– Как вы провели ночь? – тактично поинтересовался Анисимов.
– Писал, – Владислав с гордостью потряс разбухшей записной книжкой. – Пытался запечатлеть мысль, пока она ещё горячая.
– И много написали?
– Пока одни заметки. Над статьёй буду работать уже в Москве, на своей незаменимой машинке.
– Понятно. Обычно мы проводим обход полтора часа, если без эксцессов. Сегодня не будем задерживаться, потому как вы наверняка голодны. Завтрак у меня в полдесятого.
– Лично я готов оставаться столько, сколько нужно. Если будет отличный материал, то я забуду про голод.
«Пациенты для него отличный материал», подумал Анисимов. Может, журналист и был готов слушать бредовые рассказы больных, но Валерию был нужен завтрак. Он не мог есть с самого утра, однако к десяти часам его желудок взвывал от негодования.
– Посмотрим, как дело пойдёт, – туманно произнёс главный врач «Убежища-45».
Они подошли ко входу в четырехэтажный корпус А. Во дворе было пусто, все пациенты выходили на прогулку только после обхода.
За время передвижения по территории больницы журналист успел отметить довольно приятную атмосферу, витающую среди этих стен. Даже пасмурная погода не отменяла этого. Ухоженные дворы, покрашенные лавочки, чистые лестницы, внутри – новейшая отделка. Немалые средства финансировались на содержание этих замков. Для психически нездоровых убийц была создана больница, о которой может только помечтать обычный советский человек. Владислав даже высказал вслух свою нелицеприятную мысль, на что Анисимов возразил:
– Этим людям нужен особый уход. Цвета интерьера подобраны специально так, чтобы не раздражать их внимание, не побуждать к агрессии…
– А также мягкая мебель, чтобы комфортно сиделось и чистые туалеты, уж простите меня, чтобы справить нужду, не раздражаясь. Почему таких больниц нет, скажем, в Сталинграде? Ведь обычные люди также хотят всевозможных удобств.
– Это вопрос не ко мне, – натянуто улыбнулся Анисимов. – Я не строил эту больницу и уж тем более не выделял на это деньги.
– Понятно, – журналист что-то черканул в своём блокноте. Эта привычка невероятно сильно раздражала Анисимова. Ему казалось, что журналист постоянно делает какие-то выводы, которые потом изольёт в свою статейку, и она окажется совсем уж неприятной и дискредитирующей.
Внутри блока А царила сама безмятежность. Пациенты свободно передвигались по корпусу, конечно же, под надзором санитаров. Кто-то смотрел телевизор на просторном диване, кто-то играл в шахматы, кто-то просто общался между собой. Владислав Короткинсперва даже не понял, что находится среди людей с психическими отклонениями. Но стоило ему встретиться взглядом с одним из них, всё сразу же встало на свои места. Высокий, худощавый мужчина тридцати пяти лет, с огромным носом и впалыми глазами замер на месте при виде журналиста и уставился на него так, словно увидел перед собой призрака. Журналист замедлил шаг и немного отстал от Анисимова, а когда последний заметил это, то быстрым шагом вернулся к Владиславу. В это время пациент к нему обратился.
– Я вас знаю, – вытянул он руку.
– Откуда? – поинтересовался журналист.
– Владислав, не обращайте внимания, нам нужно пройти дальше, – начал главврач, но пациент, похоже, его не слышал.
– Вы пели нам вчера, – улыбнулся высокий. – Это была песня о свободе. На-най-на-а-а… ветра дуют нам в спины… най-на-на-на-а-а, мы на свободе и теперь нерушимы…
Журналист остолбенел.
– Паш, уведи его.
Санитару крупного телосложения по имени Паша не составило труда отвести в сторону пациента.
– О чём он?
– Это вам никто не скажет, даже он сам, – с горечью произнёс Анисимов. – Я же вам говорил, не обращать внимания. К тому же, вы можете расстроить пациентов, а если взбушует один, остальные могут подхватить волну и тогда нам их не остановить ещё несколько часов. Такое уже было.
– Простите, просто он так посмотрел на меня.
– Они все так смотрят. Ничего, скоро у вас выработается иммунитет. Увидеть такое – не для слабых духом, однако я вас предупреждаю, дальше будет ещё хуже.
– Я уже понял.
Они двинулись дальше. Валерий Леонидович делал пометки в своём журнале, проверял, все ли пациенты находятся в стабильном состоянии, имеются ли жалобы. В общем, канцелярская работа. Журналист уже не с таким энтузиазмом всё записывал, в его ушах до сих пор звенела песня про свободу. К тому же, последующие пациенты оказались довольно спокойными. Кроме последнего.
Его звали Анатолий Резепов. Он сам представился журналисту, после чего начал говорить без устали. Анисимов пока не стал его останавливать, прекрасно понимая, что журналисту требовался материал.
Резепов рассказал о том, что служил прапорщиком в Красной Армии и ему сразу же присвоили генерал-майора после его знаменитого подвига под Рейхстагом. Анатолий сдерживал натиск немецких войск в одиночку, после того, как все солдаты в его отряде сложили головы в сражении за Берлин. Он оставался в окружении до тех пор, пока на помощь не прибыла остальная часть советских солдат, после чего они вновь подняли красное знамя и ринулись в последнюю дляфашисткой Германии атаку.
Смотреть на этого человека было крайне тяжело. Он выдумывал несуразицы одну за другой. Короткин уже был готов услышать, что именно Резепов поднимал флаг над Рейхстагом, вместе с Егоровым и Кантарией. Но Анисимов вовремя остановил пациента, видя, как в последнем нарастает дикое возбуждение от воспроизводимой фантазии.
– Меня никто не слушает! – возмутился он.
Санитар Павел уже приготовился к привычной работе.
– Подождите, – Короткин обратился и к пациенту, и к главврачу, стараясь утихомирить обе стороны. Будто бы он был компетентен в психологии общения с душевно больными людьми. – Вы сказали, что вас повысили в звании. А что с вами стало потом, после возвращения на Родину?
Вопрос порадовал Резепова. Ему нравилось рассказывать всем о своём статусе генерала.
– Жуков лично наградил меня орденом за мужеством, после чего направил в Москву, в генеральный штаб. Все мои товарищи встречали меня как героя, хотя, я таковым и являлся.
Внезапно Анатолий помрачнел. Улыбка сползла с лица, а вместо неё появилась гримаса горечи и обиды.
– Чего не скажешь о моей супруге. Эта потаскуха и засунула меня сюда!
– Спокойнее. Анатолий, здесь все свои, – спокойным тоном произнёс журналист. – Я вас понимаю, поэтому и хочу выслушать.
Анисимов смотрел на Короткина как на соседского мальчишку, который пришёл в его песочницу и стал играть с его игрушками.
– На вокзале она встретила меня со словами: «Всё будет хорошо, милый, всё пройдёт». Она не верила в меня, не видела в упор генеральскую звезду на погоне. А я ей говорил, показывал орден! Она не верила. Будто я сумасшедший! А потом в штабе меня встретил лично Иосиф Виссарионович, который сказал мне не доверять слухам, которые распространяли завистники.
Владислав понимал, что Резепова привели не в штаб, а в клинику, а товарищем Сталиным выступал её главный врач.
– Поэтому он посоветовал мне отправиться на отдых. В санаторий. Мне тут нравится, – снова спокойным тоном произнёс Резепов. – Тут тихо. Я планирую в следующем месяце вернуться домой. И вновь на службу. Говорят, четвёртый Рейх набирает силу. Я должен оказаться на передовой! Я должен отдать жизнь Родине! Пока вы тут играете в «дурака», я буду вести своих ребят на верную гибель! Сволочи! Предатели!
Теперь его было уже не остановить. Резепов даже не заметил, как его одели в смирительную рубашку. По коридору разносились его негодующие возгласы, которые со временем утихли.
– Довольны? – тихо спросил Анисимов тоном строгой матери, чей сынок только что довёл до слёз свою младшую сестру.
– Не особо.
– Позвольте всё же мне разговаривать с пациентами. Я буду делать свою работу, вы – свою.
Журналист промолчал, подавив свою гордыню. Ему не хотелось ругаться с главным врачом, поэтому он признал свою вину. Или, по крайней мере, сделал вид.
– Думаю, на этом стоит закончить обход, – Анисимов с трудом скрывал своё недовольство. – Павел проводит вас в столовую, где мы встретимся.
Главврач развернулся, махнув длинным халатом, и ушёл. Обход блока Б он проводил уже без любопытного журналиста.
Глава III
Когда Короткин подсел к Валерию, последний уже доедал омлет и готовился к десерту.
Журналист надкусил хлеб, а затем отправил в рот тонкое колечко колбасы.
– Не могу не отметить добротное финансирование лечебницы со стороны государства. Это радует, что для работников и пациентов не существует понятия «дефицит».
Анисимов не мог понять, говорит ли журналист с сарказмом или нет, однако ушедшее раздражение возвращалось вновь. Улыбка Короткина теперь казалась мерзкой, чересчур сладкой. Решив, что журналист ожидает ответную реакцию на своё «тонкое» замечание, главврач попросту промолчал, цепляя на вилку последний лоскуток омлета.
– Мне хотелось бы увидеть заключённых… то есть, больных из блока Б.
Валерий старался жевать дольше, как можно медленнее. Говорить с полным ртом было моветоном.
– Сегодня вы успели его осмотреть. Позвали бы меня, кучу времени бы сэкономили.
«А ещё я сэкономил бы уйму времени, если бы ты провалился сквозь землю», зло подумал Анисимов.
– Я думаю, вы прекрасно помните, для кого я пишу статью, – журналист выделил интонацией слово «кого».
Валерий со звуком отложил вилку в сторону и посмотрел на журналиста исподлобья.
– Сегодня вы увидите блок Б.
И это произошло быстрее, чем предполагалось. Тревожный вой сирен эхом раздавался по всей лечебнице. Анисимов, работая здесь уже несколько лет, до сих пор не мог привыкнуть к этим леденящим душу звукам. Это сразу же возвращало его в 42-й год, когда постоянно приходилось просыпаться под вой сирен. Во время войны даже обычных психиатров направляли на фронт, ибо врач – он и в Африке врач.
Как и на войне, в «Убежище-45» эти звуки не предвещали ничего хорошего.
Бросив завтрак, Анисимов помчался наружу, а Короткин, схватив блокнот с ручкой, ринулся за ним.
В блоке Б произошло происшествие, каких ещё не было в «Убежище». Один из пациентов совершил нападение. Это вся информация, которой обладал главный врач лечебницы, прибыв на место происшествия. И увиденное заставило его ужаснуться, пусть он и не показывал этого даже на лице. В полевых условиях Анисимов повидал немало крови, отрубленных конечностей, разорванной плоти, которую приходилось сшивать. Полевой врач, пожалуй, самая неблагодарная профессия на войне, требующая стальных нервов. Но сейчас, в мирное время, видеть такое был чем-то особенным. Анисимов не отвык от крови, он лишь вспомнил тысячи других случаев, когда приходилось наблюдать за смертью советских солдат. И это было отвратным ощущением.
На ещё зелёной траве лежал человек в неестественной позе. Кровавая лужа пропитала землю. Шейная артерия перерезана, но вот только чем? Главный врач не мог представить, как пациенты могли получить доступ к колюще-режущим предметам, находясь под тщательным контролем.
– Что здесь произошло? – сквозь зубы процедил Анисимов.
Напуганный санитар решил взять на себя ношу повествования, в то время как остальные потупили взгляд. Кто-то из них был повинен в произошедшем, а, возможно, даже и несколько сотрудников.
– Валерий Леонидович, это случилось так неожиданно, – выдохнул санитар. – Мы сами не поняли, как… В общем…
Как поведал санитар, пациенты блока Б совершали обычную ежедневную прогулку. Конечно же, в это блоке работало намного больше санитаров и охранников, поскольку для данной категории больных требовался усиленный надзор. Им запрещалось что-то брать в руки, слишком близко контактировать друг с другом. Только прогулка на свежем воздухе, а затем построение и направление по комнатам. Правда, эти комнаты не многим отличались от тюремных камер по своей структуре, хотя внутреннее убранство создавалось для максимального удобства пациента. Один из пациентов по имени Кирилл Востриков вёл себя как обычно, то есть замкнуто и боязливо. Он постоянно озирался по сторонам, будто пытаясь найти лазейку, малейший шанс выбраться отсюда. Как сказал сотрудник лечебницы, Вострикову было страшно. Внезапно к нему подбежал другой пациент – Алексей Виданов, бывший мгбшник. Он начал что-то нашёптывать Вострикову, а в это время санитары стали приближаться к пациентам, говоря им, чтобы они прекратили контакт. Но Востриков буквально взорвался, стал жестикулировать, что-то выкрикивать. Санитар утверждал, что слышал что-то вроде «я всё расскажу! Они узнают!». После этих слов Виданов накинулся на Вострикова и вцепился зубами в шею. Санитары пытались вырвать его из цепкой хватки, но Виданов напоминал дикого медведя, разрывающего свою жертву на мелкие кусочки. Он рычал, пыхтел, а когда его с трудом оттащили, то захлёбывался кровью своей жертвы.
Когда молодой человек, практически юноша, закончил свой рассказ, то он уже сам начинал дрожать от страха. И его пугал не окровавленный труп, распластавшийся на траве, а взгляд главного врача, который сверлил его до глубин души.
А журналист всё это время записывал с такой скоростью, будто за ним гналась стая волков, а написание текста для него было единственным спасением от них. И Анисимов прекрасно понимал, что теперь его ожидает. В статье будет русским по белому написано, что в главной психиатрической лечебнице Советского Союза имеет место наплевательское отношение к технике безопасности, которое приводит к летальным исходам. Он уже представил звонок, поступивший сверху, в котором генерал МГБ спокойным голосом зачитывает приговор Анисимову. И не быть ему главным врачом, самое минимальное – путёвка в ГУЛАГ, в Мурманск. Если не в Магадан. И эти бесчисленные заголовки в газетах: «Убийцы-рецидивисты разгуливают по зелёной траве без цепей и наручников и разгрызают шеи своих товарищей». Конечно же, Анисимов допускал, что это преувеличение, учитывая цензуру, но он прекрасно понимал, что на его будущем только что поставили жирный крест. И этот крест сейчас обводил карандашом надоедливый журналист «Правды» Владислав Короткин. В его присутствии ничего не получится замять.
– Почему вы допустили такую дистанцию между пациентами? И сами почему так далеко стояли?
– Не знаю, вроде всё было как обычно, – трясся санитар. – Они просто гуляли и…
– Просто гуляли? – Анисимов, никогда не показывающий своих эмоций, начал выходить из себя. – Это убийцы! Кто-то из них ел людей, кто-то убивал собственных детей! И вы просто смотрели, как они гуляют? Вы головой отвечаете за их безопасность, потому что это больные люди!
Он перешёл на крик.
– Валерий Леонидович!
«Только тебя не хватало!», с раздражением подумал Анисимов.
– В должностном регламенте сотрудников лечебницы есть обязанность по надлежащему контрою за поведением пациентов? Может быть, существуют какие-то ГОСТы? Неужели для них не предусмотрены наручники? Ведь вы сами сказали, что они убийцы…
Сволочь будто бы прочитал мысли Анисимова. Заголовки обеспечены.
– Мы во всём разберёмся, я вас уверяю, – Анисимов произнёс эти слова, даже не оборачиваясь в сторону журналиста. А у последнего были ещё вопросы, которые Валерий Леонидович так и не дал задать. – Вы отвели Виданова в одиночку?
– Конечно, Валерий Леонидович.
– Сегодня же соберём комиссию по расследованию, а сейчас мне нужно к Виданову. Григорий, тебя оставляю заглавного, следи, чтобы пациенты сохраняли спокойствие. И если информация просочится в блок А, то я обещаю, все вы полетите со своих должностей. Никаких разговоров об инциденте! Ясно?
Все сотрудники, находившиеся здесь, послушно закивали.
– Валерий Леонидович, я с вами! – помчался за ним журналист.
– Я не могу этого допустить. Требуется особое разрешение…
– У меня есть это разрешение, – внезапно простофиляКороткин куда-то исчез. В голосе появилась сталь и хладнокровие.
Анисимов остановился и повернулся к журналисту. В его глазах он читал что-то другое, совершенно далёкое от былого азарта. Наивный юноша во взгляде этого человека бесследно исчез.
– Вы теперь будете постоянно мне этим тыкать?
– Тыкать? Что вы, конечно же, нет! – вновь эта фальшивая улыбка, которая совершенно не оттеняла ледяного взгляда. – Я напоминаю о долге своей службы.
– Делайте, что хотите, – сохраняя спокойствие, процедил главный врач «Убежища-45».
И он сделал.
Алексей Виданов сидел в углу комнаты с мягкими стенами. На смирительной рубашке виднелись жёлто-коричневые пятна. Он поднял голову и сощурился от яркого света.
– Здравствуй, Алексей, – профессиональная сдержанность Анисимова была выше всяческих похвал.
Больной не ответил, а лишь улыбнулся. Его губы медленно-медленно расползались в ухмылке, а затем вновь каменное лицо.
