Николай Секерин "1990-e годы"

В кабинете воцарилась гнетущая тишина, Ванёк испуганно покосился на Витька, а потом обернулся и скользнул тревожным взглядом по другим одноклассникам. В суете обычного утра он и не заметил, что Антона сегодня не было. Антон был скромным мальчиком, он всегда мало говорил и никогда не был в центре внимания. Однако Антона никто в классе за лоха не считал, – просто он был тихоней, который никого не трогал, и его соответственно не трогали тоже.

Теперь же, страшные слова, произнесённые учительницей об убийстве его папы, моментально вывели Антона в центр всеобщего внимания. Точнее, пока только мысли о нём, поскольку самого Антона в школе сегодня не было.

– Такие вот дела, ребята, – грустно проговорила Наталья Васильевна. – Вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать в какие опасные времена мы живём, и поэтому я снова призываю вас быть осторожными, не слоняться по улицам в вечернее время и никогда, слышите? Никогда и ни при каких обстоятельствах не разговаривать с незнакомыми людьми!

После этого вяло протекли четыре урока, на которых Наталья Васильевна рассеянно что-то рассказывала, а ученики рассеянно слушали. На переменах Ванёк стоял в группе одноклассников, которые обсуждали убийство папы Антона и периодически вставлял в разговор какие-то свои реплики, не переставая при этом думать о трагедии по-своему, как бы в фоновом режиме.

Убили папу. Как же это так? Что же это значит?

А это значит, что у Антона теперь вообще нет папы! Никакого! Ни плохого, ни хорошего, вообще нет! У всех его знакомых есть, а у Антона нет!

Когда закончились уроки, Ванёк помчался домой со всех ног.

Ванёк хотел как можно быстрее увидеть своего папу. Он уже и думать забыл про утренний скандал, про свою злобу на родителей и потаённые фантазии про их «убийство». Мальчишка торопился подтвердить самому себе, что в отличие от бедного Антона, у него-то папа по-прежнему есть, и что его папу никто не убивал, как убили папу у Антона.

Он пулей взбежал по лестнице и позвонил в знакомую дверь, представляя, как бросится обнимать отца, как тот удивлённо его спросит: «что это с тобой?», и как тогда Ванёк заплачет и скажет, как сильно он любит своего папу и поделится тревогами о том, как он ужасно переживает за своего одноклассника Антона.

Дверь открылась, весь засветившись от счастья, Ванёк ринулся вперёд, ожидая увидеть родное хмурое лицо, но вместо папы на пороге стоял улыбающийся дядя Стас.

– Здорово, бандит! – весело сказал дядя Стас.

Ванёк застыл в недоумении и с ненавистью оглядел гостя.

– Где мой папа? – зло спросил он.

– Сынок, ты почему не поздоровался с дядей Стасом? – укоризненно спросила мать, появляясь в прихожей позади.

– Где папа?! – вскричал Ванёк.

– Это что за тон, не поняла?! – взбеленилась мать. – Твоего папы здесь нет! Он, к твоему сведению, сегодня меня избил, и потому больше ноги его в этом доме не будет!

– Ну что ты, не надо так кричать, успокойся, – сказал дядя Стас, обнимая маму и гладя её по голове, а она уткнулась своей блядской рожей (как называл её лицо отец Ванька) в плечо сучьего дяди Стаса и жалобно захныкала.

– Как это «больше не будет»? – тупо переспросил Ванёк.

– Так это! – взвизгнула мать. – Быстро разулся и марш в свою комнату! Не смей позорить меня перед гостями!

Она попыталась схватить сына за петлю ранца, но он резко вырвался и выбежал из квартиры в подъезд.

– Куда? А ну вернись немедленно! – кричала мать ему вслед.

Ванёк в три прыжка преодолевал лестничные пролёты и бежал вниз.

Мать продолжала орать с этажа, требуя, чтобы он вернулся, но возвращаться он не собирался. В его голове крутилась одна и та же фраза, озвучиваемая голосом Натальи Васильевны: «Дети, сегодня у нас в классе большое горе. У Антона папу убили».

Теперь у Антона нет, и не будет папы, но у него, Ванька, папа есть и будет! Плевать он хотел на то, что сказала мать!

Мальчик бежал по дворам и плакал. Громоздкий портфель за его спиной хаотично бросало из стороны в сторону.

– Папа! Папа, где ты!? – сквозь слёзы проговаривал на бегу Ванёк.

Он добежал до автострады и, не останавливаясь, продолжил бег по обочине, сам не зная, куда и зачем он бежит.

– У меня есть папа! Есть папа! – повторял, словно молитву, Ванёк.

Он бежал вдоль дороги и плакал. Бежал и плакал.

Бежал.

И плакал.

До свадьбы не заживёт

После школы она опять не пошла домой.

Сначала они погуляли немного с подружками, потом ходили во двор к парням из их класса, где попили пивка и выкурили по паре сигареток. Все пацаны в их компании были какими-то лоховатыми и неуверенными. Их неловкие подкаты не вызывали у неё ничего кроме раздражения, а одна из её подружек постарше однажды цинично заметила: «эх, как же хочется чтобы был среди них хотя бы один настоящий мужик, который бы просто взял и оттрахал без лишних разговоров».

Увы, все их одноклассники были как на подбор мягкотелыми маменькиными сынками и всё что они могли – это периодически угощать девочек пивом и сигаретами.

Когда дворовые посиделки закончились, она слегка захмелела и вальяжно поплелась домой в одиночестве, довольно грубо отказав Семёну, который с заискивающим видом просил разрешения её проводить.

– Я хочу побыть одна, – с досадой отрезала она.

Ну почему он не может просто взять её под локоть и утвердительно сказать: «идём, я тебя провожу», вместо всех этих «можно?», «пожалуйста», «ты не возражаешь?» и прочих слюнтяйских реплик. И откуда они только берут всё это жиденькое словесное дерьмо?

Как же они все ей надоели! Трусливые лохи!

Привычным движением руки она спустила вниз край миниюбки. Как и всем её подругам, ей, разумеется, нравились масленые взгляды окружающих мужиков, а само это действие по стягиванию юбки вниз придавало лицезрению женских ног ещё больше сексуальности, заставляя вожделеющих самцов ощущать некое ограничивающее чувство и от этого хотеть её ещё сильнее.

Нет, она не собиралась становиться куртизанкой. Подчиняясь инстинктивному зову, девочка всего лишь неосознанно приспосабливала древние законы природы к современным обычаям социума, тем самым пробуждая в мужчинах стремление конкурировать за право размножения с молодой и здоровой женской особью.

Жестокой природе без разницы, что девочка ещё не окончила школу. Природа не читала уголовный кодекс и не в курсе про педофилию. Но демонстрировать себя в качестве половой цели эту девочку побуждала именно природа, так же как и взрослых мужчин она побуждала в эту цель целиться.

Школьница шла вдоль дороги и бросала презрительные взгляды на прохожих. Мимо пробежал противно плачущий малец с нелепо дёргающимся за спиной портфелем. Глядя на этот трепыхающийся из стороны в сторону портфель, она почему-то вспомнила Семёна с его заискивающей улыбкой и жалостливыми глазами дворовой собаки, которая униженно смотрит на вас снизу вверх и робко виляет хвостом в надежде на подачку.

Она представила, что могло бы теперь быть, если бы она разрешила Семёну себя проводить: сейчас бы он шёл рядом и время от времени делал неловкие попытки как бы нечаянно дотронуться до неё при ходьбе.

Её передёрнуло от омерзения.

Словно бы стремясь убежать от неприятного видения, она ускорила шаг, и впереди уже показался родной двор, когда к ней неожиданно подошёл Он.

– Привет, – сказал Он.

Его голос был низким, уверенным и каким-то проникновенным. И хотя на вид Ему можно было дать все тридцать, она остановилась, и с вызовом посмотрев Ему в глаза, ответила тоже на «ты»:

– Привет.

Он улыбнулся и сказал:

– Слушай, мы тут с друзьями первый раз приехали в ваш город, не подскажешь где здесь можно вкусно поесть?

Назойливые родительские предостережения о том, что нельзя разговаривать с незнакомцами как-то сразу вылетели из головы. После общения с неказистыми одноклассниками, Он казался таким сильным и мужественным, что у неё ни на миг не возникло сомнений в Его порядочности. Тем более, когда отец наставительно стращал её всякими бандитами, он всегда делал акцент на «лицах кавказской национальности» – а этот красивый мужчина был однозначно русским.

Она с воодушевлением принялась рассказывать ему о местах их города «где можно вкусно поесть», в которых сама никогда не бывала, а просто знала об их существовании со слов старших подруг. Он внимательно слушал, кивал и время от времени как бы между делом говорил её комплименты, от чего в груди у неё поднималось приятное тепло.

Вскоре она уже была полностью в Него влюблена, и когда Он попросил проехать с ним на машине и составить компанию за ужином, она, не раздумывая, согласилась.

Словно волшебник, незнакомец махнул рукой, и возле них тут же остановилась, невесть откуда вырулившая, иномарка с тонированными стёклами.

Он открыл перед ней дверь, вежливо пропуская вперёд, и лишь усаживаясь на заднее сиденье, девочка начала ощущать смутное беспокойство, которое моментально переросло в панический страх, когда он сел рядом и, враз изменившимся тоном, приказал водителю:

– Всё, погнали быстрей.

***

Первые три дня её пристёгивали наручниками к батарее.

Сначала она пыталась кричать и звать на помощь, но лысый её избил, а потом объяснил, что кричать бесполезно, поскольку она в подвале дома, который находится далеко за городом. Лысый сказал также, что если она не перестанет орать – он пристегнёт ей обе руки за спиной, а в рот засунет свои носки и заклеит сверху скотчем. После этого она перестала кричать и начала тихо плакать, слёзно умоляя отпустить её домой.

– Ты пойдёшь домой тогда, когда твои родители за тебя заплатят, – заявил лысый. – А пока сиди тихо и делай, что говорят.

Потом пришёл толстый и, не говоря ни слова, её изнасиловал. Вслед за ним то же самое сделали бородатый и белобрысый.

Потом снова приходил лысый, он приносил бутерброды и чай. Лысый был единственным из всех, кто её не насиловал, а только бил.

Ей было всего пятнадцать и до похищения она была девственницей, но сейчас происходящее уже не пугало её так, как в первый день, потому что после того как те трое закончили своё дело, белобрысый сделал ей укол, от которого ей стало очень хорошо.

Перед уколом белобрысый пообещал, что ей понравится, и ей действительно понравилось. Он приготовил инъекцию у неё на глазах.

– Сначала мне, – сказал он, засучивая рукав.

Делая себе укол, белобрысый выдавил лишь половину шприца.

– Остальное тебе, моя сладкая.

– Не надо, пожалуйста, – чуть слышно всхлипнула она.

Сил на сопротивление уже не осталось. Лёжа на грязном матрасе, абсолютно голая, с пристёгнутой к батарее рукой, она меланхолично наблюдала, как белобрысый вкалывает в её здоровые вены наркотик.

– Ну как же «не надо», детка? – сказал он. – Тебе ведь больно и страшно. А теперь боль уйдёт, и скоро ты обо всём позабудешь.

Он жадно поцеловал её в губы и прежде чем уйти, изнасиловал снова.

На следующий день пришёл лысый и установил треногу с видеокамерой. Затем пришли толстый и бородатый. Они приказали ей одеться и привести себя в порядок:

– Слушай сюда, шкура, – говорил толстый, – сейчас ты сядешь на этот стул и скажешь следующее: «мама, папа, я жива, спасите меня! Сделайте то, что они просят, умоляю вас!». Ты должна сказать это как можно убедительнее, иначе я сломаю тебе руку, поняла?

Они записали видео, забрали видеокамеру и ушли. Лысый принёс еду и поменял ведро. После первого избиения он с ней почти не разговаривал и вёл себя так, будто она была каким-то животным в зоопарке.

Вечером второго дня вернулся белобрысый и снова сделал ей укол. На этот раз в шприце было чуть больше жидкости и, наслаждаясь новыми ощущениями, девочка в последний раз вяло испугалась произошедшего далее.

На третий день страх ушёл окончательно, осталось лишь томительное ожидание нового укола. Укола, ставшего для неё самым важным событием в жизни всего после двух повторений.

На четвёртый день с неё сняли наручники и больше к батарее не пристёгивали. Впрочем, о побеге она даже не помышляла, теперь она думала лишь об очередной дозе и о призрачной надежде на то, что со временем всё как-нибудь само собой разрешится.

– Тебе надо помыться, – сказал лысый, – иди за мной.

Она послушно поплелась вслед за своим надзирателем. Они поднялись по ступенькам и очутились на первом этаже большого дома. Она хотела было спросить лысого, где они находятся, но вовремя спохватилась.

Лысый открыл перед ней дверь в ванную и сказал:

– Мойся, только чтоб никаких глупостей.

«Какие ещё глупости?», устало подумала девочка.

Она медленно разделась и включила душ. На полочке возле лейки она обнаружила бутылку с шампунем и кусок мыла. Тщательно намылившись, девочка старательно смыла с себя всю накопившуюся за прошедшие кошмарные дни грязь.

Лысый открыл дверь и, не глядя на неё, положил на кафельный пол полотенце и одежду.

– Надень потом чистое, купили тут для тебя, – фыркнув, сказал он.

Девочка тщательно вытерлась и подавила рвавшийся наружу крик боли. Её юное тело было сплошь покрыто синяками, после многократных изнасилований между ног саднило и пульсировало. Тихо всхлипывая, она натянула на себя новое кружевное бельё и красное платье.

***

– Отлично, – сказал белобрысый, – ну-ка повернись, детка, дай я получше тебя рассмотрю.