Анисимов заварил ещё кофе и предложил журналисту. Тот, конечно же, согласился. Пар тонкой струйкой тянулся из чашки к потолку, на котором от оконных рам отображались тени, создаваемые вспышками молний.
– Затем его перевели в «Матросскую тишину», а когда построили «Убежище», то, конечно же, «Кровавый флаг» стал первым его посетителем.
– Жуткая история, – округлённые глаза журналиста были тому свидетельством.
– И у каждого пациента здесь своя история.
– Каждый из них убивал сослуживцев? – поинтересовался Владислав, едва ли скрывая ехидство.
– Нет, – снова эта натянутая улыбка в исполнении главного врача «Убежища-45». – Кто-то убивал жён и детей, а кто-то всего лишь создавал воображаемого собеседника, с которым общался как с обычным человеком на протяжении долгого времени.
Журналист долго думал, но всё же решился спросить:
– Я понимаю, что вы запрещаете контактировать с пациентами, но всё же я настоятельно попрошу вас пообщаться хотя бы с двумя-тремя. Я не прошу предоставить в моё распоряжение кровожадных убийц, что обитают в блоке Б. Мне необходимо осветить в статье несколько историй, судеб и жизней. Я хочу, чтобы они сами мне рассказали.
– Поймите, – терпеливо произнёс Анисимов. – Многие из них даже не понимают, где находятся, не говоря уже о том, чтоб рассказать свою историю.
– Их непосредственную историю вы сможете рассказать мне, но я хочу послушать их мысли, рассуждения… Валерий Леонидович, я вас очень прошу.
Анисимов долго мялся. Он мог отказать сразу же, но этот московский журналист не простой писака, который может раздуть из мухи огромного слона. Этому нужна ошеломляющая правда. А ещё есть такая мелочь, как резолюция самой партии. Анисимов не мог перечить самому Совету Министров, иначе сотрудник МГБ нескромно постучит в его дверь и предложит пройти вместе с ним. Это в том случае, если попадётся добропорядочный мгбшник, но таких там днём с огнём не отыскать.
– Хорошо, но особо ни на что не рассчитывайте, – выдохнул Валерий. – Они очень пугливые и недоверчивые. Не думайте, что все они захотят в красках рассказать о своей жизни.
– Мне это и не нужно, – довольно улыбнулся журналист. – Как я уже говорил, мне интересны только их мысли.
– Это противоречит внутреннему регламенту, поэтому будем осторожными, – устало произнёс Анисимов.
Журналист понимал, что руки главврача связаны и пользовался этим.
А затем Анисимов продолжил рассказ о создании «Убежища-45».
В 1949-мгоду больница уже была отстроена. За высокими стенами располагалось два корпуса: один – для тяжелобольных пациентов, другой – дляособо опасных, представляющих криминальную угрозу. Между двумя четырёхэтажными зданиями располагался административный корпус, в котором фактически проживали все сотрудники лечебницы. Кто-то приезжал на длительные смены с различных городов Советского Союза, кто-то жил неподалёку, как, например, сам Анисимов, которого прикомандировали из Москвы в ЗАТО Слободский. В 1951-м году лечебница была уже полностью укомплектована больными со всего СССР, основная волна психических расстройств происходила в первые годы после окончания войны. Случаи дальнейших психических заболеваний были ничтожно малы, люди постепенно отошли от послевоенной депрессии. Но всё же такое случалось. Последний пациент заселился год назад, в 1952-м году. Этот особый случай запомнился каждому, кто знал о существовании «Убежища». Григорий Манаев, служивший после армии в милиции, долгое время скрывал свою истинную личину. На протяжении четырех лет участковый маленького городка в Поволжье вылавливал, по его мнению, немецких диссидентов, которые под прикрытием работали на ФРГ. Манаев выслеживал людей, которых он по каким-то причинам принимал за коренных немцев, и различными способами заманивал их, а затем убивал. Ему казалось, что все они говорят с плохо скрываемым немецким акцентом, однако это было не так. Затем убийства, по все видимости, перестали удовлетворять его, и Манаев стал использовать более изощрённые методы расправы с «фашистскими шпионами» из возрождённого Четвертого Рейха. Своих жертв Манаев усыплял различными способами, либо вероломно похищал, а затем пытал, используя нацистские методы. Он считал, что огонь нужно побеждать огнём. Иглы под пальцы, трепанация черепа… это лишь малая часть того, что Манаев перенял у немцев. По слухам, он пережил плен, где нацисты издевались над советским солдатом как могли. Честный милиционер, в котором местные жители души не чаяли, пытал своих жертв до самого конца, а в итоге варил их живьём, искореняя, тем самым, дьявольскую фашистскую душу из бренного тела. Когда местные жители стали чувствовать неестественный запах из его частного дома на окраине города, тогда и стали возникать вопросы. Маньяк, который будоражил умы советских людей, оказался служителем закона, который сам же и участвовал в собственной поимке. Некоторые врачи отказывались его лечить, желая Манаевускорой смерти, но клятва, данная Гиппократу, не позволяла вносить в себя ремарки по поводу исключения из неё жестоких убийц.
Манаева содержали в изолированной камере, не позволяя пребывать даже в обществе себе подобных. Раздельные прогулки, приёмы пищи, даже развлечения. Порой ему приходилось играть в шахматы с самим собой, правда, человеку, больному шизофренией, это не составит огромного труда. Манаев сопровождался сотрудниками лечебницы и находился под постоянным наблюдением.
Журналист не успевал записывать за быстрой речью главного врача. Анисимов рассказывал так отчётливо и последовательно, будто зачитывал эти истории на ночь своим детям словно сказки. Короткин уже предвосхищал успех статьи, как отметил для себя Валерий. Записывал жадно, слушал с энтузиазмом, не пропуская ни единого словечка.
А когда Анисимов сделал паузу на кофе, Владислав, улучив момент, решил задать вопрос:
– А есть ли шанс на излечение всех этих людей?
– Вся жизнь это шанс, как говорил Карнеги. Но пока что в стенах этой лечебницы такого чуда не случалось. Я предполагаю, что у некоторых больных есть вероятность полного излечения или хотя бы с перманентными ремиссиями, но… У таких, как Манаев, шанс ничтожно мал. К тому же, пациенты, точнее, «криминальные» пациенты, излечившись от своего недуга, будут нести уголовную ответственность за свои деяния уже как дееспособные. Но я думаю, что никто не пойдёт на такое. В «Убежище» куда лучше, чем в тюрьме, и уж тем более, на расстрельном плацу. Если излечившийся пациент не окажется круглым дураком, он будет продолжать притворяться больным, лишь бы остаться здесь. Такой вот забавный парадокс.
– А как же ваши исследования? Неужели так трудно отличить больного от здорового?
– Понимаете, Владислав, – Анисимов поёжился в кресле, принимая удобную позицию. – Завтра сто человек укажут на вас и скажут, что вы психически ненормальный. Вы будете отрицать и чем больше будете это делать, тем сильнее будет казаться ваша невменяемость. Но вы уверены, что абсолютно здоровы. И вот на вас надевают смирительную рубашку, и вы начинаете дёргаться, кричать до потери пульса от негодования и люди, указавшие на вас, только убедятся в своей правоте. Так что это вопрос сугубо философский. Мы можем проводить длительные и даже скрытые наблюдения за пациентами, чтобы проверить его излечимость, но не всегда до конца можно понять, болен ли человек психически или нет.
– И по такому принципу вы забираете всех в эту лечебницу?
– Вы неправильно меня поняли. Пациент, который вчера бился головой об стену, сегодня утверждает, что он нормален. А через день пытается вскрыть себе вены. Тут каждый считает себя здоровым, и эти люди пытаются убедить каждого в этом, в том числе и обычный персонал. Они не просто так попали сюда, и некоторые из них понимают, что, по всей видимости, им не выбраться отсюда до конца своих дней. У пациентов, имеющих достаточно глубокий интеллект, намного лучше получается играть роль «выздоравливающего». Они прекрасные актёры, тонкие психологи. Они практически убеждают тебя в своей нормальности, но затем прокалываются.
– В каком смысле?
– Беседуя с тобой, он вдруг переключает свой взгляд на пустую стену и продолжает говорить с тобой. Их всегда выдают глаза. Не зря же говорят, что глаза – это зеркало души. Так вот, эти зеркала отражают одну лишь пустоту.
Журналисту стало не по себе.
– Ну что, ещё хотите увидеть пациентов «Убежища» воочию? – усмехнулся Анисимов, расслабившись в кресле.
За окном вновь громыхнуло. Освещение замерцало, грозясь отключиться вовсе, но проводка выдержала.
– Ещё сильнее.
– Что ж, ваша бесстрашная любознательность говорит о том, что вы профессионал своего дела, – без лукавства произнёс главврач.
– Что касается бесстрашия… я чувствую себя вполне комфортно среди этих стен. Тут немалое количество вооруженной охраны.
– Это неудивительно. «Убежище-45» относится к режимным объектам, следовательно, нуждается в столь усиленной охране.
– И всё же меня впустили, – слабо улыбнулся журналист.
– Да, меня это удивило. Ну, с приказами не спорят. Возможно, мы наблюдаем новый виток советской журналистики, несущий в себе открытость и честность.
Владислав улыбался, ему было, что сказать по поводу нынешней цензуры, которая лишь слегка ослабла со смертью Сталина. Но сейчас обсуждалась куда более интересная тема, и всё-таки он был интервьюером, а не Анисимов.
– А как проходит ваша жизнь в этих стенах? – Короткин резко сменил тему, уходя из обсуждения прогресса журналистики СССР.
– Это обычная работа. Хм… обычная для меня. Моя рабочая смена заканчивается, и я еду домой. Конечно, срываюсь и по ночам, и в пять утра, когда приезжает какой-нибудь генерал из Москвы. Но в целом… это обычная работа.
– И как ваша супруга относится к вашей обычной работе?
– Я врач. Моя супруга относится к моей работе, как обычная советская жена относится к обычному советскому врачу.
– Вы так часто употребляете слово «обычный», но на деле же вы являетесь главным врачом лечебницы, в которую ссылают ветеранов Великой Отечественной Войны с психическими отклонениями, убийц, людоедов и насильников.
– Владислав… не помню, отчество вы называли?
– Антонович.
– Владислав Антонович. Для слесаря 3 класса работа физика-ядерщика из НИИ будет необычной, однако изучение атомов для этого физика будет самым ординарным делом в его жизни.
– Хорошо, я вас понял, – Короткин показал белые зубы.
Журналист зевнул, и доктор перенял эту заразу.
– Что ж, я полагаю, на сегодня достаточно, – Анисимов символично посмотрел на часы, которые носил на правой руке. – Время позднее.
– Не спорю, – Владислав резко встал. – Простите, что задержал. Вам ещё домой ехать.
– Нет-нет, сегодня я на дежурстве. Да и ехать до дома мне около получаса.
– Беседа, конечно, сумбурной получилась. Но я получил от неё огромное удовольствие. Спасибо вам.
– Да не за что. Надеюсь, статья выйдет подробной и правдивой.
– Обижаете, – улыбнулся журналист газеты «Правда», не замечая каламбура.
– Вас проводят в комнату для персонала. Если что, я на связи.
– Валерий Леонидович, я не посмею нарушить ваш сон.
После обмена любезностями они попрощались. Журналист покинул кабинет главного врача, а тот, в свою очередь, собирался в свою комнату. День выдался трудным, а впереди ещё неспокойная ночь. Врач думал, что чертовски сильно хочет спать, когда добрался до постели, но стоило лечь на свежую простынь, как сон сняло рукой.
В голове бушевал поток мыслей, а также осознание того, что завтра с самого утра ему придётся проводить подробную экскурсию по «Убежищу». По всей видимости, Валерий не увидит свою жену ещё несколько дней, поскольку сверху ему дали прямое указание: обеспечить достойный приём для журналиста, снабдить всей необходимой информацией и проследить за его безопасностью. Сделать это можно только находясь здесь, среди десятков загубленных и страдающих душ.
Звонкие удары по металлическим прутьям окошка палаты раздавались эхом по длинному коридору блока Б. Они звучали размеренно, с математически точным постоянством. Иногда звук раздавался в унисон с раскатами грома.
Сонный охранник медленно подошёл к палате и заглянул в окошко.
– Лёша, опять ты?
– Всегда я, – раздался шёпот из темноты.
Охранник включил свет и увидел пациента, забившегося в угол. Яркий свет всегда оказывал на него негативное влияние. Больной прикрывал рукой глаза, но продолжал говорить.
– Я хочу поговорить с Анисимовым.
– Зачем? – зевал охранник. Он не успел выспаться перед сменой, потому что его годовалый ребёнок внезапно залихорадил.
– Хочу поделиться радостью.
Алексей Виданов, один из последних пациентов, бывший сотрудник МГБ. Служил на фронте до Сталинградской битвы, один из ответственных за исполнение приказа №227. После чего был переброшен в московский штаб для доклада, на фронт больше не возвращался. Отклонения начались в 1951 году, когда он начал избивать своих детей и жену.
– Какой ещё радостью? Не промахнулся в унитаз, когда писал?
– Как ты разговариваешь с майором МГБ?
– Ты уже не майор, Лёша.
Охранник говорил без злобы. Хотя, привычки бывшего инспектора по надзору за осуждёнными давали о себе знать.
– Меня разжаловала власть, которая не имела полномочий этого делать. Я…
– Слушай, у меня нет времени на твои философствования. Что ты хотел от шефа?
– Разговора.
– Завтра он будет делать утренний обход, вот и поговоришь.
– Он пройдёт мимо, как обычно. Меня никто не услышит.
– Он никогда не проходит мимо. Спи, Лёш, утро вечера мудренее.
– О да, – Виданов опустил рукав и посмотрел прямо на охранника. На его лице читалась неприкрытая радость. – Завтрашний день будет лучше и чище. А послезавтрашний… О-о-о, – протянул он, почти припевая. – Он изменит всё.
Надзорный покачал головой. Общение с психически больными никогда не перестанет вызывать удивление. Сколько вещей происходит посреди этих стен каждый день, и каждый раз что-то новенькое. Друзьям на застолье всегда есть что рассказать.
– Отбой, Лёша, два часа ночи уже.
Виданов ответил молчанием. Однако когда надзорщик подошёл к своему посту, он услышал приглушённый смех, отдалённо напоминающий шипение змеи, которая только что почувствовала опасность.
Глава II
Анисимову не потребовался будильник, чтобы проснуться рано утром, с этой ролью прекрасно справился гром. Причём, он был настолько сильным, что окна сотрясались при каждом раскате.
Голова слегка побаливала, что не удивительно. Для человека среднего возраста ложиться в три часа ночи было событием, имеющим не особо приятные последствия. Ещё со студенческой скамьи, учась в медицинском институте, Валерий не высыпался, и это уже вошло в привычку. Затем настал момент затишья, когда он устроился в городскую больницу психиатром, после чего наступила война, а затем и «Убежище-45». Анисимов будто бы вернулся в те годы, когда каждый час сна был равноценен слитку золота. Главврач был готов отдать много за то, чтобы к суткам прибавили хотя бы три часа.
До официального подъёма оставалось сорок минут, и он решил посвятить их себе. Ему нравилась работа, но не настолько, чтобы тратить на неё свободную минутку, когда от тебя ничего не требуется.
Аромат кофе заполонил комнату. Отпив глоток, Валерий скривился от горечи. Хороший кофе из Арабики, который чудным образом привёз его товарищ из далёкой страны, он оставил дома, поэтому приходилось довольствоваться сублимированным в банке. Но всё лучше, чем ничего, тем более, учитывая, что сонливость нужно было прогнать, а кроме кофе Анисимов не находил другого способа. Он мог совершить утреннюю пробежку, но не когда тебе 48, а за окном бушует ливень.
Он бросил взгляд на тумбу и приметил книгу, которую уже давно не открывал. Идеальное утро: книга и кофе. Что может быть лучше? Правда, это была весьма невесёлая книга, которую до сих пор так и не опубликовали, даже после смерти вождя. Это был тягостный роман Евгения Замятина «Мы», который напечатали в прошлом году в нью-йоркском издательстве. Но у Валерия Анисимова был прекрасный друг, который мог достать хороший кофе и любопытную литературу. Друг из таких шишек, которых не обыскивают при въезде в страну. Да и сам Анисимов не опасался проверок насчёт наличия контрабанды. Хотя, он прекрасно понимал, что может сделать «гэбня» за такой вот романчик.
К великому для Валерия Анисимова сожалению настало время обхода. Он неторопливо оделся, накинул белый халат и отправился к журналисту. Как ни странно, тот уже стоял в холле административного корпуса. Короткин, похоже, не спал всю ночь, пребывая в возбуждённом состоянии и предвосхищении. Главврач искренне не понимал этой отчасти инфантильной радости взрослого человека.
– Доброе утро, Валерий Леонидович! – радостно воскликнул он. – Готовы к труду и обороне?
– Я всегда готов, – ответил он с улыбкой. – А вы?
– Вы ещё спрашиваете? Так что, с чего мы начнём?
– Я всегда начинаю обход с блока А. Скажем так, у «некриминальных» пациентов не так всё запущено, поэтому с ними проблем возникает намного меньше.
– Что ж, давайте приступим.
Анисимов и журналист в присутствии двух надсмотрщиков начали обход.
Блок А находился справа от административного корпуса. Все три здания, включая блок Б, находились на одной линии, а перед ними расстилалось огромное зелёное поле с деревьями, скамейками, фонтанами и прочим. Созданное для уюта пациентов место для прогулок поражало своим масштабом, сравнимым с габаритами футбольного поля. А разделял это поле тротуар, ведущий от крыльца администрации до самых ворот, за которыми находилась свобода.
Конечно же, по данному тротуару передвигался и транспорт, потому что хождение могло затянуться не на один десяток минут. Само собой, обычному персоналу приходилось передвигаться пешком от самого КПП, однако для главврача и прочих приезжих шишек была предназначена тёмно-синяя «Победа».
Журналист прибыл сюда вечером, поэтому не смог оценить всех здешних красот. Только сейчас ему удалось это сделать, хотя солнце по-прежнему не собиралось выглядывать из-за громоздких туч.
