Татьяна Чекасина "Канатоходцы. Том I"

Впрочем, не Аврора, Гончих со?бак свора.

– Ударение «со?бак»?

Ударенье от слова ударить.
Не хочу никаких ударений,
Не хочу никаких повторений.
А хочу забыться и видеть сны.

– Не дал доспать изверг!

– О, ты права!

– В том, что изверг?

– Новая роль.

– Надоели твои проклятые роли!

– А я проклятый! Удивительно: тобой не оценены мои великолепные экспромты. И они надоели?

– Мне надоело всё в этом доме! Я кое-как терплю, верю в добрый поворот!

– Ты терпеливая и никуда не уходящая. Тебе век терпеть и этот дом, и обитателей в нём.

– Терпение готово лопнуть!

– Бурные аплодисменты!

В коридоре – деловито Пётр. Вполне узнаваемый, в руках – вёдра.

– Доброе утро, Мишель!

– Доброе-доброе, Пьер!

В дверь бухают. Пётр бледнеет, как перед обмороком.

– Чурбаков Владимир Александрович… Повестки в райотдел.

Нормальная фамилия. Для мента. А в милиции участковые чурбаки и Чурбаковые.

Уходит, а Жанна громко (и до галёрки долетает, до общего коридора):

– Двадцать девятого пришли в крови!

Варя тихо:

– О таком и орёт!

В деревне надо выбирать
Вторую половину
Хвала полям, хвала лугам,
И хлеву, и овину.

– У бани драка?

– Нет, в холле битва с кавказцами на обломках витрины. И смешалась кровь народов… Неужели племя на племя, дом на дом?..

– Из бани – и в ресторан?..

– А где купить вина? Под финал дня только там. Бой на пару с милицией…

– В куртках для деревни!

– В банях воры! – Бабушка – их с братом адвокат: – До революции Строгановскую дворню не обкрадывали в банях! Так эти тужурки, которые внеурочно… – «Урочно» обработка белья в выходной.

– Опять… – Вывод благоверной.

И другие «драки» памятны мадам!

В тамбуре (так именуют междверный закуток) берут дрова, и Пётр рекомендует:

– Не расстаться ли тебе с ней?

– Но это хлопотно: она будет против!

– Не будет она против! Удивительное терпение у этой дамы.

– О, да! Любит!

– Тебя другая любит, а эта тебя терпит. Непонятная мадам!

А ведь прав брат.

Съёмок не будет. Набор номера.

– Привет!

«Ну, как отдых?»

– Какой?

«Три дня на лыжах…»

– Да-да! Великолепно!

Ври, но враньё-то фиксируй в блокноте.

Я ринулся к Риве.
Я мчался бегом
в её мощной гриве
зарыться челом…

Отворяет вперёд дверного звонка.

– А вдруг грабитель?

– У меня наблюдательный пункт у кухонного окна: в дом входил ты, а не грабитель.

Вива, Рива, остров свободы! Напоминает кубинку. Такая милашка и одна.

– Наконец-то могу считать себя еврейкой! Щука.

С виду рыба целая, внутри фарш.

– Грандиозно! А где кровь младенцев?

– Тьфу! Каннибальская мифология. На эту тему… Одна из КБ[36 - – конструкторское бюро.] квартирует неподалёку от улицы Нагорной. Говорят, записка… А, вдруг…

– …тебя громить?

– Мы тут едим рыбу, стучат… Или: я одна, пью чай, стучат… Нацисты?

– Фокусники.

– Они убийцы!

– Но одновременно канатоходцы…

– А такое бывает… одновременно?

Неохота уходить. Дома одни неприятности. Телеграмма от боевого товарища Петра. На день ангела бабушки едет дьявол.

Не видно благоверной на подоконнике. Бывало, она, обняв колени великолепных ног, выглядывает неверного. Да, «непонятная мадам»: как могла пойти на этот их брак? А Рива милая! Грандмаман, Сержик, Рива, недочитанный Кант!

Пётр

В топке маленький с виду лесной пожар.

Вот, где молитву! В тайге. На коленях, нагревая слезами снег. Дойдёт до бога! Но оглушат, отберут деньги, неплохие лыжные ботинки… Да и как это преподать не в меру любопытным дамам? На такие прогулки или с братом и Мельде, или от работы, когда мероприятие. Но выдумает. Необходимо купировать «крики мальчика». «А-а-а! По голове не надо!» Галлюцинация, но какая внятная, чёрт возьми! И вторая внятная: фотография двойника. Пётр спрашивает: это ты? Я, я! – врёт фантом. И хохот с подвывертом: ха-хи-и-ха!

В зеркале кроткий лик. Уйти в монахи… Неплохая идея Шелестина: «Туда берут таких, как ты, влиятельного вида». В духовную семинарию – более некуда. Рай: молитвы, молитвы, да и материально неплохо. Далеко пойдёт! До главного попа! Ребёнок будет не пионером, а верующим, как его отец.

– Где мой крест, Варюша?

– Вот он. Дай, одену, – целует крестик.

В индивидуальной кружке чай «цвета дёгтя», как определяет цвет бабушка. Любопытная публикация «о дружбе народов, которые далеки от национализма, шовинизма и сионизма». Да ведь это реакция! Убитые – евреи… «Ха-хи-и-ха!»

– Пьер, мне надо рублей тридцать…

– …«тридцать»? Не триста? Или – три тысячи?

«Пятая колонна» (манекенщица) для готовки черпает кипяток, а рука её как дрогнет! Вода – на плиту, зашипев.

– …нет-нет, три, – лепет грандмаман.

Он трогает рукав халата в красную и зелёную клетку (австрийские цвета – её эрудиция):

– Многие путают. Реформа – вред! – Экое неконтролируемое поведение! – Тридцать рублей – треть оклада моего! А три? Полтора кило говядины… – и – в крик: – Для мошенников время!

– Кто тебя винит!

– Мне приплатят. Двадцать девятого января контейнер…

– У тебя в этот день бюллетень! – щеголяет феноменальной памятью…

– Утром-то я на работе, и голова кругом… – одолевая гнев, хотя и трудно.

– Пьер, ты, пардон, в обморок шарахнулся? – будто это брань.

– Не шарахнулся, а упал, – поправка Серёжи.

– Да нет, так, немного, – мгновенное окривление лица, – а Павел: «Иди к врачу, Пётр Сергеевич…»

Грандмаман и ребёнок кивают. «Павел» – директор в капитальном здании рядом с оперным театром. Пётр – его зам. Уважение бабули и на лице её правнука.

Жанна протягивает двадцать пять рублей.

Пётр, отойдя от нервной выходки:

– Это твоя премия, что-то наметила купить…

– Импортную сумку обещают на той неделе.