4.(окт.1985) Ура! Сегодня за меня отомстили! Вчера из
психосоматики выписывался больной, некто Черевкин. Он
попал к нам с медикаментозным психозом – то ли случайно
залетел в сумасшедший дом, то ли нет, теперь уже не
скажешь. Когда Сучк. подписывал ему больничный, тот
спросил: – Правда, что вы, психиатры, получаете надбавку за
вредность? – Правда. Двадцать пять процентов.
– А какая вредность имеется в виду?
– Ну, бывают возбужденные больные, немало психиатров от
них пострадало… – Ну, тогда за меня вам уже заплатили, –
заявил Черевкин и отвесил И.М. звонкую пощечину. Надо было
видеть после этого И.М.! Весь багровый, но одна
щека значительно краснее другой… Все, давясь от смеха,
старались не попадаться ему на глаза – он метал громы и
молнии. А что он мог сделать? Больной в своем праве – может,
он шизофреник? Можно, конечно, отправить выписку в
районный диспансер, где он не состоит на учете… Но кто
докажет, что дать пощечину мерзавцу-заведующему – это
признак неадекватного поведения? Аплодирую Черевкину.
11 о. У меня больные – почти сплошь старушки, которые
страдают больше не от стресса, а от возрастных изменений
психики. Психотерапевтировать их – одна морока! Они до
бесконечности вязнут в своих переживаниях, а
антисклеротических препаратов у старшей сестры Анастасии
Виллимовны нет. Но я же знаю, что их выписывали!
Меня сегодня вызывали к Аришиной, зам. главного по лечебной
части.Сидит за столом такая истощенная мадам в
перманенте, а глаза абсолютно пустые. – Мне Игорь
Михайлович пожаловался, – говорит, – что вы
не желаете выполнять свои должностные обязанности -
отказываетесь работать в его отделении. – Я ни от чего
не отказываюсь, но меня брали на работу не
в психосоматику, а в стрессовое… – Да вы не бойтесь,
Александра Владимировна, – перебила
меня она (у нее вообще манера такая: никогда не
выслушивать до конца). – Конечно, у Сучкова больные не
такие смирные, как в вашем стационаре, но ведь с вами
будут санитары – если что, они вас защитят. – Да не
боюсь я душевнобольных! Поймите, Валентина
Юрьевна, там может работать любой психиатр. Я же – не
просто врач, но психотерапевт с многолетним стажем… – Что
это у вас за избирательный подход такой?
Несоветский, прямо скажем, подход… Почему вы разделяете
пациентов на чистых и нечистых? Значит, вашим
"несчастненьким", которые дурью маются, психотерапевт
нужон (она так и сказала: нужо’н), а по-настоящему
больным бедолагам с пятого этажа этого не положено? Ну что
тут скажешь – дура дурой! Косолапов мне говорил,
что ее посадили на это место, потому что так от нее вреда
меньше, а то залечит кого-нибудь насмерть… Интересно,
как она представляет себе сеанс психотерапии у постели
алкаша, мечущегося в белой горячке? А насчет санитаров -
это она здорово придумала. У нас санитары все как на
подбор – недавние выпускники лечебно-трудового
профилактория[5 - *Лечебно-трудовой профилакторий, ЛТП – заведение закрытого, почти тюремного типа, куда по решению суда направлялись на «лечение» алкоголики и наркоманы. В России были закрыты в 1993 г. указом]. Когда запьют, их откачивают тут же в
отделении, а если пьют слишком долго – отправляют
обратно, в ЛТП. Если кого-то и нужно опасаться, то именно
их, а не "бедолаг" – например, про Викентия по прозвищу
Витамин, здоровенного парня со стеклянным взглядом,
говорят, что он насмерть забил двух больных… Да ведь
ничего не докажешь."
Итак, я узнала имя одной из врагинь моей покойной сестры – Валентина Юрьевна Аришина. Пусть ее дальнейшей судьбой займется Эрик…
"17, (окт.1985) четв. Сегодня в стрессовом день
Богоявленской. Я ей нажаловалась на старшую сестру,
которая не выдает препараты. Учитывая характер
профессорши, я сказала, что и ее блатная П. тоже их не
получает. Галина просто взбеленилась! Тут же встала и
направилась к старшей, вся свита – за ней, а я в самом
хвосте. И надо ж было случиться такому совпадению – в тот
самый момент, как мы вошли, бледная, как белый больничный
табурет под ней, Виллимовна разговаривала с ревизорами из
КРУ*[6 - *КРУ – контрольно-ревизионное управление]. На полу, на столе, на тумбочках валялись пузырьки и
коробочки с самыми дефицитными лекарствами – большая
часть из них с просроченными сроками годности! Тут по
театральнымзаконам должна была последовать немая сцена.
Но ее не было, благо все вопили, как сумасшедшие:
Богоявленская – на Виллимовну, та отбрехивалась, а
прибежавший на шум Сучк. вопил безадресно, на всех сразу.
Я вспомнила, что работаю в сумасшедшем доме. Стойкие
бабы-ревизорши из КРУ тоже пытались повысить голос, но
куда им до наших! Я зажала уши руками и убежала к себе в
ординаторскую. Интересно, Виллимовна одна воровала или
на пару с И.Л.? Скорее, второе.
24 (октября). Я опять поссорилась с Г.П. – я ей в глаза
сказала, что ее блатная Антонина П. – не несчастная
страдалица, которая приходит в себя после тяжелой болезни
(у нее был выкидыш), а развратная баба, которая свила
себе гнездышко в мужской палате и пьет с мужиками – их
выбрасывают из стационара одного за другим за
употребление спиртного, а ее трогать не смеют – как же ее
выписать без разрешения професорши? Г.П. нахмурилась и
заявила всем нам, что надо уметь отличать парадоксальную
реакцию на душевную травму от банальной распущенности, а
мое дело – не думать, а выполнять, "а то слишком много
вас, умников развелось". Мне бы смолчать – а я возьми и
ляпни, что в Ленинграде на моей родной кафедре меня учили
именно думать. Дело с Виллимовной замяли – ей вынесли
строгийвыговор с занесением "за халатность".
