Фил… Иногда из-за круглых глаз я называла его Филином – он не обижался.
«Не зарывай талант в землю» – напутствовал он меня сегодня, и я хмыкнула опять.
Талант…
Таланты в нашем мире раздавались всем без исключения, и каждый находил их еще в детстве. Кто-то чувствовал технику, кто-то – растения, кто-то – чужие эмоции. Мой отец, например, был богом токарных станков: он сливался с ними, творил настоящие чудеса. Пока не повредил пальцы. Это случилось, потому что тот, кто предвидел чужие травмы, забыл в этот день выйти на смену, перепил накануне. А ведь должен был предупредить – тоже зарыл талант в землю? Его даже не уволили. Моя мать когда-то рисовала волшебные акварели. Маленькой я помнила ее выставки и открытые рты посетителей, предлагающие за любой набросок хорошую цену. Сейчас она не рисует: село зрение, не хватает денег осветить студию, нет хороших красок. Днем она чистит чужие квартиры за копейки, по ночам дежурит младшей медсестрой в больнице. Спит тогда, когда позволяет смена. Если позволяет. Особенно ценятся в Третьем Районе те, кто умеет растить цветы и овощи без света – одаренные земледельцы. Те и в Дэйтоне живут припеваючи, их забирают теплицы и фермы, им назначают достойные зарплаты. Оно и понятно – всем хочется фруктов, овощей. Цветы мало кто может себе позволить, у меня нет ни одного, потому что освещение, специальные лампы. Ничто не желает цвести в ночи. Только мы, воры.
А мой талант – чужая боль. Я могу ее изымать из человека, забирать стрессы. Только не хочу. Каждый чужой страх на время становится моим собственным, и мне приходится его проживать, справляться с ним, растворять. Еще год назад люди шли ко мне один за другим, и я помогала. После сказала: «Хватит! Почему я должна выносить за вас ваши помои, ваши отходы? Ведь это дело каждого – драить свои стойла». Конечно, за «чистку нужников» мне неплохо платили, несли последнее, вот только радости это занятие мне не прибавляло. А чужой боли – вагон.
– Нет, Фил, ты не прав, – я в очередной раз покачала головой. – Я зарыла свой талант в землю намеренно и разрывать его уже не хочу.
Заварив чай, я долго смотрела на лежащий на тряпке ключ – в чем его волшебство? Что именно он изменяет, как? Слишком большой наконечник для любой типичной скважины. Для него нужна особенная? И почему Орин был так уверен в том, что Слепой Пью пожалует за мной? Я хорошо вижу, слышу и отлично бегаю. К тому же, пусть для начала попробует меня найти.
Глава 1
(Urban Love, Ivette Moraes – Roads)
Днем ранее
Завсегдатаи полутемных прокуренных баров, работающих круглосуточно, искали две вещи – выпивку и любовь. Первое временно притупляло чувство одиночества, второе наполняло Лейку. Если повезет. Всякий раз, вспоминая свою последнюю «любовь» – парня по имени Дени, я сокрушенно качала головой. Да, поначалу моя Лейка наполнилась на одиннадцать процентов, а после нашего разрыва рухнула на четырнадцать. К черту отношения. Если очередная влюбленность отнимет у меня еще десять, то внутри станет совсем пусто. А при мигающей «единице» за тобой придут чистильщики, уведут для того, чтобы ты не дох на улице.
В задницу любовь.
Есть, конечно, те, кому везет. Плохеньким примером являлись мои же родители – они держались друг за друга. Поломанные и измочаленные, все же приносили некое умиротворение друг другу, хрупкую и неяркую радость. Лучшим примером являлись мои же дед с бабкой, хотя на их долю, как мне казалось, выпало меньше испытаний. В какой-то мере повезло и Филу: его жена забеременела два месяца назад, и Лейка Орина прыгнула на невиданный для меня сорок один процент. Я радовалась за друга. С грустинкой по поводу себя, с белой завистью, украдкой вздыхая, но совершенно искренне.
И сегодня в этом баре я искала не выпивку. И не любовь. Сегодня я собиралась закадрить одного неуклюжего слепого забулдыгу с целью посещения позже его жилища.
Любой вор, если он желает жить долго, готовится к заданию кропотливо, подходит к делу с умом. К моменту посещения «Двух Лун» я уже знала, где живет «объект», дважды посетила его дом, разузнала про пожарные выходы, люк, ведущий на крышу, отсутствие замка на двери подъезда. Обошла район, присмотрелась к местам быстрого отхода в случае необходимости. А вот «забулдыгу» сегодня видела воочию впервые, понимала, что в общении с ним придется полагаться на интуицию. Спешка – вот, что неизменно ведет к провалу. И потому я уже трижды напомнила себе: «Мэй, если ты не попадешь к нему в квартиру сегодня, то сделаешь это завтра или через несколько дней». Удача любит тех, кто рискует, но рискует продуманно.
Он сидел за барной стойкой, и он был пьян. Мужчина на вид около сорока, хорошо сложенный. Не слишком высокий, но выше меня, с русыми волосами, в добротной одежде. И это в какой-то мере удивило – его одежда. Она не была пыльной, мятой, не выглядела поношенной или старой. Скорее, привычной ему, удобной. А еще удивили мышцы. Разве слепые люди не худы и жилисты? Этот был в какой-то мере жилистым, но точно не худым. Его фигура казалась фигурой бывшего спортсмена или же военного, человека, так или иначе привыкшего к сильным и частым физическим нагрузкам, – осознание этого факта тренькнуло в моей голове первым тревожным звоночком.
«Ладно, возможно, это как-то связано с его прошлым. Но сейчас он слеп. Безопасен».
Я приблизилась.
«Объект» о чем-то переговаривался с барменом, шутил. Иногда он смеялся, и я отчетливо улавливала пьяную небрежность в движениях, неаккуратную координацию.
«И он надрался».
Мне на руку.
«Будет просто», – заверила я себя, настраиваясь на легкую победу. Зашагала к барной стойке, заняла соседний со слепым стул.
– Мне один «Вельвет», – махнула бармену. Тот кивнул.
«Вельвет» – дорогой коктейль. Пусть мой сосед думает, что я пришла сюда клеить мужиков, потягивая сок манго, смешанный с крепким джином и льдом. Пока готовился напиток, я повернулась, намереваясь разглядеть мужчину вблизи. И разглядела. Хорошие мужские жилистые руки, стакан скотча, зажатый в пальцах, а после идеальный профиль. У слепого было красивое лицо. Из тех, при взгляде на которое «залипаешь», потому что проступает в нем через красоту невидимая агрессия, которую можно уловить шестым чувством и женскими сенсорами. Уловить ее через залегшие у рта складки, через привыкшие хмуриться брови, жесткую линию челюсти и губ… Профиль меня сразил. Ощутилась даже некоторая несправедливость мира: мужчина с таким лицом ни в коем случае не должен быть слеп. Это нечестно. А когда сосед повернулся, когда вздрогнули, ощутив мой запах, его ноздри, мое сознание временно склеилось.
У него были светлые серые глаза. Совсем чуть-чуть раскосые – в какой-то момент можно и не заметить, – очень насмешливые. И глубокие. Казалось, он не слеп, он просто конкретно в этот самый момент не желает прямо на тебя смотреть. Что он смешлив и расслаблен, что он шутник и балагур. А еще пронзило чувство, что под этой личиной любителя злачных мест скрывается кто-то другой. Оставшийся в другой жизни и, тем не менее, живущий под кожей, под маской. Ощущение «двоякости» на пару секунд выбило меня из колеи – забылся остальной мир, даже временно стих гул «Двух Лун».
– О, у меня сегодня хорошая компания! – слепой задорно улыбнулся. И этот его взгляд мимо, совсем чуть-чуть мимо, лишь добавил некоего шарма обладателю улыбки. И усилил ощущение раздвоенности. Слепой носил в себе много боли – это я чувствовала каждой своей клеткой (собственно, я любого могла почувствовать при желании), – а также он многое скрывал под душевными заслонами. Мне почему-то чрезвычайно сильно захотелось увидеть его Лейку.
– Вам виднее, – отозвалась я насмешливо. Играть так играть, будем задавать друг другу веселый тон.
И вновь дрогнули его ноздри – он чувствовал мой запах. Он его вдыхал и как будто анализировал. Но ведь невозможно, думала я, вычленить его из этой мешанины табачного дыма, паров алкоголя и смрада от пота человеческих тел. А если добавить сюда еще множество видов дезодорантов и духов… Но мой сосед, я была в этом уверена, вдыхал именно мой запах.
– Мне попалась красавица.
У него была странно-манящая улыбка.
– Вы не можете этого знать, вы не смотрите на меня прямо.
Наверное, это было грубо, но я всегда оставалась собой.
– Не смотрю прямо, потому что я слеп. Но чтобы ощутить красоту, глаза не нужны.
Я лишь хмыкнула. Забавный он. Как примитивно пытается клеить незнакомку, и ведь, наверное, это почти всегда работает. При его-то внешности. Свою роль играла еще и некая теплота в его глазах.
«Не в глазах, – удивилась я, – в душе… Теплота исходит из его души».
Я не считала себя особенно красивой. Обычной, скорее. Среднего роста, с длинными темными волосами, зеленоватыми глазами, правильными чертами лица. Я была бы красивой, если бы не едва заметное родимое пятно, пересекающее мой висок, касающееся краем щеки. Конечно, его всегда можно было замазать тональным кремом, но ведь мне, как и любой девчонке, хотелось, чтобы меня любили и принимали такой, какая я есть. Если однажды – до или после свадьбы – жених все равно увидит тебя умытой, так для чего скрываться? Это пятно уже в детстве пригасило мой восторг от самой себя, хотя и чувство ущербности я гнала прочь. У всех есть недостатки – мой не самый худший. Еще на моей переносице несколько веснушек – подарок от солнца в детстве. Того солнца, настоящего… Мысль о недостижимом пока Гринхилле вогнала меня в привычный цинизм.
– Это работает со всеми?
Передо мной поставили коктейль. Бармен пожатием плеч извинился – мол, манго не было, добавил вишневый сок. Что ж, пусть мой «Вельвет» сегодня будет темно-бордовым.
– Можно мне быть наглым? Я коснусь вашей руки?
Я не успела даже ответить – сосед положил свою ладонь на мою.
И я провалилась. Он всего лишь согрел мои пальцы теплом своих и чуть погладил, а я отчего-то выдохнула так, будто по самой сокровенной части души провели нежным пером.
– Вы чувствительная…
Черт… Я пообещала себе более не выдавать себя ни вдохами, ни выдохами.
– Обычная.
– Нет. Можно?
И опять, не дождавшись моего согласия, он развернул меня на стуле лицом к себе, а после коснулся щеки, провел кончиками пальцев по коже. Осторожно, очень аккуратно, но мне вновь показалось, что меня просканировали на предмет чувствительности. Я честно держалась – шумно не выдыхать! Не еще раз. А сосед обнаглел вконец. Пользуясь моим замешательством и странным свернувшимся в душе при его прикосновениях чувством, обрисовал подушечкой большого пальца на моей щеке круг, а после коснулся губ. Погладил их, провел от уголка до середины. И держаться стало сложно – он что-то делал со мной. Эти прикосновения что-то делали, они казались магическими. Они отделяли меня от мира бара и его посетителей невидимым коконом, они погружали нас в отдельную сферу, куда не проникали звуки извне. Пришлось отстраниться. Я сюда не за тем пришла, чтобы душой разворачиваться, как кошка на солнечных лучах.
– Посмотрели?
Наверное, опять прозвучало грубовато.
Улыбка на его дьявольских губах коснулась лишь одного края рта.
– Я знал…
– Что я красива? Сейчас вы это скажете?
Я никогда не велась на пикап. Но с ним почему-то хотелось. Хотелось где-то очень глубоко внутри – «соберись, Мэй, …раскисла…» Пришлось напомнить себе, зачем я тут. Про снотворное в моем кармане, про ключ в чужой квартире.
– Купить вам выпить? – встрепенулась я, но, как оказалось, поздно.
Мужчина на стуле развернулся спиной к барной стойке и попытался встать. Неуклюже, правда, – пошатнулся, чуть не упал, вовремя схватился за стойку.
– Мне… на сегодня… хватит…
Он веселился. Он играл. Он был азартен при своей слепоте – это стало для меня вторым тревожным звоночком и в то же время прилепило всеми ногами к карте. К его карте, на которой он играл.
Какое-то время сосед смотрел сквозь шумную толпу, а после спросил:
– Вы ведь не оставите меня одного? Вы ведь проводите меня до дома?
Я почти ошалела от подобной наглости.
– Вас часто кто-то провожает? Каждый вечер?
При всей моей симпатии к этому субьекту, «еб№нов» я не любила. Бабников, ловеласов и всех, кто сует свой член в каждую промежность.
– Нет, чаще всего я сам…
В его тоне промелькнула грусть. И еще боль – я ее уловила.
– Просто самому… сложно… Пока доберешься до выхода… много синяков.
Он не врал. Даже если бы во мне не было особенной чувствительности к чужим эмоциям, я бы это поняла. Эти синяки действительно были на его теле, когда он, будучи пьяным, сбивал углы.
– Пока найдешь такси…
– Почему у вас нет трости?
– Своим отсутствием она спасает остатки моей гордости.
Все же у него дьявольская улыбка. И странная беззащитность. Сводящий с ума своим контрастом коктейль. Сильный мужчина, неспособный дойти до выхода, вынужденный ощупывать стены в поисках двери…
– Хорошо, я провожу вас, – я качнула головой, удивляясь очевидной удаче и смеси неочевидных чувств – в конце концов, туда мне и нужно, – но спать с вами не буду. Не люблю тех, кто…
– …трахает всех подряд?
Ему следовало обидеться, наверное. Но он так задорно и пьяно рассмеялся, так искренне, что мне стало стыдно.
– Если бы вы знали, как давно я в последний раз был с женщиной.
– Вы привлекательны…
«Несмотря на слепоту».
– И что?
– Вы не остаетесь без компании на вечер, я уверена.
– Чтобы я остался на ночь с женщиной, – кажется, к нашему разговору с любопытством прислушивался даже бармен, – эта женщина должна понравиться моим ноздрям. А еще моим рукам.
Мне было очень сложно удержаться от шумного вдоха. Очень.
Серые насмешливые глаза смотрели на меня. Сквозь меня. И, черт меня дери, мне хотелось его не только проводить, но и остаться. Впервые в жизни остаться с мужчиной за последние несколько лет – Дени не в счет. Чтобы человек, чья походка была нетверда от выпитого алкоголя, коснулся подушечками пальцев моей щеки и моих губ еще раз.
* * *
(Power-Haus, Christian Reindl – Home)
Дейтон красив ночью. Залит огнями фонарей, светом фар, зажженными окнами домов. Кажется, в предрассветных сумерках усталый гул на дорогах стихнет – и забрезжит на горизонте рассвет.
Но этого не случится. Лишь посветлеет к обеду сумрачное небо, чтобы через несколько часов, будто больная старуха, угаснуть, быстро утомиться от нагрузки. А ночь – время иллюзии бодрости, время открытых баров, агрессивных стычек на улицах, сумеречных дел.
Мы сидели на заднем сиденье; мой сосед сам назвал адрес и теперь держал мою руку в своей. Держал так привычно, будто делал это всегда, день за днем. И она лежала там смирно, как жемчужина в раковине, лишь разливалось по телу непривычное тепло.
– Положи мне голову на плечо.
– Что?
Он попросил негромко, но я услышала.
Я смотрела на слепого, он смотрел прямо перед собой, куда-то поверх плеча водителя.
– Сделай это, – все та же мягкая полуулыбка на губах. – У меня мало радостей, не лишай меня и этой малости.
– Ты всех…
«…об этом просишь?»
– Не всех.
Он читал мысли?
И вновь мелькнувшая в его глазах печаль – такая настоящая, что мне вдруг подумалось: моя голова на его плече – какая малость. И я сделала это. Аккуратно прижала свое ухо к чужой куртке, поворочалась, заняла максимально удобное для себя положение. А в процессе вдохнула запах его кожи и парфюма. Зря, очень зря. Есть такие запахи, которые женщинам противопоказаны, потому как они проникают в запретные зоны в обход сигнализации. Слепой пах именно так. Совершенно не слепым, зрелым, сильным, знающим, чего хочет, мужчиной. Мою руку он теперь положил между обеими своими ладонями, чем согрел мои пальцы и сердце окончательно. Я поймала себя на мысли, что именно сейчас, прижавшись к незнакомцу, я чувствую себя дома. Мы. Я и он – отдельно от мира, и почему-то я дома. Захотелось вдруг, чтобы эта ночная дорога удлинилась километров на двести. В какой-то момент я поверну свое лицо к его, он повернет свое, и наши губы окажутся в миллиметре от соприкосновения – это будет самый красивый момент в моей жизни…
Чтобы выдернуть себя из странного, сказочного состояния свалившейся рядом с ним неги, мне пришлось изрядно напрячься. И я позволила себе разделиться: одна моя часть протрезвела, сделалась, как и прежде, холодной, рациональной. Второй я позволила продолжать быть забывшейся девчонкой, впавшей в мечты.
