Анатолий Подшивалов "Абиссинец"

Продолжение приключений в Абиссинии. Герою приходится уйти с дипломатической службы и поступить на военную службу к негусу Менелику II. Будет немного войнушки и прогрессорства (умеренного): самолеты и танки в Абиссинии не появятся еще лет сорок, зато появятся светские школы, амхарско-русский словарь и железная дорога. А что вы хотите от прогрессорства даже в России, а не в отставшей от нее на триста лет Абиссинии: что у вас вчерашний крестьянин, научившийся держать напильник, выпилит им аэроплан, он вам напилит… Все надо начинать с образования, что в Российской империи, что в Абиссинии, что в стране победившего ЕГЭ. Поэтому путь попаданца-прогрессора длителен и уныл, местные с криками «ура» принимают все, что скажет попаданец, никто не интригует против него, все тут же дружно берутся за дело и при примитивной технологии строят самолеты, подводные лодки, ракеты. Всего этого здесь нет.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательство АСТ

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-17-165397-2

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 29.06.2024

Абиссинец
Анатолий Анатольевич Подшивалов

Господин изобретатель #4Попаданец (АСТ)
Продолжение приключений в Абиссинии. Герою приходится уйти с дипломатической службы и поступить на военную службу к негусу Менелику II. Будет немного войнушки и прогрессорства (умеренного): самолеты и танки в Абиссинии не появятся еще лет сорок, зато появятся светские школы, амхарско-русский словарь и железная дорога. А что вы хотите от прогрессорства даже в России, а не в отставшей от нее на триста лет Абиссинии: что у вас вчерашний крестьянин, научившийся держать напильник, выпилит им аэроплан, он вам напилит… Все надо начинать с образования, что в Российской империи, что в Абиссинии, что в стране победившего ЕГЭ. Поэтому путь попаданца-прогрессора длителен и уныл, местные с криками «ура» принимают все, что скажет попаданец, никто не интригует против него, все тут же дружно берутся за дело и при примитивной технологии строят самолеты, подводные лодки, ракеты. Всего этого здесь нет.

Анатолий Подшивалов

Господин изобретатель. Часть IV. Абиссинец




Анатолий Подшивалов

* * *

Уважаемые читатели!

Поскольку предлагаемое вашему вниманию произведение относится к жанру «Альтернативной истории», поведение и личностные характеристики реальных исторических личностей являются вымыслом автора и вариантом их поведения в другой реальности, равно как и сходство второстепенных героев с реально существовавшими людьми является случайным, и автор за это ответственности не несет – это же фантастическая художественная литература.

Данное произведение написано от первого лица и представляет собой дневниковые заметки главного героя.

Глава 1. Фитаурари негуса

Прибыл курьер с шифровкой от Обручева. Предлагалось опросить всех военнослужащих, и, если они хотят воевать за абиссинцев, то должны выйти в отставку с правом восстановления на службе после возвращения в Россию. Русскую военную форму снять и с собой не возить. Вопросы найма на службу, денежное и прочее довольствие согласовываются только с местным руководством, Россия за это не отвечает. Кто не захочет служить в Абиссинии, должен покинуть страну на первом же русском пароходе. Командиру подать список и примерное время прибытия в порт Джибути, суточные и дорожные убывающие получат на борту парохода у капитана. Нижние чины едут 3-м классом, офицеры 2-м классом. Все оружие, кроме личного, остается абиссинцам. За личных лошадей казакам будет выплачена компенсация там же, на пароходе, казенные лошади остаются абиссинцам.

Еще короткой строчкой было указано: «Хаким все передал, сейчас он в ВМА».

Информация для меня: инцидент представлен как оборона конвоя русского посланника от неизвестных, захвативших абиссинский форт на абиссинской же территории, а потом другие вооруженные лица пытались на территории Абиссинии совершить нападение на русский вооруженный конвой.

Вот как: ехал-ехал русский посол по абиссинской пустыне и захотелось ему студеной водицы испить. Видит – эфиопская деревенька на горе, форт Мэкеле называется. Ан – нет, не дают отдохнуть ему в тереме злые разбойники, пришлось от них отбиваться пушками да пулеметами (а без них никакому послу не рекомендуется здесь экскурсировать).

Никакой войны к моменту нападения на конвой объявлено не было, то есть, кто может быть этими вооруженными людьми на территории суверенного государства: если не армия этого государства, то только разбойники. Вот так повернули дело «волшебники с Певческого моста»[1 - МИД Российской империи.]. Выходит, это еще Италия должна у нас прощения просить и компенсацию семьям погибших выплачивать… Но обе стороны благородно отказались от взаимных претензий и разошлись миром, пленные русские будут отправлены на пароходе до Порт-Саида. Тем не менее больше никаких прогулок вооруженных частей в русской форме, в эфиопской – пожалуйста.

Письмо от Лизы: ее разыскал в Цюрихе Агеев и сделал ей предложение, которое было благосклонно принято. Они обвенчались в русской церкви при посольстве и счастливы. Тетушка писала, что Сергей Семенович очень сильно изменился, но стал душой добрее и лучше. А то, что правую руку потерял, его совсем не портит, вид у него все такой же бравый, но с военной службой покончено: он выходит в отставку по болезни и будет жить в Цюрихе, а чем заняться – найдет, да и пенсион ему положен как пострадавшему и получившему увечье на службе офицеру. Еще Лиза писала, что Сергей Семенович очень мне признателен за освобождение, он сразу догадался по вопросам, чьих это рук дело.

Отправился к Ильгу и попросил аудиенции, был сразу же и весьма радушно принят.

– Альфред, пока это еще неофициально, но я получил шифровку из Петербурга по поводу инцидента, устроенного Лаврентьевым при штурме Мэкеле. Всем военнослужащим Российской армии запрещено участвовать в русской военной форме в боевых действиях в Абиссинии. По существу, выходка Лаврентьева могла быть casus belli для столкновения России и Италии. Италию бы Россия без труда разбила, но могла образоваться коалиция европейских держав в защиту Италии, пострадавшей от агрессивных русских, тогда было бы плохо. В настоящий момент дипломаты пытаются «замять» конфликт. Теперь обо мне: скорее всего, я подам в отставку, не дожидаясь, когда царь сам меня выгонит с поста посла. Всем военнослужащим моей миссии предписано снять военные мундиры. Если кто-то из них желает продолжить службу в абиссинской армии, то русское правительство не будет этому препятствовать. Кто не захочет служить – должен немедленно вернуться в Россию. Прежде чем говорить с моими людьми, я должен знать, что им может предложить негус при согласии продолжить службу в его армии. Им придется платить жалованье, даже простым солдатам, ведь они уже не находятся на службе царя и он не несет никакой ответственности перед ними и их семьями и ничем им помочь не сможет, если они будут ранены или попадут в плен.

Поскольку это будет первый вопрос, который будет мне задан, я бы хотел знать размер жалованья для солдат и офицеров и какие гарантии и льготы им может дать негус. Теперь второй вопрос, он касается меня. Я, конечно, могу забрать Мариам, обвенчаться с ней здесь или в Петербурге, ведь я получил согласие на брак и титул в качестве приданого. Но я уже сроднился с Абиссинией и покинуть ее в час испытания – не принесет мне чести. Поэтому я согласен перейти на службу к негусу и хотел бы знать, что он может мне предложить.

Ильг ответил, что ему не хотелось бы терять столь умного и осведомленного в очень широком спектре вопросов – от военного дела до медицины, человека, поэтому он думает, что негус найдет мне достойное место среди своих ближайших советников. Он немедленно поговорит с Менеликом, поскольку время не терпит отлагательств, и сообщит мне о решении негуса сегодня же. После этого я могу поговорить со своими людьми и сообщить об их решении в Петербург – императорский курьер отвезет шифровку на телеграф в Джибути. У абиссинцев не так много европейцев на службе, тем более специалистов, поэтому он считает, что негус даст им достойные условия. Про меня и говорить не приходится, они с Менеликом как-то обратили внимание, что, говоря о проблемах Абиссинии, я часто говорю «мы» и «нам», то есть они чувствуют мои симпатии к их стране и то, что я отождествляю себя с ней. На прощание Альфред дал мне пачку европейских газет, где можно было найти упоминания о столкновении в Мэкеле и интервью русского офицера, среди них – пресловутую «Пти паризьен».

Посмотрел на дату и увидел, что они – как раз двухнедельной давности: нужно быстрее строить железную дорогу и тянуть линию телеграфа, а то никаких курьеров не хватит и разоримся на телеграммах, небось, телеграф в Джибути уже озолотился на нас.

В палатке меня ждало письмо от Павлова, переданное с караванщиком. Он написал, что разместили их хорошо, место им нравится, разрешили рубить лес на избы и церковь (еще бы не разрешили, ведь лес-то мой). Привозят еду, вода близко. Абиссинцы на быках распахали им землю, много, земля хорошая плодородная, хватит и пшеницу посадить и под хорошие огороды останется, только семян они маловато взяли. Местные к ним относятся нормально и они к ним тоже, но солдат с ружьем всегда в деревне, они его кормят, но просят прислать им пяток ружей, и оборониться чтобы было чем, и для охоты, а то на крупную дичь с двустволкой-дробовиком не пойдешь. Рудознатцы ушли по реке, просили передать, что нашли, что я велел искать, руда нормальная, можно брать. Комаров и мух нет, ближе к реке – эвкалиптовый лес, комары его не любят, а дух там хороший и в бане веник из него знатный (выходит, и бани уже поставили).

Караванщик, что привез письмо, сказал, что его караван сегодня же разгрузится и пойдет обратно, поэтому он может взять что-то от меня для Иван-ага. Передал, вручив караванщику в виде бакшиша 10 талеров, 7 винтовок с боеприпасами, трехствольный дробовик с охотничьим припасом и сотню кусков мыла. Вторую трехстволку прихватил для Нечипоренко. Написал записку, чтобы три винтовки с патронами отдали рудознатцам и пусть пишут, если что нужно. Особенно пусть в первую очередь ищут на земле Аруси – это теперь моя земля, но и земли раса Мэконына тоже подходят, а вот в другие земли пусть пока не ходят.

Получил письмо от Маши (сегодня – день писем!), пишет, что соскучилась и передает мне горшочек с целебной мазью, чтобы я мазал ей руки и лицо. Маша сообщала, что составляет амхарско-французский словарь и ей хотелось бы, чтобы я добавлял туда русские слова с указанием, как надо произносить (транскрипция будет французской). Прислала мне тетрадку, сшитую из четырех сотен листочков – пока до буквы К. Написал ей в ответ, что все у меня в порядке, она молодец и я поладил с ее отчимом.

Потом пошел к Мэконныну и рассказал о том, что принял решение подать в отставку с царской службы. Но на это еще должен согласиться негус, поэтому жду известий от Ильга – обычно послы просят главу иностранного государства утвердить их отставку через министра иностранных дел, а Альфред и есть такой министр. Рас расстроился и сказал, что я ломаю себе карьеру при царском дворе и все из-за какого-то авантюриста (он выразился крепче, как выражаются марсельские матросы). Я сказал, что карьера для меня не главное, я и здесь князь, а богатство у меня с должностью не заберут. Мэконнын ответил, что хотел бы для Маши европейской цивилизованной жизни, но я его успокоил, пообещав, что я с Ильгом скоро здесь еще лучше все устрою (да нет, не устрою, нельзя так сразу через триста лет развития общества прыгнуть, это только коммунисты обещали отсталым народам, а где они сейчас эти коммунисты… а отсталые народы все такие же отсталые, даже, наоборот, что-то потеряли, приобретя сомнительные европейские ценности). Но если не страну всеобщего счастья с молочными реками в кисельных берегах, то крепкую и независимую державу здесь построить можно, уж как минимум итальянцам сейчас плюх накидать, а там видно будет.

Потом пришел посыльный от Ильга и сказал, что негус ждет меня через час.

С помощью Артамонова облачился в парадный посольский мундир с орденами (в последний раз такую красоту надеваю). Сел на лошадку и в сопровождении казаков доехал до шатра. Менелик не стал устраивать официальных церемоний, тем более что, кроме него, в шатре был только Альфред Ильг.

Негус сказал, что услышал от Альфреда о том, во что вылилась авантюра с попыткой взятия форта, и ему очень жаль, что я получил неприятности в результате этого и моя дипломатическая карьера сломана. В качестве компенсации он предлагает мне место советника по военным и коммерческим проектам в ранге министра с вознаграждением 500 золотых в месяц с чином царского Фитаурари[2 - Фитаурари – перевод «командующий авангардом», генеральский чин ниже дэджазмача и старше кеньязмача. Фитаурари были у негуса и расов, естественно, царский фитаурари был выше княжеского дэджазмача.], каковой «абиссинский мундир» я могу носить хоть с сегодняшнего дня, если приму его предложение (ну не в «песочнике» же мне ходить или в мундире со споротыми петлицами). Я сказал, что согласен, и негус встал и повелел, чтобы фитаурари рас Аруси Александр подошел к нему. Я подошел и опустился на одно колено, как при посвящении в рыцари. Негус поверх мундира надел мне через голову что-то вроде золотого «слюнявчика», на плечи набросил лемпт из леопардовой шкуры с золотой оторочкой, а на голову возложил головной убор в виде шапочки, которую я носил, когда был фитаурари Мэконнына, но отделанную золотом и тоже с пучком павлиньих перьев. Я встал и отдал честь по-европейски, что понравилось негусу.

Подошел Ильг и вручил мне небольшой круглый щит, также с золотой насечкой и кривую саблю, сказав: «Поздравляю, Александр, теперь ты – настоящий абиссинец».

– Теперь поговорим о твоих людях, фитаурари Александр. Я хотел бы принять на службу казаков, что они скажут, если их командир будет получать 12 золотых или 120 талеров в месяц, а офицеры – по 8 золотых, младшие офицеры (то есть унтер-офицеры, уточнил я) – по 5 золотых и простые казаки – по 3 золотых. Дополнительно они могут брать трофеи и пленных и сами продавать их казне или купцам, но пушки и современные ружья и револьверы – только казне. Выплаты за трофеи передаст Альфред, – Ильг вручил мне бумагу.

– Ваше императорское величество, я сегодня же доведу эти сведения до своих людей, так как не позже двух дней должен отправить телеграмму российскому дэджазмачу генералу Обручеву, а он непосредственно докладывает царю. После этого был милостиво отпущен и запрыгивая в седло (а точнее залезая, хотя у меня уж получается значительно лучше, чем месяц назад, не говоря уже о полугоде), попросил казакам по возвращении позвать ко мне подъесаула Нечипоренко.

– Ваше высокородие, а мы вас хотели к себе пригласить, повечерять. Браты наши вернулись, которые с бароном и Лаврушкиным ушли, живые все, вот радость-то, только один немного пораненный, но до свадьбы заживет. Фершал наш тоже вернулся, а вот доктора убило, жалко. Там много артиллеристов побило, страсть! И Лаврушкин вам пакет прислал, а сам не приехал, боится, значит, хотя пулеметы и пушки вернул, те, что остались, сейчас их чистят и на склад поместят.

– Хорошо, спасибо, братцы, за новость, хотя и печальная она, уж доктора-то как угораздило, он же в бой не ходил, некомбатант[3 - Некомбатант (нонкомбатант) – человек, не участвующий непосредственно в боевых действиях с оружием в руках, дословно «невоюющий». К ним относились врачи и прочий медицинский персонал, священники, интенданты и прочие гражданские лица при условии ношения ими особых нарукавных повязок (медицинский персонал – с красным крестом). В отношении их действовали особые правила, в них нельзя было специально стрелять, брать в плен и вообще, что-либо делать против их воли. Противоположное значение – комбатанты, то есть военнослужащие.] же он, вообще-то.

Пришел Нечипоренко, принес пакет от Лаврентьева.

– Аристарх Георгиевич, у меня новость, не знаю хорошая или плохая… В общем так, я ухожу в отставку… Погодите, выслушайте сначала до конца. В связи с известным вам инцидентом, в результате которого погибли наши товарищи, а часть их попала в плен, а были они в русской военной форме со знаками различия, начальником Главного Штаба предложено немедленно снять русскую военную форму. Те, кто пожелает, могут перейти на службу к абиссинскому негусу, а при возвращении восстановиться тем же чином в Российской армии. При этом негус согласился взять на службу казаков, вам предложено жалованье в 120 талеров или 10 золотых (дальше я повторил то, что только что услышал от негуса), и казаки могут продавать трофеи. Те, кто не захочет этого, могут покинуть Абиссинию и вернуться первым же пароходом в Россию. Я согласился пойти служить к негусу и хочу услышать ваше мнение и решение казаков. Мне надо отправить донесение не позже завтрашнего вечера.

Нечипоренко откозырял и сказал, что соберет свой казачий круг и приглашает меня, так как казаки давно уже решили, что я – удачливый и умный атаман, а как же без атамана решать.

– Да уж какой из меня атаман, я ведь не казак по рождению, это скорее вы – наш Ермак Тимофеевич!

– Александр Палыч, не в рождении дело, а в духе, что внутри человека, а он у вас – атаманский.

– Да, и еще, пока я посол и начальник миссии, хочу подписать вам наградные листы за бой с кочевниками. Вам на Георгия офицерского (правда, хочу предупредить, что Дума в мирное время может не одобрить, но распишу красочно, авось, пройдет), сотнику – Анну 3-й степени с мечами, а хорунжему, поскольку у него пока наград не было, – Анна 4-й степени на шашку. А вы, Аристарх Георгиевич, уж расстарайтесь казаков к Георгиевским крестам представить – это для тех, кто непосредственно в бою был, а тем, кто не стрелял и под пулями не был – к медали «За храбрость» на Георгиевской ленте.

Потом передал подъесаулу на память о походе трехствольное охотничье ружье, на которое он всегда заглядывался.

Вечером сидел в кругу казаков, сегодня у них были диг-диги со свежими пшеничными лепешками: оказалось, станичники нашли где-то огромную гомбу[4 - Глиняный кувшин.] с отбитым горлом и сделали из нее тандыр и пекут себе лепешки на внутренней стороне гомбы.

Сначала встал самый старый унтер – старший урядник и сказал, что я, конечно, атаман удачливый и они за моей спиной горя не знали и живы остались, но воевать за эфиопского царя им как-то не с руки… Другой с одной лычкой приказного[5 - Приказный – самый младший казачий унтер-офицерский чин, одна лычка поперек погона. Соответствует ефрейтору в пехоте и бомбардиру в артиллерии.], согласился с мнением заслуженного казака и сказал, что надо домой ехать. Третий спросил, а что за трофейные выплаты обещали. Озвучил: за пушку или пулемет – от 50 до 200 золотых; за ружье – многозарядное – 5 золотых, однозарядное – 1 золотой; за пики-сабли от талера до пяти, в зависимости от качества; за пленного аскари – талер, за европейского солдата – 3 талера, офицера – от 10 до 500 в зависимости от звания, за генерала – 1000 талеров. Казаки загудели – расценки им понравились. Добавил: за лошадей, ослов, верблюдов – от 30 до 70 талеров.

Вижу, что началось обсуждение: для казака война испокон веку – поход «за зипунами», то есть за трофеями. Пока присел, не мешаю, вот вроде выговорились и встал урядник – молодой, чубатый:

– Ваше высокородие, цена нас устраивает, как и жалованье. Браты, кто остается? Давайте ко мне становитесь.

Поднялось сначала пятнадцать, потом, подумав, еще пяток присоединились. Ну вот, почти половина на половину, как я и ожидал.

Сказал, что те, кто уезжает, должны оставить винтовку, патроны и лошадей, они здесь нужнее будут, а взять неоткуда. Казна вам по самым высоким расценкам выплатит, прямо на пароходе, так мне обещали. Шашку, револьвер, у кого есть, можно оставить с собой.

После этого присоединилось еще два человека.

Поблагодарил всех, попросил господина подъесаула составить мне список тех, кто уезжает, и тех, кто остается. Сказал, что господин подъесаул подготовит, а я подпишу наградные листы на всех, кто был со мной в деле, сам я ухожу в отставку и остаюсь здесь.

Потом пошел к артиллеристам, поговорил сначала с офицерами, объяснил им обстановку, сказал, что ухожу в отставку и прошу сделать выбор. Кое-кто начал говорить, что виноват барон, мол, он у самозванца письменного приказа не потребовал. А какого письменного приказа от негуса мог потребовать барон, здесь не Российская армия, все приказы – устные. Вот негус и попросил Лаврентьева помочь абиссинцам. Мало ли что он имел в виду, может, хотел, чтобы есаул взял винтовку и встал в строй, а скорее всего – просил учить ашкеров, как надо воевать (это была бы его настоящая помощь), а не самому лезть на склад за тяжелым оружием и других тащить в пекло. И нечего кивать на барона, господа офицеры, барон пал смертью храбрых на боевом посту, а, как говорится, «мертвые сраму не имут». Ладно, не будем вспоминать, кто что сделал и кто чего не сделал, факты – они налицо. Есть желающие остаться? Так, один фельдшер Петр Степанович не хочет бросить своих подопечных, как бросили их некоторые из вас. Ну что же, вольному-воля, прощайте, господа, хотя я на вас надеялся… Как старший по званию, командовать остается штабс-капитан Букин:

– Господин штабс-капитан, потрудитесь составить список остающихся и убывающих, а потом зайдите ко мне, хочу с вами сверить списки погибших и попавших в плен.

Посмотрел, что привезли: два пулемета в приличном состоянии, два не очень, чистить надо, полно песка внутри, руки бы оторвать за такой уход за оружием. В орудиях я не разбираюсь. Все упаковано во вьюки, а что там внутри, неизвестно. Вот боеприпасов к орудиям, дай бог, если одна треть осталась, а то и меньше.

Из нижних чинов удалось сформировать один расчет, а орудий-то – три… Еще остались два унтера, что были со мной в походе. Попросил фейерверкера Петра Новикова, он у меня теперь старший артиллерист, посмотреть орудийную материальную часть и боеприпасы, завтра доложить к обеду. Одного из унтеров-пулеметчиков, фейерверкера Ивана Матвеева произвел в командиры пулеметного взвода и приказал подготовить все имеющиеся пулеметы, а также брички, на которые установить два пулемета получше, проверить колеса и оси бричек – до обеда завтрашнего дня.

Пришел в шатер, спросил Артамонова, уедет ли он в Россию или останется. Мой верный Ефремыч ответил, что в России его никто не ждет, внуки уже выросли, останется он со мной, как-то привык уже, если я не против, конечно. Я расцеловал старого денщика, поблагодарив его.

Посмотрел записки Лаврентьева: рапорт, конечно, путаный, не поймешь, был ли приказ и какой, про приказ от Менелика взять пулеметы и пушки – ни слова, только слово «помочь», а помочь можно, как известно, по-разному. Вот список погибших: барон фон Штакельберг, доктор – коллежский асессор Петров, старший фейерверкер Подопригора, младший фейерверкер Спичкин и с ними то ли 10, то ли 13 нижних чинов, один человек ранее умер в Джибути от дизентерии. Попали в плен: подпоручик Михневский, топограф – унтер-офицер Швыдкой и с ними то ли 12 то ли 14 нижних чинов. Список, как и на убитых, так и на пленных составлен по максимуму, поэтому некоторые фамилии повторяются со знаком вопроса. Двое были оставлены в госпитале в Джибути и по выздоровлении отправлены домой. Ну, а чтобы картина была полной – из 40 добровольцев, не считая Львова, один умер от тифа в Александрии, двое по выздоровлении были отправлены оттуда же русским консулом в Россию, трое уехали из Джибути самостоятельно с русским пароходом на Дальний Восток, итого на моих землях в Абиссинии сейчас находится 33 русских человека, считая старосту Павлова.

Пришел Букин, какой-то мрачный и потерянный, куда делся тот жизнерадостный румяный юноша, который появился в Одессе четыре месяца назад? Он принес листки, но сверка их с записями Лаврентьева ничего не прояснила. Бежали от итальянцев, бросив убитых и раненых, и так не раз, как рассказал Букин, берсальеры буквально висели у них на хвосте, пока абиссинцы не стали обороняться до последнего, найдя какой-то пригорок в пустыне, где почти все и полегли, осталось только пять сотен ашкеров, что непосредственно их охраняли. Оторвавшись от погони, как-то привели отряд в порядок и пошли на запад, два поврежденных пулемета и ящик гранат зарыли в песок, рядом похоронили умерших от ран. Над умершими прочитал молитву фельдшер, он еще и вроде отрядного батюшки был, так как, в отличие от многих медиков-атеистов, Семиряга был глубоко верующим человеком и все надеялся направить на путь истинный своего коллегу и друга, доктора Петрова. После того как избавились от лишнего веса, закопав ненужное оружие, пошли быстрее и через сутки вышли к войскам раса Мэнгеши. Я спросил, а мог бы он найти место, где закопали пулеметы и гранаты.

– Да, это место все знают, – ответил Букин, – и остающиеся артиллеристы тоже, вот на карте все отмечено. Это два дня хода от того места, где мы встретились с отрядом раса Мэнгеши.

Букин продемонстрировал довольно подробно составленную карту с указанием высот и привязки к ориентирам.

– Вот еще карты всего нашего похода, – штабс-капитан выложил на стол несколько больших подробных листов хорошо вычерченной карты. – Это Швыдкого работа, он рисовал, ну и я, конечно, как штабист, что-то чертил. А вы думали, что я ваших охотников просто так, взял и бросил. Для нас со Швыдким это и была настоящая работа – сделать карты нашего похода от Джибути до Мэкеле и потом от Мэкеле до отрогов гор, где нас встретили. Понятно, когда драпали, не до топосъемки было, да и Швыдкой в плен попал, но я пунктиром обозначил примерное направление. Вот и фотоаппарат Матвея Швыдкого дотащил, только треногу пришлось бросить – зарыта в песке вместе с пулеметами. Матвей как в плен попал? Пока мы отдыхали, он полез на горку координаты наносить, а там передовой дозор итальянцев его и сцапал, он закричал: «Спасайтесь, братцы», ну мы опять убегать, я только обернулся, смотрю, Матвею рот затыкают и руки крутят.

– Спасибо, Андрей Иванович, напишите мне рапорт об этом, я на вас и на него наградные листы напишу, пока еще при делах. А может, останетесь, топограф и штабист мне здесь очень нужен будет! – Смотрю, Букин как-то колеблется, он-то думал, я его позвал разносить за то, что крестьян и мастеровых бросил.

– Александр Павлович, если так, то, конечно, останусь, я ведь думал, вы на меня «зуб держите» за Павлова, только, по правде вам скажу, надоели мне эти бестолковые крестьяне хуже горькой редьки. Хуже солдат-первогодков, те хоть унтеров как огня боятся и отец-командир, что ни скажет – то приказ. А эти только своего Петровича и слушают, тем более, деньги у него, а мастеровые и крестьяне привыкли, что – у кого деньги, тот и главный. Я ведь им велел меня дожидаться, пока не вернемся из похода, а они, значит, сами пошли счастья искать.

Это понятно, гражданские они и есть гражданские, подумал я. Так что надо критичнее относиться к «плачу Ярославны»: «Сами мы не местные, поможите, кто чем может»[6 - Обычная формула побирушек в метро.] и «Офицера? нас помирать бросили, сирых и убогих». А сами эти крестьяне себе на уме, случай со сластями в Константинополе ничему не научил – им хоть кол на голове теши, а нужно, чтобы пять грамотных поколений прошло, прежде чем изменится сознание – «от бар ничего хорошего не жди», они ведь и меня барином считают, которого и надуть не зазорно, а наоборот, получишь уважение от «обчества».

После Букина появился фельдшер Семиряга, уточнил у него, как погиб доктор Петров. Оказывается, они вдвоём пытались остановить кровотечение у раненого, и пуля попала доктору в затылок, разворотив все лицо, он так и упал на раненого. А тот, фейерверкер Спичкин, был ранен в шею и кровотечение было сильным. Спичкин, почувствовав, что конец его близок и никто не поможет, решил снять грех с души и рассказал, что Львов подбил его, когда фейерверкер будет разводящим у денежных ящиков и пароход будет стоять в иностранном порту, связать часового и, прихватив самое ценное, сбежать в Константинополе или Порт-Саиде.

– Спичкин признал в нем унтера из отряда Куропаткина еще в Одессе, но они договорились пойти на уголовное дело вместе и помощник у них был из охотников, тот, который рахат-лукума у турок наелся и его сняли с парохода в Александрии, но он им как ишак нужен был, чтобы лодку пригнал и помог ценности и деньги нести, они с Николаевым (это и есть настоящая фамилия Львова) его потом бросить договорились и вместе во Францию уехать. Покаялся, он, значит, в своем грехе и помер, а потом мы его и доктора с молитвой похоронили и дальше пошли, – закончил свой рассказ фельдшер Семиряга, – доктора Афанасия Николаевича вот только жалко очень, хороший человек и врач он был отменный.

Вот и прояснилась история «шайки Львова», подумал я, а как все просто оказалось…

Спросил Петра Степановича, что с аптечным ящиком, он ответил, что от аптеки почти ничего не осталось, всю перевязку и йод израсходовали. СЦ тоже кончился, банку с мазью пулей разбило, остались кое какие порошки, включая хинин, но он их вместе с хирургическими инструментами в сумки рассовал, а те – во вьюк, вот все, что осталось, и приехало сюда на муле в этом вьюке.

Потом меня пригласили к вернувшемуся с Военного совета Мэконныну. Рас сказал, что теперь я тоже член Совета и мне надо быть каждый вечер на его заседаниях у негуса. Я ответил, что царь еще не утвердил мою отставку, но посещать заседания я буду, что-то мне говорит, что он эту отставку примет, хотя бы для того, чтобы потрафить итальянцам – вот, мол, «ближнего боярина» прогнал в отставку из-за того, что тот недосмотрел. Сказал, что вместе со мной в отставку попросилось еще четверо офицеров и фельдшер, 12 унтер-офицеров и 16 нижних чинов. Все они готовы служить у негуса, причем из казачьих офицеров – все трое и еще капитан-штабист.

Мэконнын сказал, что его корпусу поручено нанести удар по войскам генерала Аримонди, которые начали наступление на юг. В бой пойдет галласская конница и пехота на мулах, то есть весь мобильный отряд в 12 тысяч человек, а затем они должны притворным бегством заманить в ловушку основные силы итальянцев. Рас сказал, что теперь приказывать мне он не может, поскольку я ношу звание фитаурари негуса и подчинен лично ему, поэтому мне нужно пойти сейчас к Менелику и уточнить, как мне действовать. Я сейчас же переоделся в форму фитаурари и поехал к шатру негуса, гвардейцы меня признали и отсалютовали ружьями. Потом один из них скрылся в шатре (видимо, докладывал о моем появлении), и, вернувшись, пригласил внутрь. В шатре были негус, Ильг, а еще четыре военачальника, они стояли перед расстеленной картой. Отсалютовав (то есть отдав честь и поклонившись), я сказал о том, что половина моего отряда согласна служить у негуса на ранее установленных условиях. Как сказал рас Мэконнын, завтра планируется выход мобильных сил. Отряд может принять участие с тремя пулеметами и одним орудием, которое сейчас приводят в порядок. Требуется переодеть моих людей в абиссинскую одежду – 4 офицеров и медика, 12 унтер-офицеров и 16 казаков (вообще, всего казаков из них 27 человек. Остальные – пулеметчики и артиллеристы). Еще мне потребуется два абиссинских переводчика, знающие французский или немецкий. Пока я говорил, по приказу Ильга в шатер, кланяясь на каждом шагу, вошел толстенький человечек, в котором каждый бы признал снабженца – во всех армиях мира их вид одинаков. Ильг написал что-то на бумажке, и снабженец, кланяясь, убежал. Потом меня пригласили к карте, чтобы показать путь следования и диспозицию. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что карта Букина на порядок подробнее и точнее, о чем я и заявил. Попросили принести нашу карту, и я вышел из шатра, приказав одному из сопровождавших меня казаков разыскать капитана Букина и пригласить его с картами в шатер Негуса, только пусть приведет себя в порядок. Через пять минут появился Букин, чистенький и с картами. Расстелил карты и стал показывать, поясняя по-французски (все же офицер, закончивший по 1-му разряду Николаевскую Академию Главного штаба). Доклад его произвел серьезное впечатление, и негус спросил, согласен ли он продолжить службу у него. Букин ответил, что уже написал рапорт об отставке и передал его мне. Тогда негус сказал, что жалованье он будет получать самое высокое из установленных для моих офицеров – 12 золотых в месяц.

Из диспозиции следовало, что сейчас мы находились на южной границе провинции Тигре, отсюда было менее 100 верст до пресловутого форта Мэкеле, который держал под обстрелом единственную дорогу. Предлагалось штурмом взять Мэкеле и потом пойти по дороге навстречу Аримонде. Я ответил, что не согласен с эти планом. У Мэкеле есть уязвимое место – источник воды почти в полукилометре за фортом. Возможно, что внутри форта есть запас воды, возможно (и это – скорее всего, что после первого штурма итальянцы еще больше укрепили форт, добавив артиллерии). Атака в лоб приведет к тому, что мы потеряем несколько тысяч ашкеров и можем ничего не добиться.

Предлагаю: сначала провести разведку в Мэкеле и убедиться, что итальянцы все так же ходят за водой к источнику. Потом отрезать их от этого источника и вызвать недостаток воды в гарнизоне. Полностью окружить и блокировать Мэкеле, исключив подвоз воды. Основные силы могут обойти Мэкеле за пределами досягаемости его стрелкового и артиллерийского вооружения. Оставив блокирующие Мэкеле части, основные силы могут ударить по Аримонде, а Мэкеле, без воды, тем временем сдастся. Второй вариант – вообще оставить Мэкеле в стороне и сразу напасть на итальянцев, для мобильной операции это может быть лучшим вариантом. Помощь Аримонде со стороны Мэкеле исключена: конницы там нет, только туземный батальон – но это было полтора месяца назад, возможно, сейчас там другие части. Третий вариант: комбинировать оба плана – сразу напасть конницей на Аримонди, а потом при отходе, осадить Мэкеле и дождаться, пока итальянцы не пошлют подкрепление осажденным, при этом напасть на марше на части подкрепления, не снимая осаду с Мэкеле. Если же в Мэкеле есть запас воды – отойти назад при подходе основных сил генерала Баратьери, завлекая их в ловушку, поскольку за неделю операции основные силы тоже приблизятся на 100 миль и будут в состоянии дать генеральное сражение.

Основная мысль всех планов: избежать ненужных потерь самим и нанести их как можно больше неприятелю. На мой взгляд, наиболее выгоден третий вариант плана операции. Возражений не было: местные военачальники смотрели на подробную карту первый раз в жизни, и, похоже, мало что понимали.

Негус сказал, что, видимо, придется еще раз завтра собраться и обсудить варианты. За ночь на карте надо нарисовать примерное положение своих частей и частей противника – сможет ли Букин с этим справиться? Штабс-капитан ответил, что сможет, если ему будет представлена информация о численности и местоположении частей, тогда карта становится секретной и на совещании должны присутствовать только лица, непосредственно вовлеченные в операцию. Лучше, если снять 2–3 копии карты, если здесь есть хорошие рисовальщики (про чертежников умолчим).

Глава 2. Военный Совет перед боем в Амба-Алаге

Букин, взяв у Ильга две керосиновых лампы и получив под начало двух рисовальщиков и переводчика, ушел в штабной шатер чертить карты. Я пошел писать и зашифровывать сообщения Обручеву. К наградным спискам добавил Букина, Семирягу, Титова и Швыдкого «за образцовое выполнение служебного долга, обеспечившего успех миссии»: первым трем – ордена Святого Станислава 3-й степени, Швыдкому – медаль «За храбрость». Погибшим, согласно российским законам, наград не полагалось[7 - В Первую мировую войну стали награждать и погибших, посмертно, до этого практики награждения посмертно не было.], хоть соверши самый героический подвиг, неправильно это, на мой взгляд.

Артамонову сначала хотел написать с той же формулировкой медаль «За усердие», а потом вспомнил, что он был у меня вторым номером у пулемета в бою и написал: «За то, что в бою с кочевниками, находясь у головного пулемета, принявшего атаку основных сил кавалерии противника, выполняя обязанности второго пулеметчика, помогал вести непрерывный огонь статскому советнику Степанову, чем обеспечил уничтожение до 300 всадников противника – достоин награждения Знаком военного ордена Святого Георгия 4-й степени».

Потом понял, что даже если я зашифрую все это, то телеграф задымится, передавая, а телеграфист сойдет с ума, поэтому ограничился списками и приписал, что подписанные наградные листы, рапорта и письма близким погибших передам пакетом с первым российским пароходом, на котором уедут не написавшие рапорта об отставке и службе в абиссинской армии.

Написал записку Лаврентьеву о том, что либо он пишет рапорт об отставке и служит в абиссинской армии, либо должен уехать в Россию. Потом посмотрел письма семьям погибших, что написал Лаврентьев, написаны они были «под копирку» и очень сухо. У доктора никого не было, а матери барона я написал, выразив свои соболезнования и то, что ее сын был образцом офицера и пользовался уважением товарищей и подчиненных, что барон всегда был тактичен и корректен, показывал пример образцового воспитания и мне искренне жаль было, что он навсегда ушел от нас, в общем, постарался написать так, как мне хотелось чтобы когда-нибудь написали и обо мне.

Уже под утро, приготовив пакет для отправки и отдельно – шифровку в Главный Штаб, лег спать, проснулся от того, что Артамонов разбудил меня и сказал, что пришел мсье Ильг (так он отрекомендовался). Я сказал, чтобы денщик приготовил нам кофе, посмотрел на часы – надо же, уже девять, но для дипломатических визитов рано. Тем не менее сам вышел встретить швейцарца. Извинился за помятый вид, сказал, что полночи писал бумаги, списки, наградные листы в Петербург, пока не привел все в порядок. Ильг сказал, что все понимает, время не позволяет отдыхать, но и он просит прощения за непротокольный визит. Обменявшись любезностями, сели пить кофе, и Ильг сказал, что он с негусом много думали над теми планами, что я и мой начштаба им показали.

– Альфред, что, эти планы так сильно расходятся с генеральным планом кампании?

– Дело в том, что у нас нет настоящего генерального плана кампании в европейском понимании этого. Все идет по мере развития событий, как воевали еще пятьсот лет до этого. Поэтому, Александр, я бы просил тебя и господина капитана разработать что-то вроде генерального плана, подобного европейскому, но так, чтобы его можно было понять без военного образования, то есть, упрощенно. Мне принесли карты, которые сделал господин капитан с приданными ему рисовальщиками; там все красиво, но очень сложно для наших военачальников, больше скажу, я хотя и европеец, тоже не понял все эти стрелки, кружки и линии, что там начерчены, правда, у меня инженерное образование, а не военное. Мы решили провести Военный совет вечером, как обычно.

– А как же выход летучего отряда кавалерии раса Мэконнэна? Я бы тоже хотел принять участие в этом рейде…

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом