– Там нет никакой мамы! – услышал я прямо над ухом строгий женский голос. Кто-то торопливо нёс меня по коридору, или врач, или санитарка. Донеся до кровати, меня швырнули на матрас так, что я несколько раз подпрыгнул на нём, как на батуте. Уже в полёте я рассмотрел, кто это был. Какая-то медсестра. Губы тонкие, злющие.
– Сейчас укол и ремня! – пригрозила медсестра. В довершении ко всему она подняла и закрыла на замок борт кровати. Я спрятался по одеяло и долго не вылезал оттуда. Проходили часы, но с уколом или ремнём никто не приходил. Я осторожно высунул голову из-под одеяла. Борт кровати высоченный, почти с мой рост. Его даже не перелезешь.
Между тем наступил вечер. Хождение по коридору прекратилось. К невыносимому чувству голода прибавилась ещё и жажда. Я встал на ноги, схватившись руками за борт кровати, и оглядел соседние койки, на которых лежали другие дети. На их тумбочках тоже не было ни воды, ни еды.
На следующее утро, только открыв глаза, я увидел, что на моей тумбочке что-то лежит. Я приподнялся на руках и посмотрел, что это такое. На тумбочке стояла пластмассовая тарелка с насыпанной на ней горстью таблеток. Но воды не было. Как же их можно заглотить все без воды? Может это такие таблетки, и их нужно жевать без воды. Я попробовал одну из пилюлей. Едва попав на язык, таблетка вызвала такую адскую горечь, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Я тут же плюнул таблетку обратно.
Пришла вчерашняя медсестра с уколом. И опять началась привычная процедура. Мордой в прутья кровати, унизительная поза, тычки и подзатыльники.
– Да что же они никак не снимаются! – злобно цедила сквозь зубы медсестра. Она что есть силы дёргала за поясок моих штанов, но резинка оказалось тугой, и они никак не хотели сниматься. Это моя бабушка постаралась, вместе с резинкой пропустила в поясе не тянущийся шпагат. Чтоб штаны не спадали.
Покуда сестра увлечённо тискала мой зад, я повернул голову и внимательно рассмотрел её. Ей лет двадцать пять, не больше. Красивая, белокурая. Глаза голубые. Только лицо очень неприятное, злобное. Халат до пупа расстёгнут, виден чёрный бюстгалтер. Потеряв всякое терпение, она рванула за штаны так, что шпагат лопнул. Ну всё, добралась! Я услышал её радостное урчание и свист спускаемого из шприца воздуха. Уж сейчас она отыграется за штаны. Теперь держись!
В этот раз толи из-за нечеловеческого напряжения, толи из-за того, что от удара согнулась игла, но мне удалось не закричать. Вот это да! Я даже сам не ожидал. Похоже медсестра была не мало обескуражена таким поворотом. Это я понял по её взгляду, в котором была злость и сожаление. В следующий раз наверняка постарается взять реванш.
Начался утренний обход. Пришёл мой добрый доктор. Сначала несильно поругал меня за несъеденные таблетки, потом радостно объявил мне, что уколы мне теперь будут делать два раза в день. Значит вечером меня ждёт ещё одно испытание. Я попытался объяснить ему, что без воды таблетки не проглотить. Добрый доктор покачал головой и сказал, что сейчас же даст распоряжение в буфет и воду мне принесут.
Я успокоился и начал ждать.
Прошёл час, потом второй, но воду мне никто и не думал нести. Как и еду. А между тем второй день без еды начал давать о себе знать. Кружилась голова, появилась слабость.
Незаметно я заснул. Сколько я проспал не помню. Может час, может два. Даже сон приснился. Разбудил меня какой-то очень вкусный запах. Сначала я подумал, что у меня начались обонятельные галлюцинации от голода, но потом я повернул на бок голову и увидел, что на моей тумбочке стоят две тарелки и из них поднимается пар! Я волчком завертелся на кровати, схватился руками за прутья и начал карабкаться через откидной борт. Слабость никак не давала мне быстро подняться. Руки соскальзывали, и я всё время падал на подушку. Но я всё-таки нашёл способ, перевернулся на четвереньки и встал на коленках. Теперь я увидел, что лежит на тарелках. На одной из них овощное пюре с большой куриной котлетой, на другой печёное яблоко и кусочек хлеба. А чуть поодаль оказывается ещё и стакан с компотом. От этого зрелища у меня начались спазмы в рту. Теперь бы как-нибудь дотянуться до тарелок. Я перевесился через борт и протянул руки.
– Свет, а ты куда обед дела для десятой палаты? – это кричала одна из санитарок куда-то в другой конец коридора.
– Я отнесла! – отозвалась Света. – Ой погоди, я ж не туда его поставила!
Она опрометью подскочила к моей тумбочке, схватила тарелки и стакан и вмиг испарилась со всем содержимым. Я недоумённо посмотрел на пустую тумбочку. Потом подтянулся повыше и потрогал рукой холодную поверхность. Действительно ничего нет. Так мне обед привиделся что ли? Я плюхнулся обратно на подушку. Нет, наверное, приснился. Вспомнил, что за сон я видел только что. Правда, немного другой. Приснилось, что у меня болит зуб и меня бабушка повела к врачу. Так оно и было совсем недавно, месяц назад. У меня разболелся зуб, и мы с бабушкой поехали на электричке в зубную поликлинику.
Поликлиника находилось совсем в другом районе. Ехать пришлось долго. Сначала на электричке, потом на трамвае, потом идти пешком. Само медучреждение находилось на первом этаже жилого дома. Всякий раз, когда мы с бабушкой приходили сюда лечить мои зубы, мною сразу охватывали чувства тоски и страха. Все стены внутри поликлиники были разрисованы красочными картинками, где весёлые зверятки идут лечиться к доброму доктору Айболиту. Эти картинки почему-то всегда очень угнетающе на меня действовали. Они словно подчеркивали, что здесь с детишками не церемонятся.
Все кабинеты этой поликлиники были оборудованы новейшими высокоскоростными бормашинами, но ими не пользовался никто. Врачи сверлили зубы только допотопными дрелями с ременной передачей. Плакать или охать здесь было запрещено. Если кто-то из детей начинал плакать в зубоврачебном кресле, то его ждало наказание куда страшнее сверла бормашины. К возмутителю спокойствия тут же сбегались врачи из соседних кабинетов и начинался разнос. Доставалось всем, и ему самому, и родителям, и даже тем, кто сидел в коридоре в ожидании своей очереди.
Анестезия не применялась принципиально. Наркоз вообще в советской медицине использовался крайне редко. Это только когда человека, наверное, нужно было полностью напополам разрезать. Наркоз – это роскошь. А приучать к роскоши советского трудового человека непозволительно. Как велит Партия, советский гражданин должен жить в спартанских условиях. И потом, советские люди – люди крепкие и выносливые. Это вам ни какой-то слабенький французик, который помрёт от одного прикосновения скальпеля. Советский человек выдержит всё! Поэтому о применении наркоза в зубоврачебном деле даже и речи не могло идти. В детской стоматологии анестезию с успехом заменяли пощёчины и подзатыльники. Можно ли описать ощущения, когда тебе вырывают иглой живой нерв из зуба? У меня не получается, так как я каждый раз терял сознание. Поэтому, прочувствовать всю гамму удовольствия для того, чтобы в последствии её описать, мне так и не довелось.
В это раз у меня болел молочный зуб. Там была крошечная дырочка и у меня были все основания думать, что сегодня всё обойдётся малой кровью. Сверлить глубоко не будут, нерв рвать не будут. Поставят только пломбу.
И вот я уже сижу в знакомом кресле. Докторша неприятная. Мрачная, хмурая, как с похмелья. Сердце всё равно колотится. Волей-неволей смотрю на стоящий рядом лоток от предыдущего больного. Там лежат огромные клещи вперемежку с кровавыми ошмётками и грязной марлей.
– Ну, показывай, где болит! – пробурчала она, усаживаясь на стул рядом со мной.
Я молча показал пальцем на зуб.
Врач осмотрела дупло, постучала зеркалом по зубу.
– Да хрен ли тут лечить ещё!
Она схватила с лотка клещи, вцепилась ими в зуб и одним движением выворотила его из челюсти. Если бы я был готов, я бы не издал ни звука. Но это произошло неожиданно, и я глухо застонал, а из глаз непроизвольно покатились слёзы. Вслед за вырванным зубом изо рта выхлестнул фонтан крови, заливший рукав и отворот на халате докторши.
– Это что такое? – взвизгнула она. – Ты кто, мужчина или нет? Потерпеть он не может!
Докторша вскочила со стула, выбежала в коридор.
– Так, где бабушка Медведева? Кого привела-то сюда? Не то парня, не то девку! Подумаешь, зуб ему удалили молочный! Разорался на всю поликлинику! В армию пора, а он воет!
Я не помню, что говорила в оправдание бабушка. Всю дорогу до дома я чувствовал себя виноватым, кровь заливала рот, я сплёвывал огромные кровяные сгустки и утешал себя тем, что такое наказание заслужил за своё малодушие.
Я отвлёкся от воспоминаний, приподнялся на руках и ещё раз посмотрел на тумбочку. Глупости, конечно. Ничего там нет и не было.
На следующий день меня перевели в палату. Точнее перевезли вместе с кроватью. В палате было намного хуже, чем в коридоре. Окно распахнуто настежь, несмотря на то, что на дворе стоял ноябрь и шёл снег. Холод невыносимый. Я закутывался в тонкое одеяло, но оно согревало очень слабо. Рядом со мной, за ширмой лежал какой-то мальчик по имени Кися. Какое странное имя, не правда ли? Я никогда такого не слышал. Мне показалось, он немного постарше меня. Он всё время метался по кровати и звал маму. Меня начало разбирать зло на него.
«Ишь ты, слюнтяй! Потерпеть не может! Мамочку ему подавай!»
Я встал на ноги и, отвернувшись от Киси, начал смотреть в открытое окно. Окна палаты выходили на крышу какой-то хозяйственной пристройки. И на этой крыше лежала варёная сосиска. Смешно! Кто-то выбросил из окна. Первым сосиску заметил голубь. Он подлетел к лакомству и начал торопливо отрывать огромные куски. Съесть сосиску нужно быстро, пока сюда не слетелись все его сородичи. Через минуту прилетел воробей. Голубь, увидев потенциального соперника, перестал есть, надулся, как шар и свирепо закукарекал. А вот этого делать не стоило. Хитрый воробышек улучил момент, пока голубь крутился вокруг своей оси, подскочил по ближе и отволок сосиску в сторону. И без всякого зазрения совести, начал употреблять её прямо на глазах её бывшего хозяина. Голубь перестал крутиться. Долго смотрел на воробья, смотрел тупо и злобно. Потом, словно лунатик подковылял к воробью и от души долбанул его клювом.
Долго стоять на кровати из-за слабости уже не могу, пришлось опять лечь. Я бы сейчас от сосиски не отказался. Дома их терпеть не мог, а тут съел бы штук двадцать за раз. Размышляя, с чем лучше есть сосиску, с томатным соусом или с горчицей, я снова впал в полусон, в полузабытье.
Проснулся я от крика и громких шлепков на всю палату. На Кисей стояла знакомая мне медсестра. Что-то злобно приговаривая, она то и дело отпускала на его тело хлёсткие удары ладонью – по голове, по плечам, по спине.
– Я кому сказала, лёг, как положено! Что непонятного? Мне укол надо сделать!
На каждый удар Кися отзывался протяжным стоном, но никаких телодвижений от него более не следовало.
«Чего это она его так бьёт? – со страхом подумал я и ещё глубже залез под одеяло. – Он и так еле жив!»
– А ты чего смотришь? – медсестра перевела взгляд на меня. – Сейчас и до тебя очередь дойдёт! Когда я подойду, чтоб попа наготове была! Я не собираюсь тут возиться с вами!
Как же она надоела! Достала её злобная физиономия, достал её расстегнутый халат с торчащим лифчиком! Достало её злорадное дыхание у меня над ухом! Я так и не понял сделала она укол Кисе или нет. Обойдя обе кровати, медсестра приступила ко мне…
Всё как обычно. Носом в прутья, подзатыльник. Боли не чувствую. Ягодицы одеревенели от уколов. Мне кажется там уже нет живого тела, один огромный деревянный синяк. А моя фурия, всё ещё вдавливает шприц. По-моему, ей и самой странно, какого чёрта я перестал орать? Даже и налупить не за что!
Но вот дверь хлопнула, кажется, ушла. Кися снова начал метаться и звать мать.
А у меня ко всем радостям прибавился ещё и мучительный кашель. Пока я лежал в коридоре кашля не было. Он начался здесь, в палате, из-за холода. Закрывать окно никто не собирается. Мне самому из кровати не выбраться. Теперь ещё и дверь в палату открылась. Начался сквозняк.
В коридоре образовалась какая-то суета. Врачи, санитарки, медсёстры бегали туда-сюда, таскали большие полиэтиленовые пакеты, набитые бананами, яблоками, апельсинами. Это были передачи для детей от родителей. Все пакеты стащились в ординаторскую. Мне даже показалось, что я видел знакомый пакет с большой матрёшкой. Такие пакеты были только у моей мамы, она приносила их с работы.
Я обрадовался. Сейчас там, в ординаторской, все пакеты разберут, рассортируют и начнут разносить передачи. Я тоже хочу банан. И яблоко, и апельсин. До самой ночи, я с надеждой всматривался в дверь, ожидая, что она вот-вот распахнётся и нам с Кисей принесут такие долгожданные подарки. Но наступила ночь, и кроме солидного тычка огромной иглой от своей любимой медсестры, я так ничего и не дождался. Ни банана, ни яблока, ни апельсина.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69147463&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
