Измена. (Не) могу простить
ДОМИНАТРИКС
– Я заберу у тебя все! – орет муж мне в лицо, и я вся внутренне сжимаюсь. – Вышвырну из моей квартиры! И ни в один институт тебя не возьмут, я постараюсь, будешь туалеты мыть! Поняла меня?Как? КАК У НЕГО СОВЕСТИ ХВАТАЕТ? Это же он только что развлекался в нашей супружеской спальне со своей студенткой!– Я заберу Марусю и уйду от тебя, – мямлю я, боясь что он меня сейчас ударит. – Ничего мне от тебя не нужно.– Марусю ты заберешь?! – его слюна летит мне в лицо. – Моя дочь останется со мной, а ты можешь валить!– Как ты можешь? – всхлипываю я, заламывая руки.
ДОМИНАТРИКС
Измена. (Не) могу простить
Глава 1. Марина
С трудом открываю входную дверь нагруженная пакетами с продуктами, вхожу в прихожую.
– Олеж, – зову я мужа, чтоб помог, но в ответ слышу только звуки классической музыки, которые доносятся откуда-то из глубины квартиры.
Иду на кухню, оставляю там продукты, снимаю пальто и улыбаюсь своему отражению в зеркале. Классика. Муж явно в настроении, хорошо, что я пришла домой пораньше, а Маруся еще в саду.
Я поправляю волосы, которые немного успели отрасти после последнего посещения парикмахера, брызгаю его любимые духи на запястья (перед работой этого не делаю, муж не любит, когда от меня слишком сильный аромат духов, говорит, так ходят только шлюхи) и освежаю помаду. Кроме нее я уже давненько не пользовалась ничем из косметики. Мне на работе не перед кем красоваться, и не хочется, чтобы Олежа ревновал. Парней в институте много, а он может быть ревнивцем.
Музыка слышна из спальни, и я уже почти у двери, когда на что-то наступаю. Опять Маруся одежку от кукол раскидала? Наклоняюсь и поднимаю это. У меня в пальцах крошечные кружевные трусики. Я такое не ношу. Никогда не носила.
В ужасе замираю у двери в нашу супружескую спальню, прислушиваюсь. Женские стоны. Боже, сквозь торжественность классической музыки прорываются пошлые стоны какой-то шлюшки.
Холодными пальцами поворачиваю ручку двери, толкаю ее от себя и забываю, как дышать.
Этого не может быть! Не может быть!
– Давай! Давай! – почти рычит он сквозь стиснутые зубы, сильно сжимая сиськи скачущей на нем девицы. – Давай, крошка, еще.
– Олежа, – выдыхаю я, захлебываясь слезами. – Как?..
– Марина? – его глаза округляются, и к еще большему моему ужасу, он приподнимается, удержав инстинктивно на себе девушку, которая пыталась соскочить с него, и, застонав, кончает! Я же знаю его лицо в этот момент! Как он закрывает глаза, прикусывает губу… Господи! Прямо при мне.
Меня тошнит, от стресса и музыки виски загораются огнем. Я выбегаю из комнаты. Не могу! Не могу больше на это смотреть! Семь лет счастливого брака. Семь лет я его обслуживала, молилась на него, лекции готовила…
На кухне я дрожащей рукой наливаю себе стакан воды, пью, захлебываясь и клацая зубами о стекло. Сейчас заберу Марусю и уйду. Куда уйду? Да неважно. Не могу быть здесь после его предательства.
– Простите, – говорит молоденькая девчонка, пробегая мимо кухни. – До свидания.
– До свидания, – на автопилоте отвечаю я, понимаю, что ответила вежливостью любовнице моего мужа и всхлипываю, зажав рот ладонью. – До свидания… Боже…
– Ты сегодня рано, Мара, – слышу за спиной его хорошо поставленный голос. – Давай просто все обсудим.
– Только сегодня? – цепляюсь за эту фразу, осознание сжимает горло тисками. Эта не первая.
– Только не надо устраивать мне тут драму со слезами, – усмехается он, застегивая пуговицы на рубашке. – Ты же выше этого.
– Выше слез или выше драмы? – хочу рыдать, сползти по кухонному гарнитуру на кафельный пол, свернуться эмбрионом и рыдать. Что он сделает, если я расплачусь? По-настоящему расплачусь? Как больно, физически. Из центра груди будто вырвали… сердце.
– Выше того, чтобы все портить из-за того, что ты пришла домой пораньше, – засовывает руки в карманы, делает ко мне пару шагов. – У тебя же пары до вечера стоят.
Не удерживаюсь и оборачиваюсь, смотрю на него во все глаза.
– Правильно ли я тебя поняла, это я виновата, что пришла домой раньше? – дрожат руки и голос. И я не знаю, что сильнее. Я по привычке пытаюсь сдержать слезы, потому что я же должна ему соответствовать, должна быть идеальной. Как выяснилось, той, которая будет идеально закрывать на все глаза.
– Мара, – его интонации становятся чуть мягче, тянет ко мне руку и собирает костяшкой пальца слезу, которая катится по щеке, – ты же не дура.
Шарахаюсь в сторону. Непроизвольно. Будто бы ударил или замахнулся. Его прикосновение прожгло дыру в коже. Еще больше уничтожая меня.
– Ну чего ты? – вновь начинает раздражаться. – Ты же моя умная, мудрая девочка. Такое случается иногда в семьях, не стоит так уж раздувать это недоразумение.
– Это не недоразумение, Олег, – не понимаю, что вообще он такое говорит? А как же все эти ревности, разговоры про моногамию, как же “в браке все должно быть честно, Мара”? Разве это честно? – Это… Это…
– Это недоразумение, – продолжает давить он и подходит так близко, что я чувствую запах ее духов. – Иди ко мне. Мы сейчас все уладим.
Мне некуда отодвинуться, некуда бежать, вокруг меня он, он, он, и этот ужасный чужеродный запах. Сдерживаться не могу, некрасиво кривлю лицо, задерживаю дыхание вместе с подступающими рыданиями, мотаю тупо головой, как коровы у бабушки в деревне в детстве.
Обхватывает мои предплечья своими сильными руками и прижимает к себе.
– Все хорошо, Мара, т-с-с, – словно программирует меня своими словами. – В выходные Машу сводим в зоопарк.
– Нет, – трясу головой, пытаясь отодвинуться. – Нет, не надо. Не надо, Олеж, отпусти меня. Не могу…
– Не пущу, – вжимает меня поясницей в столешницу до боли. – У тебя истерика и тебе нужно успокоиться. Ты моя жена, и этого не изменит даже табун шлюх.
– Я прошу тебя, – наконец, поток слез прорывается в полную силу. Всхлипы, судорожное дыхание вырывается из груди. – Только пусти. Не надо трогать. Не надо… Я успокоюсь, только пусти. Пожалуйста, не надо трогать меня.
– Ты моя жена, – жестко чеканит слова и встряхивает меня, как бескостную шлюху. – Я буду делать с тобой, что пожелаю, потому что обеспечиваю всю твою идеальную жизнь. Забыла? И за все это мне уж можно простить маленькую слабость?
Я не понимаю, о чем он говорит? О деньгах? О чем? У нас же дочь. Неужели это ничего не значит? Как можно… в нашей квартире, в нашей кровати… Здесь же живет наша дочь.
– Не говори так, – пытаюсь вырваться, дергаю руки, отклоняюсь назад. – Не говори так! Моя идеальная жизнь заключалась в тебе и в Марусе. В тебе… Боже мой… Боже мой…
– И я у тебя есть, – еще сильнее сдавливает меня в своих руках. – Так что не веди себя как последняя истеричка. Ты же желаешь добра нашей дочке, да, Мара? Ты же не хочешь, чтобы она переживала наш развод, чтобы я стал ее воскресным папой? – пальцем вытирает слезы с моих щек. – Ты же умница у меня. Ей не надо видеть и твоих истерик тоже. Ничего страшного ведь не произошло.
– Не трожь, не трожь, – толкаю его в грудь ладонями. – Не хочу видеть тебя, не могу. Не могу говорить. Потом, все потом. Не могу…
– Сейчас! – рычит он мне в лицо. – Я никому не позволю говорить с собой в таком ключе и таким тоном, и тем более тебе. Хочешь послушать, что будет в случае нашего развода?
Развод, конечно, это выход. Потому что я не представляю, как жить дальше. Все рухнуло. Упало мне на голову, и как выбраться, – непонятно.
– Не хочу, – отталкиваю его. – Не хочу слушать, Олег, пожалуйста.
Ловит мои запястья и прижимает их к ребру столешницы, буквально вдавливается в меня своим телом.
– Раз ты не хочешь, – прижимается губами к моей шее, засасывает кожу в рот до боли, – то я хочу, чтоб ты доказала мне, что простила, что любишь… Хочу тебя, Мара.
Паника бьет под дых, выколачивая из меня весь воздух, все мысли и чувства, кроме животного страха. Он же не сделает этого. Нет, нет, нет. После нее! Он не может так со мной поступить. Не может.
– Не надо, я прошу тебя, – слезы почти высыхают, обида, загнанная в угол страхом, больше не то, что меня убивает. – Пожалуйста, Олеж, не надо. Не сейчас. Не могу так. Олег, мне больно! – чувствую я, как синяки растекаются на запястьях под его ладонями.
– Как же меня достали твои капризы, – резко разворачивает меня спиной к себе, толкает животом на столешницы и грубо распихивает ноги коленом. – Может, если бы ты была не таким фригидным бревном, мне бы и не понадобились другие.
Утыкает меня лицом в стол, сильно давит на затылок ладонью. Сердце заходится в бешеном, ненормальном забеге. Кажется, сейчас остановится и все. Только бы остановилось. Нет, нет, у меня Маруся. Что за глупости я думаю…
– Не надо, – реву в столешницу. – Пожалуйста, не надо…
– Моя жена, – ревет он над моим ухом, задирает мне юбку и срывает трусики, так что они рвутся с громким треском, – должна по мне течь, – он проводит пальцами между моих складочек. – Незачет, Марина Николаевна.
– Пожалуйста, – все тише рыдаю я, обессилев совсем. Мысли смешались в голове, ничего не понимаю. Это же мой муж. Мой любимый муж! Что он делает? – Пожалуйста…
Пряжка с громким звоном ударяется о кафельный пол, и он входит в меня одним глубоким, грубым, болезненным толчком, который отзывается по всему телу острыми, тянущими спазмами. Под тазовые косточки впивается край стола.
Он рычит и быстро двигается во мне, разнося по животу колючую, ужасную боль, раздирая дыру в моей груди все больше. А я смотрю стеклянным взглядом в коридор, через который недавно пробегала чужая женщина, и чувствую, как слезы стекают на столешницу.
Глава 2. Марина
Вчера Олег сам забрал Марусю. Потому что я лежала на полу в кухне, почти так, как и хотела, и не могла пошевелиться. Словно он выдернул штырь, который держал меня все это время.
После смерти папы, ближе Олега не было никого. И я не хотела никого, кроме него. Никогда. А теперь… Что теперь говорить. Был бы жив отец. Я бы тогда знала, куда мне идти.
Марусю привел поздно, заходили в кино, как он сказал. Но я не волновалась. Он же ничего не сделает собственной дочке. Да… Если честно, я даже не заметила этого времени. Ковыряла ногтем швы между кафельными плитками и пыталась хотя бы просто заставить себя встать.
– Мама, а сегодня ты за мной придешь? – спросила дочка утром, когда я уже собиралась уходить из раздевалки в группе.
– Не знаю, зайка, – натянула улыбку, присела на корточки и снова ее обняла. Целовала в сладкие щечки и чуть снова предательски не всхлипнула. – Ты же знаешь, у мамы работа. Мама придет, как только закончатся пары. Помнишь? – однажды я брала ее на работу, потому что тогда сад был закрыт санэпидемстанцией за какие-то нарушения, а мне совершенно некуда было ее деть. – Вот как только все взрослые девочки и мальчики разойдутся по домам, так и мама пойдет. И сразу за тобой. Честно-честно.
Мы с Марусей отчего-то так долго прощались этим утром, что и без того разбитое сердце щемит от непонятного, болезненного чувства целый день.
Вместо лекции даю какую-то контрольную, потому что просто не могу говорить. Сейчас скажу что-то, какое-то слово, всего одно, и все, разрушусь до основания. Не становилась за кафедру весь день, сижу за столом и смотрю на проезжую часть, которую так хорошо видно в огромное панорамное окно.
Как я до этого докатилась?..
– Марина Николаевна, разговор есть, – неожиданно накатывает на меня насмешливо-издевательский голос.
Окидываю аудиторию пустым взглядом, пытаясь понять, кто это сказал. Хотя зачем? Снова отворачиваюсь к окну.
– Все вопросы после написания и сдачи контрольной работы, – монотонным сухим голосом проговариваю я. Нельзя пускать эмоции даже в голос. А то прям здесь разревусь.
– Хм, – удивленно протягивает Берсеньев. – Это вы про контрошки, которые все уже полчаса как сдали?
Бросаю взгляд на стол. Действительно. Стопка исписанных распечаток лежит на краю. Что ж, так даже лучше.
– Все свободны в таком случае, – тянусь пальчиками к верхнему листу. Как же не хочется это все проверять.
– Да так все смылись давно, – ухмыляется он и понижает голос почти до интимного шепота. – И мы с вами одни, как в тех самых немецких фильмах.
Смотрю устало. Стоит прямо перед моим столом. Вечно ведет со мной неуместные разговоры, какие-то нелепые дебаты, забирая время лекции. Но сейчас у меня нет на это ни сил, ни желания, как бы иногда мне не нравились пикировки с остроумным студентом.
– Вы тоже можете быть свободны, Даниил, – чувствую, как немеют губы. Просто оттого, что я заговорила тем самым тоном, что и Олег.
– Марина… – берет паузу, вздыхает. – Меня ведь турнут из универа из-за вас. А там потом наркотики… суицид. Спасайте.
– Николаевна, – напоминаю я. – Не турнут, – пожимаю плечами. – Пересдадите позже. Перед выпуском даже можно.
– Марина Николаевна, – упирает ладони в поверхность стола, придвигается ко мне. – Сами понимаете, жизнь жизнь молодая, всего дохера. Может, решим вопрос по-другому?
Смотрю на его кисти, не могу оторваться. Вчера так же смотрела на ладонь Олега прямо перед своим лицом, когда… Судорожно втягиваю воздух.
– Идите, Даниил, – проговариваю, пытаясь удержать себя в руках. – Вашу пересдачу мы обсудим потом.
– Ладно, – пожимает плечами, но не уходит. – У вас случилось что?
– Нет, – слишком поспешно отвечаю я, поднимаюсь, собираю бумажки дрожащими пальцами. – Все хорошо, спасибо за беспокойство. До свидания.
