Сергей Акименко "Ассорти с горькой начинкой. Сборник рассказов"

– Хорошо, – сдалась Лина, – дам тебе подсказку.

Она опустила глаза и посмотрела на украшение. Потом медленно подняла взгляд на Глотова.

– Ты разве не считаешь свои жертвы Коля? Нет? Так вот я, двадцать седьмая, вспомнил?! – не отрывая от Глотова пристального взгляда Горгоны, Лина поднесла бокал к губам. Её слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. И эта бомба взорвалась в голове Глотова. Пару секунд он сидел неподвижно, глотая ртом воздух, потом судорожно вцепился руками в край стола и, скрежеща зубами от ярости, почти выкрикнул: – Ты что несёшь, тварь?! Ополоумела?!

– Неужели не считаешь? – ровным тоном продолжала Лина, пропустив оскорбление мимо ушей, – Однако странно, учитывая твою профессию. Ну, тогда может ты вспомнишь девушку, которую ты четыре года назад подкараулил на пустынной улице, усыпил хлороформом и, выдав за пьяную, увёз на такси в парк на Васильевском? А? Нет?! Не помнишь?! А что ты потом со мной сделал?! Помнишь?! Пооомнишь! По глазам вижу, что помнишь! Целых четыре года я ждала, чтобы ты, сволочь, вновь приехал в Питер. Целых четыре года! Хотя, что такое четыре года для того, для кого время уже не имеет никакого значения.

Лысина Глотова заблестела от выступившего пота. Он нервно сжимал и разжимал кулаки готовый в любую минуту броситься на неё и растерзать прямо здесь, за столом. Но вместо этого он, с трудом сохраняя спокойствие, пробормотал сквозь зубы.

– Кем бы ты ни была, твоё место в психушке!

– Моё? – удивилась Лина, – не думаю. А вот тебя туда нужно было упрятать ещё в детстве, причём навсегда.

Глотов скользнул быстрым взглядом по сторонам, нервно хохотнул и склонился над столом.

– Ты меня не проведёшь, сука! Удавлю!

Лина презрительно фыркнула.

– Это вряд ли! – издевательским тоном проговорила она. – Дважды войти в одну и ту же реку невозможно.

Глотов чуть не задохнулся от бешенства и желания схватить её за волосы и бить! Бить головой об стол до тех пор, пока её красивое лицо не превратится в хорошо знакомую ему кровавую маску. Он потянулся было к ней руками, но на полпути спохватился и опустил их.

– Что? – насмешливо спросила Лина, – кишка тонка?

Глотов опасливо покосился на посетителей ресторана и снова с ненавистью уставился на Лину.

– Этого не может быть! Ты не та за кого себя выдаёшь! – процедил он, почти не разжимая губ.

– Хороший поезд, правда? Он мне, как родной. «Сапсан» конечно быстрее и удобнее. Но «Красная стрела» для меня нечто особенное, ведь здесь работал мой отец, – Лина медленно обвела глазами помещение ресторана и вновь устремила взгляд на Глотова.

– Он был машинистом, – продолжила она после паузы, – этот поезд за двадцать пять лет стал частью его души. Так он говорил. Папа умер. Прямо на рабочем месте. Инфаркт. Видимо не смог пережить…, – Лина смотрела Глотову прямо в глаза, смотрела так, как смотрят психиатры и гипнотизеры. От её тяжёлого, проникшего в самый центр мозга взгляда, ему вдруг почудилось, что он уже никакой не Глотов, а парализованный кролик, которого готовится проглотить удав. Ярость, клокотавшая у него в груди всего минуту назад, внезапно сменилась леденящим, мгновенно и целиком захватившим его душу страхом. Он попытался встать из-за стола, но не смог, взгляд Лины буквально приковал его к месту. «Так вот я, двадцать седьмая, вспомнил»?! Каждое слово этой фразы отпечаталось в мозгу Глотова Каиновой печатью. Не в силах и дальше выносить уничтожающий взгляд Лины он отвёл глаза в сторону и вдруг поймал себя на мысли, что в ресторане, кроме них, не осталось ни одного клиента. Это открытие мгновенно вернуло ему былую уверенность. Гадливо улыбаясь, он повернулся к девушке, и оторопел от ужаса, почувствовав, как липкая паутина страха вновь обволакивает его, превращая в беспомощное существо. На глазах Глотова происходило такое, от чего кровь в его жилах превратилась в лёд. Красивое лицо Лины изменялось с пугающей быстротой!!! Оно плавилось словно свеча, гниющими клоками плоти сползая вниз. Вслед за лицом последовали шея, затем плечи, а потом и всё остальное. Довольно быстро от его недавней собеседницы ничего не осталось. Ничего!

Из полуобморочного состояния его вывел голос неслышно подошедшего к столу официанта.

– У нас солидное заведение, а вы ведёте себя крайне неприлично, – без обычной улыбки произнёс официант, – мне поручили научить вас хорошим манерам.

С этими словами, он неожиданно схватил руку Глотова, прижал её к столу и, не меняя каменного выражения лица, с размаха всадил ему в тыльную сторону ладони вилку. От нестерпимой боли, резанувшей его словно бритва, Глотов заорал, как умалишенный. Обожавший причинять боль другим, сам он её панически боялся. Не сводя глаз с торчащей из ладони вилки, он вскочил из-за стола и чуть не растянулся на полу, споткнувшись о складку ковра.

– Ты что наделал, сука?! Что ты наделал?! – падая и снова вставая, он метался между столиками, словно игральный кубик в стакане. Наконец, его прибило к стойке бара.

– Что-нибудь случилось приятель? – спросил бармен, не прерывая своего обычного занятия – протирания бокалов.

– Ты издеваешься?! – истерично взвизгнул Глотов. – Ваш сучий официант воткнул мне в руку вилку! А ты спрашиваешь, что случилось?!

Бармен прекратил натирать бокал и поставил его на стойку. Сложив на груди руки, он молча смотрел на Глотова с изрядной долей брезгливости.

– У вас есть врач?! – трясясь от боли и животного страха спросил Глотов.

– Врач? – удивился бармен. – Зачем нам врач? Это батенька ресторан, а не поликлиника.

– Но должен, же быть в поезде врач, чёрт возьми!

– Должен, не должен, – начал раздражаться бармен, – откуда я могу знать? Моё дело наливать, понятно? Кстати! – оживился он. – Давай-ка я тебе плесну чего-нибудь. А? Уверяю, тебе сразу станет легче. А вилку из ладони не вытаскивай, а то, не дай Бог, кровью изойдёшь. Перепачкаешь тут всё. Ну, так что, налить?

– Налить, – обречённо махнул здоровой рукой Глотов.

– Что предпочитаешь, виски, коньяк, а может водочки?

– Водки!

– Отлично, держи!

Бульк! Бульк! И перед Глотовым появилась наполненная бесцветной жидкостью рюмка. Схватив её всей пятернёй, он жадно выпил и уже через секунду корчился на полу от дикой боли.

– Ааааааа!!! – закрыв глаза, вопил Глотов, катаясь по полу в позе человеческого эмбриона. Пищевод и желудок горели адским огнём, ему казалось, что вместо водки он проглотил килограмм толченого стекла.

– Чтоб ты сдох, сволочь! Что ты мне налил? – хрипел Глотов. Не получив ответа, он открыл глаза и застыл на месте, забыв на несколько секунд о боли в животе. Стойка бара, будто живой организм, пришла в движение и двигалась прямо на него, постепенно принимая форму подковы! Онемев от ужаса, Глотов попятился назад. Между тем стойка из подковы стала превращаться в круг! Рискуя раскрошить намертво стиснутые зубы, Глотов заставил себя подняться на ноги. Далось это ему невероятно трудно. Невыносимая боль, разрывающая внутренности, мешала ему выпрямиться во весь рост. Между тем, круг сомкнулся и стал сжиматься, становясь похожим на сворачиваемый в рулон, гигантский ковер. Каким-то чудом Глотову, ценой пары сломанных ребер и раздробленной ступни, удалось вырваться из смертоносных объятий разбушевавшейся стойки. Теперь передвигаться он мог только двумя способами – на четвереньках или прыгая на одной ноге. Почти теряя сознание, Глотов пополз к выходу из ресторана.

– Помогите! – простонал он после нескольких тщетных попыток открыть дверь ведущую в тамбур. Однако помощи ждать было неоткуда. Ресторан был пуст. Ни одной живой души! За исключением каким-то чудом ожившей мебели, но она, кажется, собиралась уничтожить его, а не помочь. Дальше всё было, как во сне, в страшном сне, когда ты убегаешь от кого-то или от чего-то и вдруг, с ужасом убеждаешься, что на самом деле ты бежишь, не двигаясь с места и все твои усилия избежать опасности напрасны. Казалось, ему уже не суждено было добраться до своего вагона, но он, оставляя за собой извилистый кровавый след, непостижимым образом добился своего. Скорее в туалет! Надо очистить желудок иначе никак не избавиться от сжигающей боли пожиравшей его изнутри. Едва Глотов подполз к унитазу и сунул пальцы в рот, как его буквально вывернуло наизнанку. Освободив желудок, он нажал педальку смыва. Унитаз сработал с точностью до наоборот, окатив Глотова его же излияниями.

– Господи, боже мой!!! Да что же здесь творится?!!! Проводник! Проводник! Кто-нибудь! Куда вы сволочи, все подевались?!!!

Ему никто не ответил. Лишь вагонные колёса продолжали петь свою незамысловатую песню. «Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук». Не дождавшись помощи, Глотов, плюясь собственной блевотиной, обеими руками уцепился за край раковины, с трудом поднялся и на здоровой ноге запрыгал к спасительному купе. Там он рухнул на диван и, дрожа всем телом, стал молиться только об одном, о потере сознания, хотя бы на время! В чувство его привёл вагон, который внезапно стал раскачиваться будто корабль, попавший в шторм. С каждой секундой амплитуда качки увеличивалась в геометрической прогрессии. Глотова швыряло по купе словно пушинку. Он бился всеми частями тела обо все, обо что можно было биться. Рассыпались по полу выбитые зубы, лицо почти потеряло человеческий облик, превратившись в бесформенный кусок плоти. Совсем как у тех, кого он истязал, прежде чем убить. Вагон перестал раскачиваться также внезапно, как и начал. Снова послышался мерный стук колёс. «Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук». В дверь купе постучали. Глотов не отреагировал. Он неподвижно лежал на полу лицом вниз, подмяв под себя свой портфель. Дверь почти бесшумно открылась. Глотов с трудом приподнял голову. Коридор был пуст. А может и не пуст? Кто знает? Сквозь густую пелену, застилавшую глаза, Глотову толком рассмотреть ничего не удалось. Он бессильно опустил голову на прежнее место. Шшшшик! Дверь купе закрылась. Полежав ещё немного Глотов, зашевелился, и с трудом превозмогая боль, встал на колени. Отдышавшись, он сначала забросил на диван портфель, а потом заполз на него сам. Опять потребовалась передышка. Каждое движение доставляло адские муки. Кое-как устроившись на диване, он подтащил к себе портфель. Металлическая застёжка мягко щелкнула, освобождаясь из плена. Из недр портфеля он извлёк моток верёвки. Некоторое время Глотов обречённо смотрел на него, потом отложил в сторону и снова запустил руку в портфель. На свет появился финский нож. Глотов распустил верёвку и разрезал её пополам. Одним куском он привязал здоровую ногу к столу, из другого сделал петлю и надел её себе на шею. Неожиданно он дернулся, словно от удара электрическим током и с остервенением сорвал с себя верёвку. Трясущимися руками скомкал её и с омерзением швырнул на пол.

Блеск кулона, лежащего на полу рядом с брошенной им верёвкой на мгновение ослепил Глотова. В суеверном ужасе он отпрянул назад, больно ударившись затылком о полку с полотенцами. Не сводя глаз с рокового украшения, непонятно каким образом, оказавшимся в его купе, Глотов закрыл изуродованное лицо руками и зарыдал в бессильной злобе. «Так вот я двадцать седьмая, вспомнил»?! Всхлипывая и размазывая по лицу слёзы, он сполз с дивана и упал на колени. Страх перед неотвратимостью наказания растоптал его волю, лишив возможности сопротивляться неизбежному. Приговор вынесен, оставалось лишь завершить его исполнение. Стараясь не смотреть в сторону немого свидетеля финального акта драмы, Глотов подобрал верёвку. Её свободный конец он привязал к ручке купейной двери, а петлю снова надел на шею. Как только это произошло, дверь немедленно пришла в движение она стала открываться, но уже не так, как обычно. Вернее, совсем не так. Она открывалась наружу, одновременно затягивая петлю на шее Глотова. Он захрипел, схватился руками за горло в инстинктивной отчаянной попытке сорвать с шеи удавку и, в конце концов, повалился на пол. Привязанная к столу нога не давала ему шанса на спасение. Дверь продолжала открываться до тех пор, пока не хрустнули сломанные шейные позвонки, а из обезображенного беззубого рта не вывалился посиневший язык.

Фирменный поезд «Красная стрела» сообщением Санкт-Петербург – Москва прибыл на Ленинградский вокзал столицы точно по расписанию: в 7 часов 55 минут. Встречающие и высыпавшие из вагонов на перрон пассажиры с любопытством провожали взглядами спешащих к вагону СВ полицейских.

В глуши

Вениамин Серебров – сорокалетний владелец сети популярных в Москве кофеен, вот уже более четверти часа неподвижно стоял у окна собственной квартиры с видом на Москва – реку и машинально вертел в руке свой «Айфон».

– Ну, ты чего там застыл, Вениамин? – окликнула его жена, суетливая миловидная блондинка, снующая из комнаты в комнату, словно заводная игрушка. – Помогай собираться! В конце концов, не я охотник и рыбак, а ты. Я что ли должна оружие твоё укладывать, удочки и прочую дребедень. Я?!

– Не нравится мне это приглашение, Катя, – задумчиво произнёс Серебров, не отрывая взгляд от окна.

– Здравствуйте, приехали, – всплеснула руками жена, – то есть, как это не нравится?

– Ты же мечтал выбраться когда-нибудь на настоящую охоту. Не на зайчиков и уточек, а на…, – Катерина смешно округлила глаза и, засмеявшись, выдала, – на крупный рогатый скот!

Сереброву понравилась шутка, он отошёл от окна и, улыбаясь, уселся в кресло.

– Кого ты имеешь в виду, позволь поинтересоваться?

– Ну, лоси, олени, в крайнем случае, коровы, – напустив на себя серьёзный вид, ответила Катерина.

– А как же козы, бараны…? – продолжая улыбаться, спросил Серебров. – Хотя нет, вряд ли ты их относишь к крупному рогатому скоту.

– Ну, ладно, хватит прикалываться, – притворяясь обиженной, надула губы Катерина и тоже уселась в кресло, – давай, рассказывай, что тебя смущает.

– Видишь ли, Катюша, Герман далеко уже не тот, каким ты его помнишь со студенческих времён. Он очень сильно изменился и, думаю, ничего не делает просто так, – начал Серебров, но жена не дала ему договорить.

– Глупости, – возмутилась она, – в кои-то веки, захотелось увидеться со старыми университетскими друзьями в неформальной обстановке. Что в этом плохого? И не ищи, пожалуйста, подводные камни там, где их нет.

– Ты знаешь, чем занимается фирма нашего бывшего студенческого заводилы? – сощурись, спросил Серебров.

– Нет. А что?

– А то, Катерина, что занимаются они скупкой различных предприятий, мелких и средних, больших и не очень. А потом перепродают их активы с весьма приличной выгодой для себя. Я навёл справки и узнал, что фирма Германа причастна к некоторым нашумевшим рейдерским захватам. Вот так-то.

– Но к нам это, какое имеет отношение?

– К сожалению, с недавних пор, самое прямое. Не хотел тебе говорить, но раз уж зашёл разговор… Короче. Несколько дней назад, он сделал мне предложение о покупке нашего бизнеса.

– Да ты что?! – чуть не подскочила в кресле Катерина.

– Естественно, я ему отказал. Но думаю, на этом Герман останавливаться не собирается и, наверняка, захочет сделать мне ещё одно предложение, теперь уже, как ты правильно заметила, в неформальной обстановке.

Катерина, молча, посмотрела на мужа и после небольшой паузы серьёзно сказала: – В таком случае, нам просто необходимо ехать, Веня. Попробуем вместе отговорить Германа от этой затеи. Вдвоём мы его одолеем. Вот увидишь.

Серебров вздохнул и встал с кресла.

– Может, ты и права. Ладно, как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест». Пойду собираться.

– Давай, – тихо проговорила Катерина и проводила мужа долгим задумчивым взглядом.

Герман Сергеевич Борецкий, будучи заядлым охотником, давно мечтал приобрести домик где-нибудь в сибирской глубинке, чтобы там, вдали от мирской суеты, без помех предаваться своему любимому хобби. Долгое время у него не получалось осуществить задуманное. Попросту говоря, руки не доходили. И вот, наконец, свершилось. Год назад риэлторы нашли ему именно то, что он хотел – небольшой домик в Иркутской области на окраине села с мрачноватым названием Глушь. Домишко, конечно же, сломали и в короткие сроки поставили на его месте добротный двухэтажный сруб с камином и прочими прибамбасами, необходимыми для комфортного времяпрепровождения. Борецкий, несмотря на то, что ему уже стукнуло 40, был холост. О таких людях обычно говорят – он женат на своей работе. Так на самом деле и было. Борецкий совершенно искренне считал, что семья ему будет только мешать строить карьеру. Собственно, именно по этой причине, он много лет назад расстался с единственной настоящей любовью всей его жизни – девушкой по имени Люся. Они разбежались сразу же по окончании универа, по инициативе Германа, уже тогда твёрдо решившего никогда не жениться. По крайней мере, пока не добьётся успеха в жизни. В итоге, успеха он добился, и не малого, а желание создать семью так и не появилось. Отчасти в этом была виновата та самая Люся, успевшая за эти годы дважды выйти замуж и дважды развестись, родив от каждого из своих мужей по ребёнку. Чем старше становился Борецкий, тем чаще он вспоминал беззаботные студенческие годы и своих друзей с кем провёл (теперь он окончательно это осознал) лучшие годы своей жизни. Вечно ржущий Венька Серебров, Катька Моргунова, ставшая впоследствии женой Вени, Генка Чудин и Люся – Людмила Зыкина, почти полная тёзка знаменитой певицы. Эта развесёлая компашка, позже, уже на пятом курсе к ней присоединилась будущая Генкина жена Элла, и сейчас, спустя почти двадцать лет, вызывала у Борецкого самые тёплые воспоминания. Расстраивало только одно, что за всё это время они почти не виделись. Недавняя личная встреча с Серебровым была не в счёт, поскольку носила исключительно деловой характер. Фирма Борецкого часто выступала посредником в сделках по купле-продаже всего, что можно было купить или продать. В случае с Серебровым дело обстояло именно так. Заказчик попался серьёзный, настолько серьёзный, что Борецкому никак нельзя было ему отказать, иначе он поставил бы под удар дело всей своей жизни. Тут-то и пришла ему в голову идея совместить приятное с полезным. Пригласить старых друзей хорошо провести время, а заодно попытаться уговорить Веньку Сереброва пойти на сделку. Борецкий знал, что Венька, как и он, фанат охоты и надеялся, что тот, разомлев от тёплого приёма и от добытых им трофеев, согласится продать свой бизнес. Хорошим подспорьем в предстоящих переговорах было и то, что заказчик разрешил Борецкому существенно поднять цену.

В отличие от своих однокашников Гена Чудин никаких особенных успехов в жизни не добился. Более того, недавно он потерял очередную работу, в связи, с чем его семейство пребывало не в самом лучшем расположении духа. Получив приглашение Борецкого, Гена поначалу хотел проигнорировать его. Откровенно говоря, ему было стыдно перед успешными студенческими друзьями, особенно перед Венькой Серебровым. Вениамин, в отличие от примерного студента Гены, учился так себе и окончил университет с грехом пополам. Чудин был уверен, что удел товарища работать простым инженеришкой в каком-нибудь заштатном НИИ. Ан нет, все вышло с точностью, до наоборот. Это он, Генка Чудин, закончивший университет с красным дипломом, так и не смог реализовать свой потенциал, и вынужден был довольствоваться ролью, которую прочил своему университетскому товарищу. Однако Элла, жена Чудина, узнав о приглашении Борецкого, вцепилась в него мертвой хваткой.

– Ты что, идиот?! – накричала она на мужа, когда он сообщил ей, что они не поедут в гости к Борецкому по причине того, что он, Гена Чудин, не охотник и, тем более не рыбак. И вообще, терпеть не может природу и все ей сопутствующие «прелести». В частности, злющих таёжных комаров.

– Какие, к черту комары?! Ты что не понимаешь, что это твой, может быть последний шанс получить, наконец, нормальную работу? Господи! За что мне такое наказание?! Я выходила замуж за человека, в котором видела перспективу! А получила? Малогабаритную двушку в Бирюлёво и мужа-неудачника, который, имея красный диплом престижного университета, не может, как следует продать свои знания.

Это было правдой. Умение преподать себя, добиться чего-то, было ахиллесовой пятой Гены Чудина. Так что, как ни крути, а стыдится, ему было за что.

– Ну почему ты, Эля, думаешь, что он даст мне работу? – спросил он жену. – У нас даже нет с ним общих интересов. Вот Венька Серебров другое дело. Он охотник, да ещё и при деньгах. Ему там будет хорошо. Вот и пусть едет. А мне там делать нечего.

– Нет, ну ты точно дурак, – возмущённо сложила на груди руки, Элла, – если бы Борецкий хотел просто поохотиться в хорошей компании, он бы позвал только Веньку Сереброва. А он приглашает нас всех. Понимаешь ты, олух царя небесного? Я тебе больше скажу, он даже Люську пригласил, представляешь?

– Ни фига себе! – изумился Чудин. – Как у него только совести хватило. В своё время попользовался девчонкой и выбросил, словно надоевшую игрушку. Надеюсь, она послала его куда подальше?

– В том то и дело, что нет, – ухмыляясь, ответила Элла, – она приняла приглашение.

– Дурдом! Совсем гордости нет у нашей Людмилы. Ндаа…, о времена, о нравы! Интересно, как они друг другу в глаза посмотрят?

– Увидим, – сказала Элла, – но тебя, Геночка, это должно беспокоить меньше всего. Мы туда едем с одной целью – получить работу. И ты ни на минуту не должен забывать об этом.

– Хорошо, – сдался Чудин, – едем.

Камуфляжный «Хаммер» Борецкого, несмотря на всю свою мощь, с трудом тащился по размокшей от почти непрерывно моросящего дождя, грунтовке.

– Да. Погодка…, – с нескрываемым разочарованием произнёс Гена Чудин и отвернулся от окна внедорожника.

– Да ладно тебе ворчать, Гендос, – весело сказал Борецкий, – ты же знаешь – у природы нет плохой погоды. И вообще, радоваться надо. Мы снова вместе, как в молодости! Разве не здорово?!

– Да не то слово, Гера! – вступила в разговор Элла, сделав мужу страшные глаза. – Ты просто, красавчик. Собрать всех после стольких лет, лично я о таком уже и не мечтала.

– Вень, – обратилась она к Сереброву, – ты-то, наверное, на седьмом небе от счастья?! Вон, целый арсенал с собой привёз.

– Что, правда, то правда, – признался Серебров.

– Как выяснилось, мечты иногда сбываются, – заметил Герман.

– Согласен, – кивнул Серебров, – в конце концов, лучше поздно, чем никогда! А знаете, ребята, что в этой связИ бесит больше всего?

– Догадываюсь, – хмыкнул Борецкий.

– Правильно догадываешься, Гера. Живём в одном городе, а так за восемнадцать с лишним лет и не удосужились встретиться, поговорить по душам, вспомнить…. Ведь нам же есть, что вспомнить! Эх! Да что говорить! Столько времени зря потеряли, – с досадой, рубанул воздух Серебров.

– Ничего, Веня, – сказал Герман, отчаянно ворочая руль «Хаммера», – всё наверстаем, обещаю. Кстати, ребята и девчата! Минуту внимания! Хочу представить вам план мероприятий на ближайшие дни, пока вы будете моими гостями.

– Фу, как официально, – поморщилась Элла, и все засмеялись.

– Так вот, – отсмеявшись, продолжил Борецкий, – сегодня праздничный ужин, но предупреждаю, без фанатизма, ибо завтра рано утром мы с Вениамином на охоту.

– А я? – поспешно спросил Гена, предварительно получив чувствительный тычок от жены, – мне можно с вами?

– Ну, если есть желание, пожалуйста, – слегка усмехнувшись, ответил Герман, – экипировку мы тебе подберём. Лишнее ружьё тоже найдётся. Ты стрелять-то, надеюсь, умеешь?

– Из охотничьего не приходилось.

– Научим, дело не хитрое. А вы девчата, остаётесь на попечении бабы Фроси. Это моя, так сказать, домоправительница, она из местных. Соседка. Помогает мне по хозяйству. Когда я уезжаю в Москву, они с Митричем за домом смотрят.

– А кто этот Митрич? – спросил Серебров.

– Муж её. Охотник-промысловик. С ним завтра на охоту и пойдём. Надо сказать, что Глушь, несмотря на название, село довольно большое. Здесь всё районное начальство проживает. Народ местный в основном в леспромхозе работает, но есть и особая каста, охотники-промысловики, как Митрич. В общем, люди, как люди. Есть и плохие, и хорошие. Вас девчата на охоту не приглашаю, уж извините, все-таки это дело мужское. Но не беспокойтесь, пока мы с мужиками будем идти по следу «священного» оленя, вам скучать не придётся. Во-первых, банька. Гарантирую омоложение минимум лет на десять. Во-вторых, осмотр окрестностей с экскурсоводом в лице бабы Фроси. Места здесь такие…, ммм, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Впечатлений наберётесь выше крыши. Заодно к столу свежих грибов да ягод наберёте. А при желании можно даже искупаться в озере. Водичка, конечно, бодрит, но для любителей острых ощущений – самое то.

– У нас нет купальников. Ты ж не предупредил, что на самом деле мы едем не на охоту, а на курорт, – улыбнулась Катерина.

– А они вам и не нужны, – хохотнул Борецкий, – в тех местах, кроме бабы Фроси, за вами вряд ли кто-то будет подсматривать. Разве что медведь полюбопытствует.

– Чего? – встрепенулась Элла.