– Хорошо, а какой у тебя любимый цвет?
Оливия отвернулась – игра ей наскучила – и взяла в руки еще одно миниатюрное пирожное, поглаживая его, словно домашнего хомячка.
– Пилозеное.
– Вот бы во взрослой жизни счастье было столь же простым, – сказала я, снова усаживаясь на диван. – Представь, если бы мы получили доступ к такому абсолютному удовольствию.
– Да уж.
– Наверное, приятно осознавать, что можешь полностью контролировать другого человека с помощью сахара. Наслаждайся, пока есть время: в подростковом возрасте место сладостей займут деньги.
– Ужасно, – сказала Кэтрин, подсовывая босые ступни под свои длиннющие ноги и дуя на горячий кофе. – Я использую пирожные и печенье, чтобы улучить время для разговора с друзьями. Это ее отвлекает, но не уверена, что поступаю правильно.
– Все родители так делают.
– Да. По сравнению с другими мы еще неплохо справляемся, – торопливо добавила Кэтрин, вновь являя собой образец идеального материнства после краткого самобичевания.
– А как у тебя дела? – спросила я, щедро отхлебнув кофе.
– Хорошо, и даже есть кое-какие новости. – Она выдержала драматическую паузу. – Я беременна.
Я изобразила полнейшее удивление: восторженный взвизг, отвисшая челюсть, отставленная в сторону кружка и все такое.
– Когда срок?
– В марте.
– Здорово.
– У тебя будет маленький братик или сестричка, да, Оливия? – спросила Кэтрин.
– Молозеное, – безразлично ответила та.
– Нет, никакого мороженого, – вздохнула Кэтрин.
– Пирожное! – Я взяла одно и помахала у крестницы перед лицом. – Смотри, какая вкусняшка. Ты сообщила на работе?
– Еще нет. Вообще-то, я решила не выходить после декретного отпуска, так что надо обставить все очень деликатно.
– Ого, – сказала я. – Здорово. Ищешь другую работу?
– Нет, мы подумываем переехать из Лондона. – Наступила короткая пауза, в течение которой я быстро прокрутила в голове все наши разговоры за последний год, пытаясь вспомнить, говорила ли Кэтрин об этом раньше. – Таким образом, у меня будет возможность хорошенько обдумать, чем я хочу заниматься, став матерью двоих детей.
– Правда?
– Да, мы много раз это обсуждали… Оливия, не ешь обертку, солнышко, она невкусная. – Кэтрин протянула руку и вытащила бумажку из раскрытого рта дочери. – У нас будет больше места, а у детей – нормальное детство.
– Мы выросли в Лондоне. По-твоему, наше детство не было нормальным?
– Мы выросли на самых дальних окраинах пригорода, едва ли их можно назвать Лондоном.
– Мы ведь договорились – если есть красные автобусы, то это Лондон.
– На днях возле станции Тутинг-Бродвей какой-то мужик с утра продавал блоки гашиша. Оливия попыталась схватить один – подумала, что это печенье.
– Песенье! – внезапно воскликнула Оливия – ни дать ни взять Лазарь, воскресший из сахарной комы.
– Никакого печенья, ты только что съела четыре пирожных.
– Песенье, мам, позялуйста, – сказала она писклявым голоском, ее розовый ротик начал кривиться.
– Нет, – отрезала Кэтрин.
Выйдя на середину гостиной, Оливия бросилась на пол, словно скорбящая итальянка.
– МАМА, ПОЗЯЛУЙСТА! – взвыла она. – НИНО, ПОЗЯЛУЙСТА, ПЕСЕНЬЕ. ПЕСЕНЬЕ. ПОЗЯЛУЙСТА.
Кэтрин встала.
– Это надолго, – сказала она и через несколько секунд принесла печенье с кремовой прослойкой. Рыдания тут же иссякли.
– Куда решили перебраться?
– Скорее всего, в Суррей, к родителям Марка.
Я кивнула.
– Что? – спросила Кэтрин.
– Ничего.
– Похоже, ты не слишком высокого мнения о Суррее.
– Вовсе нет.
– Да.
– Ты знаешь там кого-нибудь? – спросила я. – Кроме родителей Марка?
– Вообще-то, да. Помнишь Неда, лучшего школьного друга Марка, и его жену Анну?
– Конечно, мы познакомились на твоем дне рождения в прошлом году, и она говорила исключительно о расширении своей кухни.
– Они живут неподалеку от Гилфорда. Анна обещала представить меня местному сообществу мамочек.
Сообществу мамочек…
– Хорошо, рада это слышать, – сказала я. – Просто не хочу, чтобы ты чувствовала себя одиноко.
– Вряд ли мне грозит одиночество: до Лондона всего полчаса на поезде. Дорога до центра займет у меня примерно столько же, сколько у тебя.
– Ты права, – согласилась я, хотя вовсе так не считала. Однако я хорошо знала этот воинственный пыл в ее голосе и поспешила опрокинуть на него ведро ледяной воды. – И телефоны никто не отменял.
– Вот именно, – подтвердила Кэтрин, перебирая темные, мягкие пряди детских волос. – Все ведь и началось с телефона.
– Ты помнишь, о чем мы вообще говорили? До сих пор в голове не укладывается, как мы в течение семи лет умудрялись проводить вместе целый день в школе, а потом каждый вечер по два часа висеть на телефоне.
– Ох уж этот телефон… Мы с мамой только из-за него и ругались. Помню, как твой отец приезжал за тобой и привозил распечатки телефонных счетов. Они с моей мамой сидели за кухонным столом с двумя бокалами шерри и обсуждали дальнейшие действия, словно главы государств на переговорах.
– Я уже и забыла…
– Как твой папа? – спросила она.
– Все так же.
– Ему совсем не лучше?
– На самом деле все гораздо сложнее, Кэт, – сказала я довольно резко, надеясь, что она не спросит, насколько.
– Ладно.
Кэтрин положила руку мне на плечо. Слава богу, рядом была Оливия, которая выступала в роли куклы беспокойства во время наших встреч. Я тоже начала накручивать на пальцы ее мягкие пряди.
– Часто видишься с Джо? – спросила Кэтрин.
– Нет, – сказала я. – Надо как-нибудь встретиться. Полагаю, он все еще с Люси?
– Да.
– Кстати, она из Суррея.
– Поэтому она тебе не нравится?
– Нет. Есть как минимум пятнадцать причин, почему я не прониклась к ней симпатией, помимо Суррея.
– Например?
– Однажды она заявила, что считает авиаперелеты «гламурными». А еще Люси до сих пор всем хвастается, что покрасила свой «Мини-Купер» в особый голубой цвет утиного яйца.
– Они ужинали у нас на прошлой неделе.
Меня это уязвило, хотя с чего бы. Марк и Джо стали друзьями, пока мы проводили время вчетвером, и при расставании мы с Джо условились, что каждый из нас получит свою «половину» Кэтрин и Марка.
– Ну и как прошло?
– Неплохо, – сказала Кэтрин. – Мне нравится Люси, она очень… творческая.
– Она занимается рекламой в компании по производству пенистого чая.
– Это не повод ее презирать.
– Зато я вправе презирать пенистый чай.
– Я всегда думала, что вы с Джо снова сойдетесь.
– Правда?
– Да, и Марк тоже.
– Почему? – спросила я.
– Не знаю… Вы всегда казались очень гармоничной парой. И все было куда проще.
– Проще для вашего с Марком социального планирования? – спросила я чуть резче, чем хотела.
– Ну да, вроде того.
– Можете пригласить нас с Джо на ужин. К твоему сведению, мы до сих пор хорошо ладим.
– Знаю, но это не то же самое.
– Я начала кое с кем встречаться, – непроизвольно сказала я.
– Неужели?! – воскликнула она с чуть большим удивлением, чем мне бы хотелось.
– Да. Вообще-то, пока у нас было одно свидание. Но он потрясающий.
– Как его зовут? – спросила Кэтрин, и ее зрачки – клянусь! – расширились.
Я знала, что ей это понравится – теперь я говорила на ее языке. Свидания, любовь, мужчина, которого я смогу привести с собой, чтобы Марку было с кем обсудить регби и дорожное движение.
– Макс.
– Где вы познакомились?
– В приложении.
– Думаю, мне бы понравились эти приложения.
– Серьезно?
– Да. Хотя я рада, что мне не пришлось ими пользоваться. – Еще одна мимолетная попытка самооправдания. – Какой он?
– Высокий, энергичный, умный, обаятельный и немного… – Я подбирала слово, которое никак не могла нащупать с момента нашей встречи, чтобы собрать воедино его облик из своих нечетких, пьяных воспоминаний. – Сумеречный. Понимаешь?
– Нет.
– В нем есть что-то от темной магии, и в то же время он неиспорченный. Вроде как… ветхозаветный. В смысле человеческой сущности.
