Маргарита Мартынова "Дама под вуалью"

– Смитсон ударил меня первым, сэр, – возразил матрос со все той же надменностью.

– В самом деле? – в голосе Бена Джордана промелькнуло сомнение. – А разве не вы изначально ему нагрубили?

– Возможно… Но я не могу сказать, почему это произошло, – вдруг смутился Инглес, и его растерянность выглядела искренней.

Наблюдавший за этим разговором капитанский помощник повел бровями, а Бен Джордан поднялся с кресла:

– То есть, вы хотите сказать, что не помните, как нагрубили Смитсону?

– Я просто не знаю, почему это сделал. Кажется, он толкнул меня.

– Именно так и было, – в голосе капитана была усмешка, пытливый взор его маленьких глаз сверлил матроса с поразительным упорством. – Смитсон вас толкнул, а вы ответили ему в таком тоне, будто он не такой же простой член экипажа, как и вы. Вы сочли себя выше Смитсона, Инглес?

– Не могу ответить, сэр, – ответил тот, не глядя на своего капитана. – Думаю, это связано с моей болезнью.

– Вы хотите сказать, амнезией?

– Да, с ней, – кивнул матрос.

Капитан Джордан прошелся по кают-компании, глядя себе под ноги. Его помощник молча посматривал то на одного, то на другого участника разговора, словно пытаясь понять, что ему надлежит сделать со своей стороны.

– Вы ничего больше не хотите мне сообщить, Инглес? – спросил вдруг капитан, останавливаясь.

– Нет, – ответил тот и поправился: – Нет, сэр.

– Сколько вам лет?

– Врач, к которому я обращался на Багамах, предположил, что около тридцати пяти.

– А по поводу ваших проблем с памятью он ничего не рассказывал? – капитан Джордан устремил на него пристальный взор.

– Лишь, что медицина здесь бессильна.

– Что ж. Тогда хочу напомнить следующее: драки между членами команды, да еще прямо на палубе, я не приветствую, Инглес..

– Понимаю, сэр…

– Если это повторится снова, вы будете наказаны, – продолжал тот. – А также я считаю своим долгом предостеречь вас: парни служат у меня не первый год, многие между собой дружны. Не заводите врагов, Инглес. Помните о том, что вы не английский король.

– Да, сэр.

– У меня все. Можете вернуться к своим обязанностям, – махнул рукой капитан и, когда они с помощником снова остались вдвоем, осведомился:

– Что вы по этому поводу думаете, мистер Норрис?

– Позвольте я еще спрошу, сэр… – замялся тот. – Вы полагаете, этот человек лжет?

– Скажем так: я не исключаю такого варианта, – после паузы ответил Бен Джордан, пожав плечами. – Но может и говорить правду. Ранее вы спросили меня, почему я взял его на судно. Отвечаю: потому что он – моряк. И хороший моряк. Он – отличный матрос и, возможно, его познания гораздо шире, чем сейчас нам кажется. Однако вокруг этого человека слишком много неизвестного. Он называет себя Джонатан Инглес. Очевидно сразу, что имя ненастоящее, но сей факт он объясняет тем, что получил его от команды французского судна, подобравшего его в море… А настоящее свое имя он не помнит. Однако, мистер Норрис, он одернул Смитсона тоном человека, который не привык, чтобы себя так вели по отношению к нему.

И капитан сделал многозначительную паузу.

– Вы полагаете, сэр, он – из политических беглецов, и все, что мы видим – лишь хорошо продуманная история?

– И в том, и в ином случае с нашей стороны лучше не разжигать конфликта. Если этого человека разыскивают в Европе, возможно, мы сможем получить хорошую оплату как за его выдачу, так и за его сокрытие. Если же Инглес говорит правду хотя бы частично, то на моем судне будет просто опытный моряк, – и прибавил: – Передайте через боцмана, пусть команда будет к нему чуть менее задириста, и объясните в двух словах, почему. Кто знает, чем все это может обернуться в дальнейшем.

********

За три месяца до описанных событий. Барбадос.

– И почему я так нервничаю? – капитан корабля, носившего элегантное название «Сияние», покрутил пуговицу на парадном жилете и повторил свой вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему же? Я всегда был спокоен даже в бурю… Мне кажется, Уильям, или я неровно подстриг усы?

– Роджер Элфорд всегда в отличной форме, с любыми усами, – смеясь, ответил его помощник, рассматривая людей на берегу.

Их бриг был единственным судном, стоявшим на якоре в гавани острова, однако и он уже готовился к отплытию, так как на Барбадос зашел исключительно для того, чтобы принять на борт пассажиров. Команда заняла свои места в ожидании приказов. Капитан и его помощник стояли у фальшборта, и рослая статная фигура Уильяма Гилмора забавно смотрелась рядом с неуклюжим добряком Роджером Элфордом. Они служили вместе довольно давно, и ни десятилетняя разница в возрасте, ни служебная дистанция не мешали им поддерживать довольно дружеские отношения.

– Когда вы в последний раз видели племянницу, сэр?

– Ох, Уильям, мне проще сказать, сколько раз я вообще ее видел! – воскликнул капитан «Сияния», нахлобучивая шляпу на лоб, и выдержал паузу, изучая очертания городской церкви на горизонте. – Дважды! Первый раз – почти сразу после ее рождения, совсем крошкой, второй – около шести лет назад, еще при жизни ее отца. И сейчас я ужасно волнуюсь! Розалин почти семнадцать лет! Ровно столько было моей сестре, когда она сбежала в Вест-Индию с французским дворянином.

И под его усами расплылась довольная улыбка.

– Если вы хотели изобразить праведный гнев, у вас это не выходит, сэр, – усмехнулся Уильям, доставая из кармана бордового камзола портсигар. – Вы сияете, как новенький шиллинг.

Старый моряк с нарочитой задумчивостью изучал солнечные блики на воде:

– Наши родители простили Анне ее поступок, когда я принес им весть о том, что она счастлива с виконтом на Барбадосе, и у них растет прелестная дочурка. А вот известие о том, что старый граф Деберье желает признать внучку, меня даже удивило.

– Ну, – Уильям пригладил бакенбарду, – девочка рождена в законном браке, и вряд ли может нести ответственность за то, что ее родители кого-то там ослушались.

– Ох, друг мой, мало ты знаешь о капризах аристократов! – Роджер Элфорд похлопал по карманам в поисках трубки. – Шарль Деберье и слышать не хотел о любви единственного сына к какой-то английской белошвейке… И, насколько мне известно, за все эти годы так и не пытался связаться с ним. Это я взял на себя дерзость направить старику письмо с известием о том, что Розалин теперь сирота, и я хочу забрать ее в Англию. Однако он затребовал привезти ее в Париж, как последнюю, кто пока еще носит фамилию Деберье. Дескать, она – это все, что у него осталось. И, черт возьми, Уильям, это справедливо! Старость делает людей умнее. Я уже чувствую это по себе.

И Роджер Элфорд топнул ногой.

– Не могу поддержать, сэр, – улыбнулся его помощник, театрально вертя головой по сторонам. – Я ни одного старика на этом судне еще ни разу не видел за все годы, что плаваю с вами, а еще…

– Мистер Гилмор, – дрогнувшим голосом перебил его тот. – Взгляните вон туда… вон те фигуры… неужели?..

Уильям резко повернулся в указанном направлении: изящно лавируя между торговцами, зазывалами таверн и продажными женщинами, пытающимися найти клиентов, вдоль причала шли две дамы, которых можно было бы принять за мать с дочерью, а чуть поодаль, стараясь не отставать, какой-то растрепанный мальчишка с усилиями толкал тележку, груженую чемоданами и коробками.

– Да, это точно они, – заволновался капитан Элфорд и попытался выровнять шляпу, затем махнул рукой и бросился встречать своих пассажирок.

– Ник! – крикнул Уильям одному из матросов. – Забери багаж у дам!

– Дядя Роджер? – с долей сомнения в голосе спросила юная девушка в платье цвета сирени, останавливаясь у трапа и изучая коренастую фигуру капитана «Сияния».

– Розалин! – воскликнул тот. – Деточка, Боже мой! Якорь мне в бухту, да ты прекрасна!

С проворством юнги он сбежал вниз и заключил племянницу в объятия, да так крепко, что та только охнула.

– Дядя, это Сесилия, – сказала она, когда эмоции старого моряка немного улеглись, и указала на сопровождавшую ее женщину лет сорока с небольшим. – Помнишь ли ты ее?

– Если это та самая Сесилия, то конечно!

– Я служила дому доктора… то есть, виконта… почти тринадцать лет, – с некоторой иронией отозвалась та, заправляя ленты на своей шляпке. – Здравствуйте, мистер Элфорд. Вы почти не изменились.

– Дамы, попрошу на борт! – объявил тот, решив удержаться от ответных сравнений. – Дует прекрасный ветер для того, чтобы выйти в открытое море! Надеюсь, вам понравится мой корабль!

Медленно поднимаясь на судно, Розалин вдруг остановилась, обернулась на залитый солнцем Барбадос и робко вздохнула, чуть опустив веки. Затем убрала за ухо выбившийся из прически светлый локон и продолжила подъем.

– Мадемуазель, осторожно! Позвольте, – Уильям Гилмор с полупоклоном подал ей руку и растерялся, увидев в зеленых глазах девушки печаль.

– Что-то случилось?

– Ах, ничего, – ответила та и прибавила: – Я никогда не покидала этих земель. И уже не вернусь сюда… У меня странное ощущение и оно пугает меня…

– Розалин, – капитан Элфорд шумно вклинился в их диалог, – представляю тебе моего помощника и просто надёжного человека Уильяма Гилмора.

Тот медленно поднес узкую девичью ладонь к своим губам. В ответ она задержала дыхание в волнении и быстро отвела взор.

– Сколько же времени должен занять путь до Франции? – осведомилась Сесилия как бы между прочим, осматривая палубу, и с видом учительницы сцепила ладони в замок.

– «Сияние» идет в Англию, мадам, – любезно поправил ее Уильям. – Оттуда вы с капитаном и мадемуазель Розалин отправитесь в Париж. Если погода будет нам благоприятствовать, то все плавание займет не более трех месяцев.

– Все по местам! Отдать концы! – разлетелся над палубой зычный голос капитана, и на судне воцарилось оживление.

Роскошный бриг, хлопая натянутыми парусами, выходил в открытое море. У иллюминатора каюты, которую предоставили двум пассажиркам, стояла юная девушка с вьющимися светлыми волосами и дрожанием ресниц провожала очертания острова, бывшего ее домом.

ЧАСТЬ 1. ДАМА ПОД ВУАЛЬЮ

Париж. 1817 год.

Грустный декабрьский дождь барабанил по крышам домов, смешивался с мелкими снежинками и норовил забиться в воротники случайных прохожих, заставляя их ускорить шаг. Мальчишка в дырявых башмаках, упрямо радуясь жизни, носился по улице, пытаясь собрать побольше воды в свою потрепанную бескозырку, и с поразительным проворством перепрыгивал через лужи. По мостовой промчался крытый фиакр с плотно опущенными шторами, и вслед ему раздался раздраженный лай спрятавшейся в арке собаки. В стороне Монмартра неустанно гремели строительные работы, гулким эхом разлетаясь над округой.

Баронет Джордж Беррингтон, обосновавшийся во Франции около года назад в качестве дипломатического посланника Британии, расположился в кресле в своей гостиной, с пытливым видом перебирая пришедшие за день письма. Большинство из них он отбрасывал на другой конец стола, едва распечатав, некоторые задумчиво швырял в корзину для бумаг. Одно послание он прочитал трижды, гневно сверкая темно-синими глазами, а затем схватился за письменный набор. Набросав несколько слов прямо поверх одного из присланных конвертов, он вытянул ноги и удовлетворительно кивнул своим мыслям.

За окном, совсем близко, раздался скрип колес, который сопроводила громкая ругань. Баронет уже хотел встать, чтобы утолить свое любопытство на тему французского умения решать конфликты, но тут взгляд его упал на поднос, где в стопке еще непросмотренной почты виднелся уголок конверта из выбеленной тонкой бумаги.

Сердце сэра Джорджа стремительно взлетело вверх и снова заняло свое место, учащенно забившись. Сделав глубокий вдох, словно боясь спугнуть это послание, он аккуратно взял письмо и с закрытыми глазами вдохнул густой аромат женских духов. Несколько мгновений баронет не шевелился, наслаждаясь своим состоянием, затем позвонил в серебряный колокольчик, расплываясь в улыбке, которую не удавалось скрыть.

Вошел лакей с тщательно прилизанными усами и выпрямился в попытке втянуть тугой живот.

– Сэр?

– Скажи мне, Геральд, – баронет показал ему строгий конверт без единой надписи. – Откуда это?

– Все подобные письма, сэр, – невозмутимо ответил слуга, – были принесены уличными мальчишками без каких-либо пояснений. Это доставили рано утром.

– Почему ты не сказал мне сразу?

– Не было приказа, сэр, – на лице Геральда не дрогнул ни один мускул. – Это ведь не единственные письма для вас от дам.

– Это – особенные письма от особенной женщины, – заметил сэр Джордж, шевельнув бровями, и прибавил: – Хотя бы потому, что я даже не знаю имени отправителя…

Он с усмешкой покачал головой, словно удивляясь собственным словам, затем жестом выставил лакея и поднялся с кресла.

Джорджу Беррингтону было около тридцати лет. Как единственный сын своего отца, он унаследовал титул и скромные владения семьи, но до сих пор не обзавелся своей. Он любил игру в карты, выдержанное вино, общество красивых женщин и грезил мечтами о членстве в палате лордов. Будучи склонным к расточительству, он щедро платил прислуге и различного рода мастерам, чем в считанные месяцы завоевал в Париже репутацию приятнейшего джентльмена. В высшем обществе его имя было на слуху, и этот факт мог легко объяснить тайные письма от поклонницы. Вот только, от какой именно сэр Джордж до сих пор не мог и догадаться. Есть ли ответ в этом очередном послании?

Он щелкнул языком и решительно вскрыл конверт.

– «Я два дня была лишена возможности увидеть Вас, – витиеватые буквы складывались в длинные строчки по диагонали листа. – Как глупо, о, Боже, мучиться любовью и не иметь счастья вкусить ее. Мне не достает даже смелости заговорить с Вами, так как нет ничего страшнее для женщины выказать запретное чувство. Но при одном только упоминании Вашего имени, я чувствую, как мое сердце выпрыгивает из груди, а голос начинает дрожать. Предательские, тайные мечты почувствовать Ваши объятия, сэр Джордж! Что же делать с этим… Нет, Вы не понимаете. Что Вам до безумной страсти несчастной женщины, которая даже не смеет признаться в этом самой себе, но задыхается, лишь только замечает Вас на улице…»

– О, ведьма, – прошептал баронет, поправляя воротничок. – Я уже готов отдать любые деньги за возможность увидеть ее. Молода ли? Безусловно. Хороша собой? Не уверен, но женщина, которая охвачена пламенем любви, привлекательна своим безумием.

Он закусил губу и продолжил чтение.

– «Не имея возможность встречаться с Вами лично, я готова позволить Вам написать мне письмо, сэр Джордж. Разрешить бумаге передать мне Ваши прикосновения и слова, если Вы можете хоть немного поддержать влюбленную в Вас даму. Ваше послание вы можете отдать одноглазому мальчику – чистильщику обуви с площади Шатле. Надеюсь на Ваше благородство и слово, что Вы не будете искать встречи со мной. Навеки Ваша».

Едва дочитав последние строчки, баронет упал в кресло, подвинул к себе письменный набор и яростно потряс колокольчиком.

– Геральд! – возмущенно воскликнул он. – Геральд!

– Сэр! – напуганный криками своего господина лакей вбежал в гостиную, чуть не споткнувшись о ковры.

– Бумага! Здесь нет бумаги для писем! Немедленно! И приготовь мне плащ!

– Будете выезжать?

– Нет, я пойду пешком и письмо отнесу сам! Неси срочно бумагу!

И Джордж Беррингтон зажмурился в попытке унять стук сердца.

…Спустя час молодой мужчина в надвинутой на лоб шляпе появился возле фонтана на площади Шатле, где мальчишка лет двенадцати с пустой левой глазницей уверенно орудовал обувной щеткой. Дождавшись, когда тот осободится, джентльмен медленно приблизился и поставил ногу на стульчик. Несколько мгновений мальчик смотрел на практически блестящие туфли нового клиента, затем медленно поднял голову.