А еще мне вспомнился один мужик-работяга, с которым довелось случайно познакомиться. Его имя уже не помню. Было это давно, еще в Усть-Илимске на лесосеке. Привлек мое внимание долговязый и худой, с ввалившимися голубыми глазами, угрюмый дедок. Рабочий день закончился, все лесозаготовители ушли отдыхать в домик-бытовку. А он сидел у костра, палкой ворошил угли и завороженно смотрел на огонь. Ужинать не стал, сказал, что не приучен он к горячей пище.
Я поинтересовался:
– Почему? Давай, братан, поговорим.
Он ничего не ответил. Тогда я достал из рюкзака бутылку водки и приготовился заварить в котелке с водой, который грелся на костре, порцию лапши быстрого приготовления «Доширак». Но мужик остановил мой порыв.
– Водку не пью. Ты кипяток зазря на лапшу не расходуй, – попросил он, – завари лучше туда три или четыре пачки чая. Ну, сколько не жалко тебе, начальник, – заговорил мой новый друг.
– Да не начальник я. Просто грибник. Наши парни на этой деляне пашут, вот и подошел. Машина у меня заглохла здесь недалеко на просеке. Думал погреюсь, а тут ты сидишь.
Мужик улыбнулся. Потом он деснами беззубого рта крошил скрученные в спирали комочки лапши, глотал их, запивая горячим чифирком. Он был несказанно доволен такому простому человеческому вниманию. Мы познакомились.
– Понимаешь, Серега, от чифира я балдею. А еще он тепленький такой. Заодно в желудке размягчает лапшу, как бы приготавливая закусь. Хошь, попробуй, не пожалеешь.
– Не, мне, братан, водочки бы хлебнуть, – задумчиво ответил я и налил себе граненый стакан до самых краев.
– А я привык сырые макароны или лапшу студеной водичкой запивать. Чай тоже сухим пережевываю, глотаю, запивая водичкой, и все дела… У нас, чтобы не сгинуть, такая привычка была очень нужна. А еще таежные коренья, грибы, ягоды выручали, ну, когда в бега из лагеря подашься. Вот так и жил от одного приговора до другого.
– Выходит, что твой желудок универсален: и кастрюлей для готовки пищи и варочным котлом, и заварником для чая работать может? – в недоумении спрашиваю я.
– Выходит, что так, – задумчиво отвечает собеседник.
Мужик радовался сегодняшнему своему празднику живота и сознания, неожиданному простому и теплому общению. Подобное счастье доводилось ему испытывать иногда в той прошлой жизни, но было это не так часто. Оказалось, всю свою сознательную жизнь он провел на зоне, попав туда еще мальчишкой по малолетке. Потом понеслось… Был он старшим в семье. Отец погиб на войне, а их семья, мама и три младшие сестренки, голодали. Вот мальчишка и пошел воровать колоски да хлебное зерно. Потом мамка стряпала из них оладьи. Ели сами от пуза. Да еще малец умудрялся их обменивать на молоко. На том и попался. Нет бы побудить к себе жалость откровением о бедственном положении семьи, а он окрысился, был дерзок… А там судьи сильно разбираться не стали, посадили вора. Спустя время он узнал, что мамка померла, а сестер забрали в детский дом. Войдя к нему в доверие этим скромным для меня и очень ценным для него вниманием, я невольно расположил мужика к себе. Он немного отогрелся душою и разговорился, хотя и был не очень-то многословен.
Потом уже я еле-еле сдерживал себя, чтобы не заплакать, нет, зарыдать, заорать, завыть на всю тайгу: «Люди, что же это такое происходит! Так же нельзя!»
А мой собеседник сидел в томном забытье. Его взгляд утонул и растворился в пыхающих искорках тлеющего таежного костра.
Мужик-то сидел, мотал свой срок ни за что. Так получилось. Так сложилась его жизнь. Он принимал все как есть. На свою судьбу не жаловался. Он даже не представлял себе, что жизнь могла бы сложиться иначе. Что он мог бы иметь семью, детей, работу, машину, дачу, да и мало ли чего еще. Нет, о таком у него мыслей не было. Такого он даже не допускал в своих мечтах.
Вернул меня в реальность скрип засова двери моего каземата.
Потом одного за другим в камеру приводили других невольников. Приводили, чтобы они забрали вещи и, выйдя на свободу, отправились к себе домой. Бывшие сокамерники тепло прощались со мной. Хотели на воле подключать кого-то, чтобы спасти меня. Ведь это я помог им, подсказав правильную линию поведения, чтобы освободиться из застенков. Парни были готовы пронести от меня на волю тайные письма – малявы или сделать все то, о чем я их попрошу. Я их понимал и, тепло поблагодарив, отказывался от помощи. Как-нибудь выберусь сам.
Вот так я на следующую ночь остался совсем один. Подселять ко мне не стали никого. Но камера мне уже не казалась мрачной. За прошедший день в ней было столько энергии радости, сколько, наверное, не было за весь период существования этих казематов.
Сколько же у нас по тюрьмам без вины виноватых сидельцев, малолеток и взрослых людей? Скольким простым людям, не разбирающимся в правовых аспектах, не было оказано хотя бы мало-мальски квалифицированной юридической помощи и поддержки? Наверное, одному Богу известно.
На следующее утро состоялась очная ставка с Борисом Владимировичем Балабановым. Рутинное следственное действия. В данном случае в нем не было никакого резона, поскольку не было противоречивых показаний фигурантов. После этого действа следователь ознакомил нас по отдельности с постановлением о прекращении уголовного преследования. Процессуальные действия происходили в присутствии адвокатов. Моим адвокатом была Людмила Квитинская – дочь известного в Иркутске адвоката Георгия Квитинского, который в свое время не дал посадить без вины виноватого моего тестя Георгия Семеновича Щекотова, его друга, после ДТП, о котором я уже писал в книге «Иркутская сага».
Потом строгий следователь понудил меня написать расписку о том, что Балобанова я избивать и наносить ему телесных повреждений не буду и отпустил на волю. Через несколько минут я уже был у себя дома. Тут совсем рядом, дошел пешком. На этом мое не очень приятное приключение завершилось.
В правоохранительной системе работают разные люди.
Мне довелось знавать различные проявления характеров и устремлений силовиков. Были и те, кто использовал свое служебное положение в личных корыстных целях. Так, поделив барыши от крышевания игорного бизнеса в высоком генеральском кабинете, бравые «правоохранители», взяв табельное оружие, дружно выезжали на задержание каких-то коррупционеров. Грустно. Клоунада, по-другому назвать трудно. Но такие вот «клоуны» управляли областными структурами. Наверное, и сейчас таких хватает. Достаточно вспомнить ставшего общеизвестным полковника Дмитрия Захарченко – борца с коррупцией из столичного главка. В своих московских хатах он заныкал наличкой, как писали в газетах, более четырех миллиардов долларов США, добытых, естественно, «непосильным трудом». Суд обратил в доход государства денежные средства и имущество Захарченко и его родных на сумму девять миллиардов рублей. Вообще, борьба с коррупцией сейчас самое прибыльное дело, если судить по масштабам этого «оборотня». Правда, радует, что не все преступления в этой сфере остаются без надлежащей оценки. Посмотрим какой ему выкатят срок для «отдыха» и в какой зоне, кто из главнюков-говнюков пойдет прицепом или пассажиром по этому грязному громкому делу. В одиночку менту такой крупняк не провернуть никак.
Но были и другие сотрудники, те, которые и везли на себе груз тяжелой правоохранительной работы. Этих специалистов и профессионалов нельзя было заставить по приказу выполнять неблаговидные, противоправные и заказные поручения начальствующих беспредельщиков и барыг. Таких людей на моем пути встречалось много! Поэтому, наверное, так ни разу меня и не посадили на нары, не лишили свободы, я не «мотал срок». Всегда с теплотой вспоминаю Ларису Виленовну Ломухину из прокуратуры Иркутской области, Нину Викторовну Сыскову из прокуратуры Октябрьского района г. Иркутска, которые не дали ментам чмырить меня по заданию сверху, да еще привлекали к ответственности, наказывали беспредельщиков. А еще обязательно надо назвать имя судьи Куйбышевского районного суда города Иркутска Натальи Николаевны Кузнецовой. Она не стала рассматривать сфабрикованное в шестнадцати томах уголовное дело против меня, усмотрев несоответствие обвинения самим материалам дела, вернула его в следственный комитет. Как не изворачивались следователи, оперативники и прокуроры, но пришлось прекратить уголовное преследование по реабилитирующим основаниям за отсутствием события преступления. Хорошо здесь поработали адвокаты Владимир Николаевич Ефремов и его команда. Подробнее об этом я рассказал в главе «Нью-Васюки» в третьей части.
Защищая законность и справедливость названные мною правоохранители объективно оценивали мои поступки и мои действия в разных жизненных ситуациях в г. г. Усть-Илимске и Иркутске. Хорошо, что таких справедливых и порядочных людей немало! Дай им Бог здоровья и всего самого доброго.
Древняя инквизиция
Завершая тему невинно казненных и наказанных людей, обращу ваш взор в глубины далекого и туманного прошлого.
В ночь с 23 на 24 мая 1592 года венецианские инквизиторы арестовали Джордано Бруно по доносу местного патриция Джованни Мочениго. Последний был его изгнанным за бездарность учеником. Доносчик утверждал, что его наставник попирал католические догматы, рассуждал о каких-то «бесконечных мирах» и называл себя представителем некой «новой философии». Это был самый проверенный и надежный способ насолить бывшему педагогу.
Монаха держали под следствием в большей степени из-за вредности: уж больно он уничижительно вел себя с инквизиторами.
Преподав урок «гордецу», венецианцы было уже собрались его отпускать, но тут пришел запрос из Рима с требованием «этапировать» еретика в Вечный город.
– Бруно должен остаться в Венеции, – говорил в своем докладе Совету Мудрых Венеции прокуратор Контарини. Он дал следующую характеристику: «Один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить. Обладает необычайными познаниями. Создал замечательное учение». Однако суверенная Венеция дрогнула под напором папы Римского – Бруно отправился «этапом» в Рим.
За что же обвиняли Джордано Бруно?
Да за его неординарный пытливый ум, за философские суждения. Понятие «Новая философия» (или «Новая универсальная философия») ввел итальянский философ Франческо Патрици, который был очень близок к папской курии. Патрици утверждал, что философия Аристотеля, которая стала основой для средневековой схоластики и богословия, прямо противоположна христианству, так как отрицает всемогущество Бога.
В этом итальянский философ видел причину всех раздоров, возникших в церкви, которые вылились в протестантские движения. Конечно, Рим не мог сделать «Новую универсальную философию» официальной своей доктриной. Однако в те времена папский престол все же покровительствовал альтернативным Аристотелю учениям.
Здесь свою яркую роль сыграл Джордано Бруно. Он с 1578 по 1590 год совершил беспрецедентное турне по крупнейшим университетам городов Европы: Тулуза, Сорбонна, Оксфорд, Виттенберг, Марбург, Гельмштадт, Прага. Все эти университеты были либо «протестантскими», либо находились под влиянием протестантизма.
На своих лекциях или диспутах с местными профессорами Бруно подрывал именно философию Аристотеля. Его проповеди о движении Земли и множестве миров ставили под сомнение птолемеевскую космологию, построенную как раз на учении Аристотеля.
Всего Джордано Бруно провел под следствием восемь лет. Это был рекорд для судопроизводства инквизиции. Для сравнения процесс над тамплиерами длился семь лет. Но там дело касалось целого ордена. К вынесению приговора было привлечено девять кардиналов! Приговор был суровым, кроме вердикта о смертной казни там было написано: «Сверх того, осуждаем, порицаем и запрещаем все вышеуказанные и иные твои книги и писания, как еретические и ошибочные, заключающие в себе многочисленные ереси и заблуждения. Повелеваем, чтобы отныне все твои книги, какие находятся в святой службе и в будущем попадут в ее руки, были публично разрываемы и сжигаемы на площади св. Петра перед ступенями, и как таковые были внесены в список запрещенных книг, и да будет так, как мы повелели». Но все равно книги Бруно можно было свободно купить в Риме и других итальянских городах аж до 1609 года.
Если в Венеции Джордано Бруно очень быстро оправдался по поводу обвинений в попирании католических догматов, то в Риме он поменял тактику. Он начал не просто дерзко признаваться в этом, а еще и бравировать своим антихристианством. В процессе инквизиции он и вовсе выдал судьям: «Быть может, вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю. Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесется в рай».
Каспар Шоппе, «раскаявшийся лютеранин», который перешел на службу кардиналу, написал в письме своему товарищу, что «еретик» принял смерть спокойно: «Не раскаявшись в своих грехах, Бруно отправился в вымышленные им миры рассказать, что делают римляне с богохульниками».
По мотивам информации с сайта: https://tstosterone.ru
Александр Старожилов
Разговор с крестной сестрой
Чтобы представить для себя, каким был по жизни Александр Викторович Старожилов, я разыскал его крестную сестру. Назовем ее Анной. Причем разговор я собирался вести с официальных позиций, известных мне из средств массовой информации, о так называемой банде Алексеева—Старожилова.
– Аня, твоя мама была крестной у маленького мальчика Саши Старожилова?
– Интересно, откуда это стало тебе известно? – вопросом на вопрос ответила она.
– Просто я работаю волшебником. Помнишь такую песню в исполнении популярного артиста Марка Бернеса? – заулыбался я.
– Конечно, помню. Сашу крестили в церкви. Когда это было точно, не вспомню. Обычная церковная процедура или таинство, как его называют священнослужители.
– И что потом?
– Потом мы росли, дружили, Наши мамы были близкими подругами.
– И каково сейчас Сашиной маме?
– Наивный вопрос. Как может чувствовать себя мать, когда ее сын находится в местах лишения свободы, да еще на пожизненном заключении. Правда, мамы Александра уже давно нет в живых. Онкология… Ей было не суждено узнать о «приключениях» сына.
Поначалу завязать откровенный разговор с Анной не получалось.
– А вот еще один эпизод. Он налету выскочил из моей памяти. Мы жили в Лисихе. Обстановка была криминогенная. Наркушники просто всех задолбали. В нашем подъезде по стояку с первого этажи и выше все парни позже ушли в мир иной от дури, находясь в полном расцвете сил. А распространителем зелья был Петя со второго этажа. Однажды, этот «джентльмен-провизор» вместе с группой страждущих фасовали героин прямо в подъезде, постелив газетку на полу. Моя мама, поднимаясь по лестничной клетке, сделала замечание этим наркоманам. За что тут же была накрыта густым облаком многоэтажного мата. Ближе к вечеру крутой амбал Петя, накопив море злости, пришел к нам в квартиру и уже начал угрожать физической расправой моей маме и всему семейству. Я была сильно напугана. Позвонив Александру Старожилову, я услышала теплые слова, мол не беспокойтесь, я приеду и все улажу. Приехал один, без помощников. Он сразу постучался в квартиру Петра на втором этаже. Там шла гулянка. Народу набилось, как сельдей в бочке. Вежливого разговора не получилось. Набыченные друзья наркушника бросились бить Александра. Через несколько минут в квартире установилась полная тишина. Только Саша был вынужден догонять случайно уцелевшего парня – агрессора из соседнего дома. Он выпрыгнул с балкона и хотел скрыться от возмездия. Старожилов настиг беглеца. Потом тот долго летал, как тряпка, от бросков нашего заступника. Саша почему-то его не бил.
Александр Старожилов был рыцарем без страха и упрека. Может быть он бы смог обворовать какой-нибудь склад, допускаю такое. Может быть. Но насиловать и убивать он не мог, не-е м-о-о-г, – завершила свой монолог Анна.
– Не понимаю, как такое можно сопоставить с современными реалиями, – загундосил я. – Отметелил наглых наркоманов тогда, а спустя какое-то время убил двенадцать или пятнадцать человек? Забрал жизни живых людей, а еще целую кучу бедолаг ограбил. В недрах двухсот пятидесяти томов уголовного дела описано около восьмидесяти эпизодов тяжких преступлений.
Глаза Анны покрылись инеем от моих леденящих слов.
– Я тоже не понимаю. Но как юрист могу сказать следующее. Разные тяжкие преступления на протяжении ряда лет, конечно, были. Плановая оперативная работа не давала результата. Установить преступников не удавалось. И ажиотаж по раскрытию нагнетался сверху. В Иркутске по расследованию преступлений работали разные высокие представители, в том числе из Главков территориального округа, Москвы. Они требовали быстрого результата. А наши правоохранители, чтобы не потерять работу напрягались, разрабатывая разные версии. Они делали все возможное, чтобы не упасть в грязь лицом. И сесть в лужу они тоже не могли. Вот и появился план объединить все эти злодеяния в одно дело. Им на счастье появился подозреваемый, который начал (совершал, не совершал) брать почти все без исключения на себя. И, конечно же, притягивать к себе в «вагон» «пассажиров» – это на их языке. Кто-то, может быть, был замешан в преступной деятельности, а кто-то, вообще, не при делах. Наличие реальной вины – дело десятое. Главное отчитаться. А раз ты уже попался – будешь сидеть и не рыпайся.
– Да знаю я чуть-чуть этот язык, немного по фене могу ботать. Трудное детство, уличное воспитание, так сказать, – грустно улыбнулся я. И еще я знаю, что ни один бродяга, отсидевший в тюрьме, не считает себя виновным. Они все поголовно говорят, что сидели понапрасну. Может и сами верят в это самозабвенно.
– Я, конечно же, не знаю деталей, всех тонкостей дела, но могу судить о нем по народной молве. А это очень непростой и зачастую правдивый индикатор оценки событий. К примеру, на вопрос о мотивах якобы заказа Сергеем Алексеевым для исполнения Старожиловым убийств целого ряда лиц официального внятного толкования нет. Оно просто отсутствует. А тут надо было ответить всего на один вопрос: кому это выгодно? Без мотивов преступлений не бывает. Это аксиома. Поэтому я склонна считать, что Старожилов никого не убивал и такого заказа никогда не получал.
– Ну, ты, Анна, скажешь тоже. А множество томов дела, всякие доказательства, экспертизы. Это же ого-го! – возражаю ей я.
– Под поставленную цель – раскрытие преступлений любой ценой – можно подогнать все что угодно. У правоохранителей имеется целый арсенал таких средств. Это и насилие, склонение к лжесвидетельствованию, к оговору, подтасовка материалов и, наконец, грубая фальсификация. А зеки – это практически бесправные люди.
– Понимаю, я это испытывал и на своей собственной шкуре.
– Только пойми меня правильно. Я не хочу всех подряд красить одним цветом. В правоохранительной системе очень много квалифицированных, глубоко порядочных людей и специалистов. Там у меня есть очень хорошие друзья.
– Я тоже так считаю и этому есть немало подтверждений. Давай подведем итоги нашего разговора, – проявляю инициативу я.
– Давай, – говорит мне Анна.
– Твой крестный брат – кровавый преступник. Это подтверждено материалами дела и судебным вердиктом, вынесенным в установленном Законом порядке. Все его жалобы и обращения о пересмотре приговора в Верховный суд в основном отклонены. Че тут спорить? Твое родство с ним было закреплено в матушке-церкви. Значит, ты тоже виновата перед Богом в том, что не смогла пресечь деятельность этого, потонувшего в людском горе, мясника-убийцы! Это мой тебе приговор. Так раскаиваешься ты или нет? Отрекаешься ли от такого родственничка-подонка, чтобы очистить свою душу перед Всевышним, чтобы не гореть в огненной геенне после страшного суда? – в моем взоре сверкали искорки праведного гнева и надежда на просветление моей собеседницы.
– Нет, никогда и ни за что не отрекусь, – строго глядя на меня, с ледяными кристалликами во взоре, со стальными нотками в голосе ответила Анна. – Виновность Саши для меня под большим вопросом. А его главенствующая роль в банде № 2 вообще фантастика. Сашка не был судим ни разу. А в клетке, я была на заседании суда, сидели такие уголовные рожи с множеством ходок, просто смотреть было страшно. Подобные личности над собой начальствующего парня без соответствующего тюремного прошлого просто не допустили бы. Так что не надо тут клеймить меня позором. Ты что Бог или поп, чтобы в мой адрес говорить такие речи? Взывать к отречению?
Вот и Максим – старший сын Александра, наверное, напичкан информацией из прессы о своем отце-злодее. Он уже вырос, завел семью. Работает инженером по системам видеонаблюдения. А отца ненавидит. И мать свою, Алену, которая его просто бросила в малолетстве. Отца невзлюбил может за то, что сидит за тяжкие преступления. А может и за то, было дело – батя влюбился. Если до этого пацан жил с отцом, папа заботился о Максе, то потом новая жена по имени Анжела родила ему сыночка Влада… Сейчас ему уже семнадцать лет. Когда Сашку посадили, малышу исполнилось только три годика. А тогда Макс ушел жить к своей тете Свете – сестре папы. Максим и сейчас во всем своей тетке помогает, любит ее. А Сашка с сестрой в контрах, даже не переписывается. Короче, не ругайся, мне и так тошно. Ты не Бог и не священник.
– Нет, я не поп и тем более не Бог. А ты, Анна, молодец, откровенный человек. Я прошу простить меня за резкие суждения. Сам так не думаю и мне больше близка твоя точка зрения. Мне просто было нужно проверить тебя на крепость собственных убеждений и стойкость характера. Я в конечном итоге верю в справедливость, – виновато улыбаясь, произнес я.
Анна уловила некую хитринку в моем голосе:
– А ты, Сергей Алексеевич, когда врал? В первом случая, клеймя позором меня и Александра? Или во второй раз, когда поддержал меня морально?
– Конечно, во второй раз я говорил правду, – приветливо заулыбался я.
– Твои слова, Сергей, звучат как волшебство.
– Просто я работаю волшебником, волшебником…, – зазвучали стихи Льва Ивановича Ошанина.
Я летаю в разные края.
Кто же знает, где мы завтра будем.
Дождик привожу в пустыню я,
Солнце раздаю хорошим людям.
Почему, дружок? Да потому,
Что я жизнь учил не по учебникам.
Просто я работаю, просто я работаю
Волшебником, волшебником.
Не жалеть для друга ничего,
Думать о других немножко тоже —
Вот моё простое волшебство,
Может быть, и ты мне в нём поможешь.
Почему, дружок?
Да потому,
Что я жизнь учил не по учебникам.
Просто я работаю, просто я работаю
Волшебником, волшебником.
– Хоть пой, хоть вой навзрыд, жизнь продолжается, – произнес я, глядя в небеса.
– Наколдуй тогда что-нибудь хорошее, Сергей. Твой оптимизм внушает мне доверие и теплоту, – глаза Анны постепенно оттаяли.
– Посмотрим, только волшебство здесь, наверное, не поможет, – грустно улыбнулся я.
Суд праведный?
