ждать еще неделю до зарплаты. Это были мучительные семь дней, пока Белла думала, что Альфи могут отправить куда-то, где она его не найдет. Но ничто не могло сравниться с шоком от телеграммы, когда она осознала, что эти семь дней сын провел в ужасе, холоде и одиночестве, сидя в тайнике в Доме викария.
Белла продолжала делать вид, будто ищет билет на поезд, которого у нее никогда не было, руки ее дрожали. В переполненном вагоне было душно и жарко, и она ощутила тошноту и головокружение, повернувшись к кондуктору, который стоял с раздраженным красным лицом, пока маленький ребенок, сидевший напротив, теребил его за китель.
– Извините, я не могу найти его, – произнесла она. – У меня он точно был! Наверное, я выронила его, когда заснула. – Белла посмотрела на пол у себя под ногами.
– Это правонарушение – садиться в поезд без билета! Собирайте свои вещи, мы высадим вас на следующей остановке, – деловито сообщил кондуктор.
Внезапно ее пронзил новый приступ боли, острее предыдущего. Слезы защипали глаза Беллы. Она провела бессонную ночь, думая только об Альфи и забыв о своем животе, который начал уже увеличиваться из-за беременности, длившейся, судя по всему, почти три месяца.
Белла встала на рассвете, взяла немного хлеба из кладовой, пока кухарка стояла к ней спиной, а затем пешком отправилась на станцию, которая располагалась в часе ходьбы. Боли начались, когда она шла вдоль оживленной трассы. Белла старалась не обращать на них внимание, когда пробиралась в вагон. Но они постепенно усиливались, пока поезд медленно полз вперед. Она понимала, что это означает, – выкидыш. Все, что Белла могла сделать, – продолжать двигаться к цели и надеяться, что доберется до Дома викария прежде, чем у нее откроется кровотечение. Она пыталась не думать об ужасе, который испытывает Альфи, ее прекрасный мальчик, сидя один в темноте, и пыталась сосредоточиться на том, что ей необходимо предпринять, чтобы поскорее вернуться за ним.
– Пожалуйста, не высаживайте меня, сэр, прошу вас! – взмолилась Белла. – Дом моей матери находится в Кингстоне; пожалуйста, разрешите мне выйти там! Я сделаю для вас все, что угодно! – Слезы щипали ей глаза, она чувствовала унижение от того, что приходится вот так просить.
– Не нужно устраивать сцен, мисс. Просто возьмите себя в руки, пока мне не пришло в голову вызвать полицию, чтобы они подождали вас на платформе.
Женщина, сидевшая напротив с ребенком на коленях, нахмурилась, когда Белла, стиснув зубы от очередной волны боли, заставила себя встать и направиться к дверям, возле которых на полу сидели двое солдат, играли в карты и курили.
– Где мы сейчас? – спросила она.
– Как раз подъезжаем к Фалмеру, – ответила женщина с двумя маленькими детьми, готовясь к выходу.
– Как вы думаете, сколько времени нужно, чтобы дойти от Фалмера до Кингстона?
– Пешком, что ли? – Женщина наморщила лоб. – Добрых две мили, и все через холмы, так что примерно часа два.
Белла вскрикнула, когда от очередной волны боли у нее перехватило дыхание.
Женщина посмотрела на нее, затем на своего ребенка, прильнувшего к ноге. Она и сама выглядела небогато – в слегка потрепанной одежде, поношенных туфлях. Женщина медленно сунула руку в карман пальто и вытащила шиллинг.
– Вот, – сказала она. – Возьми на автобус. Я тебя знаю, ты дочь Тессы Джеймс из Дома викария, верно?
Белла кивнула:
– Но я не могу взять у вас деньги.
– Она спасла жизнь моему мальчику, – тихо пояснила женщина. – То, что с ней случилось, ужасно. Она никогда не причинила бы вреда той женщине. Тесса – ангел. – Поезд уже подъезжал к станции. – Тебе нужен автобус номер шестнадцать, остановка прямо около выхода. Удачи!
– Проваливай, дрянь! – выкрикнул кондуктор, словно Белла была бродячей собакой. Поезд со скрежетом остановился, и она сошла на дрожащих ногах на ледяную мрачную платформу. – И больше не попадайся мне на глаза, иначе сдам тебя легавым! – добавил он, прежде чем захлопнуть за ней дверь.
Пока шестнадцатый автобус ехал по проселочным дорогам в сторону Кингстона, Белле снова удалось немного вздремнуть, и боль на время утихла. Ее мысли вернулись к событиям прошлого года, когда она в последний раз видела свою мать и Альфи. С деньгами дома было туго, женщины, у которых Тесса принимала роды, как правило, были бедны, и она редко брала с них плату. От отчаяния Белла откликнулась на объявление в портсмутской газете о найме судомойки, чтобы хоть как-то помочь, пока мать присматривает за Альфи. Это временно, просто до тех пор, пока Илай не вернется с войны, твердила она себе. Тогда они поженятся и станут настоящей семьей.
Белла проплакала всю дорогу в поезде до Портсмута, но сумела успокоиться и усердно принялась за работу, вживаясь в свою роль и даже позволяя себе верить слухам, распространившимся с прошлой недели, будто война скоро закончится. Илай приедет домой, и они наконец-то смогут стать семьей.
А потом наступило то утро, когда она увидела статью об аресте матери в газете, лежавшей на крыльце, которое ей велели подмести. Белла подняла ее дрожащими руками и прочитала, не веря своим глазам:
«Повитухе из Льюиса сегодня предъявлено обвинение в убийстве по неосторожности во время приема родов, которые закончились трагической смертью матери и ребенка. Эвелин Хилтон, сорока двух лет, из Кингстона-близ-Льюиса, рожала своего третьего ребенка, долгожданную девочку, когда случилась трагедия. Повитуха Тесса Джеймс не замечала тревожных признаков неправильного предлежания плода, пока не стало слишком поздно. Поскольку время было упущено, она не позвонила семейному врачу миссис Хилтон, доктору Дженкинсу, а вместо этого сама попыталась произвести сечение родовых путей, чтобы вытащить ребенка, что привело к большой потере крови и гибели младенца. Главный констебль Пейн из полиции Льюиса сказал сегодня вечером: “В связи со смертью Эвелин Хилтон нами арестована сорокашестилетняя женщина. Слушание состоится завтра во второй половине дня в Королевском суде Льюиса. Приносим глубочайшие соболезнования супругу Эвелин Хилтон и ее маленькому сыну Ричарду, которые сегодня вечером ищут утешения в кругу родных”.
Наши корреспонденты встретились с доктором Дженкинсом в его приемном кабинете в Льюисе. “Я не могу комментировать дело Тессы Джеймс, но замечу, что проблемы, которые оно вытащило на свет, чрезвычайно тревожны и, к сожалению, не новы. С моей точки зрения, деятельность частных акушерок должна регулироваться гораздо более строго. Закон о родовспоможении от 1902 года четко определяет, что повитухи могут сопровождать лишь нормальные роды. Они обязаны передавать заботу о роженице врачам во всех сложных случаях, и им запрещено использовать такие инструменты, как щипцы, владению которыми они не обучены, с медицинской точки зрения. То, что произошло с миссис Эвелин Хилтон, безусловно, трагично, однако положительная сторона, если в данном случае вообще можно так говорить, заключается в том, что в будущем, вероятно, примут меры по обеспечению более строгого контроля”».
Как только экономка отдала ей телеграмму, Белла сразу приняла решение. У нее не было иного выбора, кроме как, минуя миссис Блэквуд, напрямую обратиться к хозяину. Она прошагала через весь дом на другую сторону и постучала в его дверь, взглянув на себя в зеркало, прежде чем войти. Ее лицо опухло от слез, под голубыми глазами залегли темные круги. Длинные черные волосы, собранные сзади в пучок, подчеркивали бледность кожи. Увидев себя в зеркале, Белла представила такие же пронзительные голубые глаза Альфи, глядящие на нее из темноты тайника, и попыталась почерпнуть из них силу.
– А, Белла, – произнес мистер Коллинз, когда она вошла. Он приблизился к ней, нетвердо держась на ногах, от его дыхания исходил запах виски, когда он прижался почти вплотную, запирая за ней дверь. – Чем могу помочь? Надеюсь, миссис Блэквуд не ждет, что я буду разбираться с какими-либо проблемами персонала? Я не в настроении.
Белла вежливо улыбнулась, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота – хозяин стоял и лыбился на нее так долго, что Белла сумела разглядеть застрявший в его зубах кусок шпината. Несмотря на то что этот желтый оскал вызывал у нее отвращение, она не могла отвести взгляд.
– Извините, что беспокою вас, сэр, но, понимаете, мой сын живет дома в Кингстоне с моей матерью. Ее на днях арестовали, и мне нужно ненадолго съездить домой, чтобы подыскать для ребенка другое место проживания.
Белла опустила голову, догадываясь, что произойдет дальше. Слезинка выкатилась из глаза и упала на ее туфлю. Белла видела свой уже слегка выпирающий живот. Понимал ли хозяин, что? с ней сделал? Знал ли, что она носит его ребенка? Когда беременность станет очевидной, вышвырнет ли он ее на улицу, как других до нее?
– Итак, ты хочешь, чтобы мы придержали для тебя место? Это серьезная просьба. Но, полагаю, мы сможем прийти к определенному соглашению…
Беллу охватила паника, когда хозяин расстегнул «молнию» на брюках, а затем схватил ее руку и засунул к себе в трусы. Она едва не падала в обморок от его вонючего дыхания. Белла закрыла глаза, умоляя его прекратить, но, похоже, хозяина это только сильнее возбуждало. Он застонал ей в ухо. Она тихо плакала, пытаясь вырваться, но он дал ей шлепка, перегнул через стол и придавил сзади всем весом, больно вжимая животом в кромку столешницы. Белла смотрела, как горит огонь в камине, пока хозяин не издал глубокий удовлетворенный рык. Вскоре он уже развалился в кресле, налил себе еще виски и, прихлебывая, молча разглядывал Беллу.
– Могу я уехать утром, сэр? – спросила она, сдерживая тошноту и поправляя свою униформу.
Хозяин выдержал долгую паузу, прежде чем ответить:
– У тебя есть два дня, но ты должна быть здесь к полуночи среды, иначе можешь вообще не утруждать себя возвращением. – Он взглянул на нее так, словно хлебнул уксуса: – А ты не считаешь нужным поблагодарить меня? Не многие работодатели так снисходительны, как я.
– Спасибо, мистер Коллинз, – тихо произнесла она, прежде чем вернуться по холодному коридору и подняться по лестнице в свою спальню, где рухнула на кровать лицом в подушку, чтобы приглушить плач. Именно тогда Белла почувствовала первый спазм и, проведя пальцами по ноге, увидела небольшой след крови.
– Кингстон, конечная! – объявил водитель, выключив двигатель и глядя в хвост автобуса, где сидела Белла.
Она встала и посмотрела в окно. Дальше по переулку, ярдах в двадцати, находилась калитка, за которой тянулась тропинка к ее любимому дому. Белла поблагодарила водителя, вышла в запорошенный снегом переулок и на дрожащих ногах направилась к калитке. Подняв щеколду, она открыла ее и зашаркала по заснеженной тропинке к передней двери темного, холодного коттеджа.
Белла вставила ключ в замок и повернула, так живо представив мать, встречающую ее в дверях, с полевыми цветами в руках, что ей показалось, будто она прошла мимо нее, переступив порог. Она осторожно закрыла за собой дверь.
– Альфи! – позвала Белла. Дыхание перехватило, сердце колотилось от страха.
Ответа не последовало, и в этот момент ее накрыла новая волна боли. Ноги подкосились от горя, когда Белла не услышала голоса сына. Она подвела своего мальчика, сильно опоздав, и он потерял надежду, что мать появится. Он вылез из укрытия, и его увел Уилфред Хилтон. Теперь она никогда не сможет найти сына.
– Альфи! – снова крикнула Белла. По лицу текли слезы. В их семейном гнезде, обычно наполненном теплом и счастьем, царила мертвая тишина, пока Белла печально осматривала помещение в поисках каких-либо признаков жизни.
Когда боли снова усилились, она закуталась в одеяло, которое мать оставила возле очага, и свернулась в комочек, впившись ногтями в руку и стиснув зубы. Пока Белла лежала на холодном каменном полу, боль стала настолько острой, что она даже не могла встать. Беременность длилась месяца три, но схватки были такими же сильными, как при рождении Альфи – в этой же самой комнате. Только тогда мать держала ее за руку, горел камин, на подоконниках стояли цветы, под головой была подушка. Сейчас Белла лежала в одиночестве и плакала. Боли стали невыносимыми, и тут она почувствовала, как между ног хлынул поток крови, залив одеяло.
Мгновение Белла лежала неподвижно, чувствуя облегчение оттого, что худшее наконец-то позади, ее учащенное дыхание стало успокаиваться. От долгого лежания в луже крови, показавшимся ей вечностью, Белла замерзла и заставила себя встать. Ослабев от перенесенных мучений, она медленно отнесла окровавленные одеяла в ведро у задней двери.
– Мама? – Голос был тихим, но определенно принадлежал Альфи.
Белла резко развернулась, впившись взглядом в деревянные ступени перед собой. Чувствуя, что в любой момент может потерять сознание, она заставила себя подняться по лестнице до площадки, где наклонилась и попыталась сдвинуть крышку тайника. Та была заперта.
Белла перевела дыхание и крепко закусила губу, чтобы не упасть в обморок. Ее мальчик все еще находился там, она боялась представить, в каком он состоянии. Белла постучала по крышке кулаком:
– Альфи, дорогой, ты там? – спросила она, стараясь не поддаваться панике. – Дорогой, это мама. Пожалуйста, открой, ты меня пугаешь. Я одна, тут больше никого нет! Прошу, открой!
Белла заозиралась в поисках какого-нибудь предмета, которым можно было бы поддеть крышку. Ее взгляд упал на кочергу. Когда она с трудом разогнула свое измученное тело, чтобы спуститься за ней обратно по лестнице, в тишине дома раздался громкий щелчок. Крышка начала открываться – медленно, со скрипом.
Белла обернулась. Из кромешной тьмы потайной комнатки на нее смотрели яркие, улыбающиеся голубые глаза.
Глава пятая
Ванесса
Канун Нового 1970 года
Ванесса Хилтон стояла у окна своей спальни в Тисовом поместье, наблюдая, как муж развешивает гирлянды на деревьях вдоль подъездной дорожки. Огоньки вспыхивали и тут же снова гасли в темноте, его раздраженные указания сыну, который пытался помочь, эхом разносились по поместью.
Ванесса взглянула на часы. До прибытия гостей оставался еще целый час, но она уже чувствовала себя измученной. Несколько недель у нее голова шла кругом от предстоящей вечеринки – приходилось вникать в каждую деталь, и создалось впечатление, что они готовятся к этому событию уже лет десять. Но несмотря на их попытки предусмотреть все, этот день угрожал превратиться в катастрофу – с того момента, как они встали, не выспавшись, и до сих пор. Метель бушевала вокруг дома всю ночь, не давая собакам уснуть, и те лаяли до самого утра. Когда наконец наступило утро, хозяева чувствовали себя совершенно разбитыми. Кроме того, все снаружи было завалено снегом, делая дорогу до них почти непроходимой, пока Ричард не поручил Питеру, садовнику, организовать доставку тонны опилок, чтобы впитать осадки. После этого муж обратил внимание, что фонарики, установленные на деревьях прошлым вечером, снесены или разбиты. Несколько раз в течение дня Ванесса испытывала искушение все отменить. Казалось, мать-природа делала все, чтобы отговорить ее от мероприятия, которое было главной целью и навязчивой идеей долгие месяцы.
Бах!
Стрельба не прекращалась целый день, и от каждого выстрела Ванесса вздрагивала. Альфи и Бобби начали забивать свое стадо сразу после завтрака. У некоторых коров был диагностирован туберкулез, а остальных приходилось уничтожить в качестве меры предосторожности. Да еще это случилось в тот самый момент, когда велась продажа земли под застройку вокруг Дома викария и Ричард вручил им уведомление о выселении.
Бах, бах!
За выстрелами она едва расслышала слабый стук в дверь спальни.
– Миссис Хилтон! – Ванесса обернулась и увидела официантку в переднике. – Извините, что беспокою, но нам нужно знать, когда доставят шампанское.
– Вы о чем? Его доставили несколько часов назад. Я сама встретила водителя. Оно должно быть на льду в подвале. – Ванесса приблизилась к взволнованной девушке.
– Простите, мадам, но, когда мы за ним спустились, там его не было. Мы искали мистера Хилтона, чтобы спросить у него.
Ванесса бросила взгляд на длинное красное платье в пол, ожидающее ее в гардеробе, и плотнее завязала пояс халата вокруг талии.
– Что ж, значит, нам всем придется пить теплое шампанское, раз оно все еще где-то лежит в коробках. Почему никто не сообщил мне об этом раньше?
Официантка поспешила вслед за ней к верхней площадке лестницы, откуда навстречу им шла няня детей с красными туфельками Элис в руках.
– Дороти, а где Элис? Мне нужно решить проблему с шампанским, а она уже должна быть одета.
– Элис в гостевой спальне, миссис Хилтон, – я разложила их праздничные наряды там. Она скоро будет готова.
Ванесса отметила, как устало выглядит няня. Темные волосы Дороти были собраны сзади в хвост, и на ней до сих пор был фартук со следами муки от выпечки, которой она занималась с детьми весь день, чтобы как-то отвлечь их. Несмотря на ее старания выглядеть бодро, было ясно, что с бедной женщины достаточно. Предстоящая вечеринка уже вымотала всех, и теперь Ванесса не могла дождаться, когда она закончится.
Она взглянула на себя в зеркало на площадке и поправила одну из папильоток. Она была уже при полном макияже, с накладными ресницами, блестящий кроваво-красный лак на ногтях отражал огоньки огромной рождественской елки, стоявшей в холле внизу.
– А, вы уже здесь, мисс Элис. Может, пора вас одеть в ваше красивое красное платье? – произнесла Дороти, улыбаясь девочке, показавшейся позади матери. По слегка опухшим, покрасневшим векам Элис было видно, что она плакала.
Элис пожала плечами, отчего лямка ее комбинезона упала с плеча.
– Я ненавижу платья! – буркнула она, в отчаянии глядя на мать.
– Элис, у меня сейчас нет времени пререкаться с тобой. Ты можешь хотя бы раз просто сделать то, что тебе говорят? – Ванесса направилась к широкой парадной лестнице.
– Я нигде не могу найти Снежка, я боюсь, что он сбежал! – захныкала Элис, имея в виду своего трехнедельного щенка, который привык к холоду и всегда убегал на улицу, потому что родился в сарае при Доме викария в разгар зимы.
– Давай ты наденешь платье, и мы соберемся все вместе у мамочки в комнате. – Попытки Ванессы скрыть раздражение не увенчались успехом.
– У меня живот болит! – Элис обхватила живот руками и уселась на пол лестничной площадки.
