Евгений Шалашов "Чекист. Южное направление"

Самое необычное, что может выкинуть история. Владимир Аксенов получает задание установить мир с белогвардейским Крымом. Но для мира придется совершить переворот и привести к власти генерала Слащева.

date_range Год издания :

foundation Издательство :автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 14.06.2023

Чекист. Южное направление
Евгений Васильевич Шалашов

Чекист #7
Самое необычное, что может выкинуть история. Владимир Аксенов получает задание установить мир с белогвардейским Крымом. Но для мира придется совершить переворот и привести к власти генерала Слащева.

Евгений Шалашов

Чекист. Южное направление




Предисловие

Семен Михайлович Буденный сидел в углу, на табурете, поставив между колен шашку и опираясь на рукоять подбородком. Вид у командарма был довольно угрюмый. Другой бы на его месте попытался отследить взгляды членов комиссии, но Буденный смотрел лишь в известную ему точку, не поднимая головы.

Кажется, именно так сидел Григорий Мелехов в каком – то из фильмов, но не уверен. По мне – так сидеть неудобно, но я и шашку с собой не таскаю.

Семена Михайловича можно понять. Рассматривалось персональное дело одного из его начдивов, а если конкретно – командира шестой кавалерийской дивизии товарища Апанасенко Иосифа Родионовича, допустившего во вверенной ему дивизии случаи мародерства.

С одной стороны – товарищ Апасенко герой. Его дивизия, отличившаяся во время штурма Львова, понесла самые большие потери. С другой – чтобы выставить одуревших от крови, вина и женщин красноармейцев из старинного города, пришлось подтягивать две стрелковые бригады, «выдавливать» кавалеристов из населенного пункта, а потом разоружать два полка.

К чести Семена Михайловича, порядок он навел не дожидаясь указания ни из штаба фронта, ни из Москвы. Однако, ситуация требовала кого – то примерно наказать.

Комиссия, а если называть вещи своими именами – революционный трибунал, восседала за длинным столом. Михаил Иванович Калинин олицетворял собой ВЦИК, Эфроим Маркович Склянский – РВС республики, Иосиф Виссарионович Сталин олицетворял и ЦК, и реввоенсовет Юго – Западного фронта. Четвертый член комиссии, ваш старый (как я надеюсь!) друг Владимир Иванович Аксенов, представляющий на заседании Особый отдел ВЧК, а еще товарища Председателя Совнаркома товарища Ленина.

Четыре члена комиссии – число неудобное для вынесения решения, или приговора, но у Председателя, как это бывает, два голоса. Казалось бы, руководителем специальной комиссии следовало поставить кого – то постарше и повлиятельнее, но Политбюро ВКП (б) отчего – то решило, чтоздесь нужен незаинтересованный человек, не связанный ни с кем ни дружбой, как Сталин с Калининым, ни враждой. Кто с кем враждовал говорить не стану, читатель и сам понял. А вот отчего выбор Политбюро пал на меня, ума не приложу. И по партийному стажу, и по должности, я никак не мог бы тягаться с такими монстрами, как Склянский и Сталин, не говоря уже о товарище Калинине, являвшимся, пусть и формально, «президентом» РСФСР. Может, оттого и поставили?

А перед нами стоял сам товарищ Апанасенко. Без пояса, мрачный.

– Рыба гниет с головы! – вещал товарищ Склянский. – И я уверен, что главным виновником падения шестой кавдивизии, уронившей высокое звание красноармейцев, является товарищ Апанасенко! Поэтому, от имени Реввоенсовета республики, я требую смертной казни всего руководства дивизии, а также децимации для всех красноармейцев.

– Товарыщ Склянскый, ви хотите расстрэлять толька камандный состав дывизии, или сюда слэдует включать и палитработников, и командиров бригад, и полков? – поинтересовался Сталин.

– Таварыш Сталын, – передразнил Склянский Иосифа Виссарионовича, – Ви прэкрасно панымаитэ, о чем идет рэчь. Я требую расстрелять весь командный состав дивизии, включая командиров полков и бригад. Про политработников речь не идет. Тем более, что я знаю, что комиссар дивизии товарищ Спешилов пытался прекратить мародерство, и был ранен, а его помощник Шепелев убит.

Сталин покраснел, хотел что – то сказать, но его перебил Калинин.

Михаил Иванович, которого в фильмах всегда представляют этаким старичком, говорящим дребезжащим голосом, неожиданно твердо спросил:

– Если расстрелять весь командный состав дивизии, где взять новый?

– А нам не нужен такой командный состав! – взвился Склянский. – Шестую дивизию следует расформировать, а красноармейцев и младших командиров, до командира роты, включительно, распределить по более достойным частям. Я требую поставить вопрос на голосование!

Глава первая В раздумьях об утопленнике

Про рыбу, гниющую с головы, Склянский сказал совершенно правильно. Беда только в том, что есть рыбины и покрупнее, нежели начальник дивизии.

– Подождите, Эфроим Маркович, – сказал я, удерживая разошедшегося Склянского. – Думаю, вначале следует спросить товарища Буденного.

Буденный же продолжал сидеть с отрешенным видом, словно человек, потерявший в этой жизни все и вся. Чего это на него нашло? Вот только, нередко случалось, что такое в спокойствие – только внешнее, а внутри творится невесть что. А если главный кавалерист Республики вытащит шашку и начнет сносить головы? Склянского, допустим, не жалко, но вот последствия… Даже если допустить, что командующего Первой конной мы с товарищем Сталиным от расстрела и «отмажем», но должности он лишится. А есть ли ему замена? И кто пойдет Крым от белых освобождать?

Про Буденного написано много. В советское время писали о нем исключительно положительное, а в перестроечную и постперестроечную эпохи, сами понимаете, совсем другое. И кресты, мол, он сам себе приписал – не было у Семена Михайловича «полного банта», а всего-навсего «егории» четвертой и третьей степеней, и медалей у него мало, и все прочее. А хоть бы и так. Эх, попробовали бы либеральные писаки заработать хотя бы одну медаль «За храбрость», котировавшуюся не ниже нынешней «За отвагу», я бы на них посмотрел. Что там еще говорят о Буденном? Мол, лошадник, и жизнь он видел исключительно из-за ушей своего коня, грубый, малограмотный и абсолютно «нехаризматичный».

Спорить не стану, а лишь выскажу свои соображения. Лошадник… Хм. Если это так, то как же Буденный додумался использовать бронетехнику, когда в декабре восемнадцатого года два броневика вместе с кавалерийским отрядом опрокинули конный полк белых? Нехаризматичный? Во-первых, он все-таки командовал не партизанской вольницей, подобно Махно, а регулярными частями, где вместо командирской «харизмы» выступает воинская дисциплина. А во-вторых, не будь у Буденного харизмы, он бы не удержал в руках такое количество кавалерийских и стрелковых дивизий, с общей численностью до двадцати тысяч штыков и шашек. Держать в руках голодных, раздетых-разутых мужиков, иной раз не имея связи с Центром, это ли не харизма?

И во время того польского похода именно Буденный сыграл едва ли не главную роль. Неизвестно, чтобы случилось, не вломись конармейцы в расположения белополяков. И нынче кто Львов-то взял, а? Вот, то-то и оно. Командарм довольно грамотно расположил в одном месте всю имеющуюся артиллерию, а после двухчасового артобстрела отправил на штурм кавалеристов. Вначале спешенных, а уже потом запустил на улицы города дивизию Апанасенко.

– Семен Михайлович, – обратился я к командарму. – Будьте любезны, расскажите, что вы лично сделали, чтобы привести дивизию в порядок?

Будущая легенда слегка встрепенулся, поднял на меня глаза, размокнув тяжелые веки. А ведь он пьян, наш полководец, собака такая! Причем, не просто «выпимши», а упившийся до полного поросячьего визга. Хотя…

Семен Михайлович с некоторой натугой встал и, глядя на меня круглыми глазами пьяной совы, начал довольно связно вещать:

– Я, это, узнал, что тридцать третий полк буйствует. В тридцать первом мы с Климом порядок навели, забияк успокоили. – Буденный потряс внушительным кулаком, показывая, как он успокаивал забияк и продолжил увлекательный рассказ. – А в тридцать третьем полку командир утек, а комиссара побили. Туда Апанасенко со Спешиловым поехали, но их не послушались. Товарища Спешилова ранили, вовсе убить хотели, но не осмелились. Уважают его хлопцы. Все-таки, «краснознаменец». Спешилов кулаком действовал, это понятно, а его помощнику, товарищу Шепелеву не повезло. Он за наган схватился, начал стрелять. Одного мародера самолично убил, второго, но тут у него наган выбили и прикладом убили.

– А Апанасенко? – перебил Склянский командарма.

– А Апанасенку побили. Так вы поглядите на него, живого места нет.

И впрямь, под обоими глазами начдива заметны синяки. И нос сломан. Меня кольнула жалость. Вполне возможно, что у человека сотрясение мозга, а мы тут его арестантом держим. Ну, придется товарищу немного потерпеть. Все-таки от сотрясения мозга люди оправляются, а от расстрельной команды нет.

– Товарищ Апанасенко, присядьте, – разрешил я, и начдив тяжело рухнул на вовремя подставленный табурет. Не дожидаясь благодарности попросил: – Семен Михайлович, а что дальше?

– А чё дальше? Взял кавбригаду, собрал еще кого мог, приказал бронедивизиону (броневиков на ходу всего три осталось, но для солидности будет неплохо) выдвинуться, и в полк. А там натуральная буза – кричат, мол, всех жидов надобно из советских учреждений выдворить, нужно обратно в Львов вернуться, потому что жиды всю провизию на сторону пустили, жрать нечего, а Львов – боевая добыча, и не дело красноармейцев законной доли лишать. Мол, их лишишь, а жиды все равно разграбят. Тут я приказал полку построиться. Врать не стану – струхнул маненько, послушаются они меня или нет.

– Да что вы такое говорите? Да разве может настоящий большевик струхнуть? – взвился Склянский. Повернувшись к нам, заместитель Троцкого начал вещать, словно с трибуны: – Настоящий большевик не должен бояться ничего на свете, потому что истинная идея – а идея коммунизма истинна, не подвержена смерти! А трусость должна быть наказуема. Как может командующий армией бояться собственного личного состава? Уже за это надо снимать Буденного с должности.

– Товарыш Склянский, – не выдержал Сталин. – Настоящая смелость нэ в том, чтобы нэ испытывать чувство страха, а в том, чтобы этот страх прэодалевать. Ничэго нэ боятся толко дураки. И товарыш Буденный показал нам настоящую смэлость, преодолев свою трусость.

Товарищ Сталин посмотрел на Склянского довольно пристально, а правая рука у него уже началась сжиматься в кулак. Склянский же хотел еще что-то сказать, но голос подвел, неожиданно «пустив петуха». Чтобы не доводить дело до драки, я кивнул Буденному. Тот откашлялся, и продолжил:

– Так вот, я приказал полку строиться. Опасался, что мне подчиняться не станут, но обошлось. Правда, десятка два, а может и три бойцов в лес ускакали. Я кавбригаде приказ отдал полк окружить, а броневикам велел позицию за спинами занять. Приказал эскадронным командирам людей к построению выводить. Мол, кто в строй не встанет, того дезертиром прикажу считать. Построились поэскадронно. И тут я приказываю: «Полк! Равняйсь! Смирно!». Ну, смотрю – полк по команде «смирно» весь замер. А тут я опять: «Сдать боевые знамена, врученные за храбрость!». Знаменосцы ко мне тронулись, знамена мне сдают, а я их товарищу Минину[1 - Минин – член РВС армии.] отдаю. Смотрю – а у бойцов слезы в глазах появились. И тут я опять: «Клади оружие!» Ну, думаю, все. Щас хоть один карабин сорвет, стрельнет, а него глядя и другие. Ан, нет. Стали спешиваться, оружие на землю класть, а сами ревут, словно не мужики, а бабы. Кое-кто на коней сел, в лес поскакал, оттуда выстрелы послышались. Ну, вернулись, спешенных тащат на веревках, человек пять. А потом, я такого не ожидал – половина бойцов на колени бухнулась, ревут, словно белуги, а вторая половина начала своих скручивать и вязать. А потом, когда повязали человек двести, если не больше, сложили их на земле, кричат – товарищ командарм, вот они, злодеи. Эти, грабили и насиловали, и нас подбивали. Виноватые мы, что повелись. Расстреливайте нас всех, но только отдельно. Мол, провинились они, что там говорить, но не хотят, чтобы их вместе с предателями и мародерами вместе стреляли. И что тут сказать? Я тогда говорю – связанных я с собой возьму в штаб армии, там разбираться станем, знамена тоже пока в штаб. А оружие забирайте, кровью своей искупите, тогда и знамена верну.

– Семен Михайлович, сколько связанных было? – поинтересовался я.

– По головам я их не считал, но человек триста. Сорок – самых отпетых, я приказал расстрелять, а остальных в другие полки отправил.

Я не стал выяснять, как командарм распределял – кто «отпетый», подлежащий расстрелу, а кто нет, ему виднее.

– Спасибо товарищ Буденный, – сухо поблагодарил я командарма, намереваясь отпустить того с миром, но потом спохватился: – Да, а сами-то вы как считаете, отчего шестая дивизия взбунтовалась?

– Так это, само собой, если нам две недели жрать нечего, кони не кормлены, то кто угодно взбунтуется, пойдет мародерствовать, – отозвался Буденный. – В интендантской службе одни жиды собрались, все на сторону пустили.

– Товарищ Буденный, а если без антисемитизма? – мягко сделал я замечание командарму.

– Ну, если без антисеметизьма, – раздумчиво погладил усы Семен Михайлович – Тогда даже и не знаю.

– А не могли в дивизию проникнуть агенты Петлюры или Врангеля? – осторожно поинтересовался Калинин, приходя на помощь командарму.

– Да откуда им взяться-то? – пожал плечами Буденный. – Все хлопцы проверенные, все свои. Мы же так быстро наступали, что никаких агентов быть не должно.

– А если это агэнты батьки Махно? – предположил вдруг Сталин. Посмотрев на меня, спросил: – Как ви считаете, Владимир Иванович?

Я оценил, что Сталин назвал меня по имени-отчеству. Читал, что обычно он именовал всех строго по фамилии. Но я решил, что самого Иосифа Виссарионовича следует называть так, как принято.

– Мне кажется, товарищ Сталин, что правы и вы, и товарищ Буденный. Конечно же, немалую роль – подчеркиваю, отрицательную роль, сыграли снабженцы. По возвращению в Москву подниму вопрос на коллегии – является ли это злым умыслом или простое головотяпство? Думаю, подключить к расследованию наркомат юстиции.

– Даже если это головотяпство, то виновные все равно должны понести наказание, – сказал Калинин. – Я со своей стороны тоже займусь этим делом.

– Разумеется, Михаил Иванович, – кивнул я. – Но в тоже время, в дивизию могли проникнуть агенты батьки Махно.

– Какие агенты? Какой Махно? – снова взвился Склянский.

– Махно – это который в Гуляй-поле, – любезно пояснил я Склянскому.

– А наши кавалэристы, они всэ нэмножко махновцы, – улыбнулся Сталин.

Вот, вроде бы, неглупый человек Склянский, а дурак. Пытается сделать виноватыми руководство армии, не понимая, что в этом случае станет виноватым и он сам вместе со своим патроном.

Нет, пора заканчивать прения. Я обвел взглядом присутствующих и сказал:

– Мне кажется, товарищи, мы можем отпустить товарища Апанасенко. Ему нужна медицинская помощь.

Тут встрепенулся командующий армией.

– Ничо, отлежится, – бодро сказал Семен Михайлович и приказал конвоиру: – Ты это, Еремеев, Апанасенку ко мне отведи… У меня там и лекарства малость осталось. А, ладно, я щас сам провожу.

Буденный уже собрался выходить, поэтому мне пришлось призвать его к порядку.

– Семен Михайлович, вашего начдива доведут и без вас, а мы без вас не обойдемся, – строго сказал я и, поймав тоскливый взгляд командующего Первой конной, улыбнулся: – Пять минут всего, потерпите.

Будущий маршал вздохнул и уселся на свой табурет.

– Семен Михайлович, сколько времени Апанасенко пробыл в должности начдива? – поинтересовался я.

– Дык… – призадумался Буденный. – Месяца еще нет.

Я посмотрел на Склянского.

– Эфраим Маркович, стоит ли говорить о суровом наказании, если Апанасенко не имеет опыта работы? И комиссар дивизии, как мне известно, занимает должность не больше месяца. Как им удерживать в руках людей, если они их толком не знают?

– Если товарищ Троцкий доверил Апанасенке такой ответственный пост, он обязан справиться, – твердо сказал Склянский. – Если нет – его следует примерно наказать. Малый стаж – это не повод для избежания наказания. Поэтому от имени РВС республики я требую для начальника шестой дивизии самого сурового наказания – смертной казни.

– Хорошо, – кивнул я. – Ставим вопрос на голосование. Кто за то, чтобы расстрелять Апанасенко? Кто против?

Как уже догадались, «за» выступил лишь Склянский, а все остальные против.

– Теперь о наказании, – сказал я. – Апанасенко следует наказать. Я считаю, что его следует понизить в должности. Назначить командовать полком или бригадой.

– Лучше бригадой, – внес предложение Сталин.

– Бригадой, – кивнул я.

– Да что вы такое мелете? – нервно выкрикнул Склянский. – Поставить комбригом нерадивого начальника дивизии? Если уж решили сохранить Апанасенко жизнь, то его следует отправить в тюрьму. – Усмехнувшись, заместитель председателя Реввоенсовета республики решил сострить: – Верно, в семинариях учат быть очень добренькими, как иисусики?

Отчего-то меня это задело, и я сразу же «окрысился»:

– А что вы имеете против семинарий, товарищ Склянский? Да, я не учился ни в гимназии, ни в университете. Мои родители были крестьянами и не могли себе позволить учить меня в гимназии, не говоря уже об университете. Я вам так скажу, товарищ Склянский – когда я учился в семинарии, то реалисты никогда не выпендривались достатком родителей, потому что знали, что могут изрядно схлопотать.

Склянский отчего-то вытаращил глаза, а от стола раздался хохоток Сталина.

– Владимир Иванович, не бэспокойтэсь, это нэ про вас. Товарыш Склянский пытается уколоть не вас, а меня. Ему отчего-то нэ дает покоя моя духовная сэминария. Но это он дэлает нэ от большого ума. А развэ ви учились в сэминарии?

Ох ты, елки-палки, а ведь я и забыл, что Сталин учился в духовной семинарии. Кажется, он ее так и не закончил. Кстати, а сам Склянский-то что заканчивал? Либо медицинский, либо юридический. Склянский, вроде бы, дожил до двадцать шестого года и утонул загадочным образом где-то в Америке? Кто-то даже писал, что его «завлекли в воду». Вину, разумеется, возложили на Сталина. М-да, Иосиф Виссарионович человек терпеливый. На месте Сталина я бы утопил Склянского гораздо раньше и не в озере, а в какой-нибудь грязной луже.

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом