Эйсейбио довольно хохотнул, герцог улыбнулся.
– Значит, – заметил он, – вам было чем заняться. Как вам этот паштет?
– Изумительный, – ответил я вполне искренне. – Тает во рту! Вот так воины становятся неженками…
Эйсейбио сказал весело:
– Какие воины? Кому они нужны? А счастье именно в хорошем обеде, хорошем вине и хорошей женщине. Или дурной, это смотря по тому, сколько счастья можете себе позволить.
Церемониймейстер стоит неподвижно, но я видел, как внимательно следит за движениями наших рук и челюстей. В какой-то лишь ему понятный момент он подал знак, и в зал внесли на носилках огромный торт. В половину человеческого роста, хотя сам по себе торт не широк, так, с ведро, но нас разорвет, если съедим хоть половину. Слуги в голубом замерли неподвижно, а повар с ножом и лопаточкой заискивающе заглядывал в глаза герцога, стараясь угадать, с какого бока и в каком месте хозяин восхочет отведать это чудо.
Торт украшен орешками всех сортов, начиная от простого фундука и грецких и заканчивая совсем диковинными, миндалем, зернышками изюма, а еще чем-то непонятным, но, видимо, съедобным. Шоколад и кремы перемежаются, получилась затейливая башенка из темного шоколада с белыми полосками.
Герцог покосился на меня.
– Между хорошим обедом, – обронил он философски, – и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.
– Изумительно, – сказал я. – Вот эта штука просто тает во рту, а вкус непередаваемый… Что это?
Герцог нахмурился, а Эйсейбио весело фыркнул:
– Это же вилантэн, маркиз!
– Вилантэн, – повторил я. – Запомню. Из чего он или оно делается?
Герцог нахмурился сильнее, Эйсейбио вскрикнул почти ликующе:
– Маркиз! Где вы жили?.. Никто не знает, как подземные ангелы ада делают вилантэн или даже обыкновенную муку, что поднимают на поверхность!.. Я еще могу понять, как выплавляют железо и подают наверх в стальных слитках, но… про вилантэн и прочие вещи лучше не спрашивать! А то рехнетесь. Нужно просто верить в доброту и покровительство великого Самаэля!
Я не успел ответить какой-нибудь дежурной, но любезной банальностью, чтобы сгладить возникшую неловкость и странное напряжение за столом, торжественная музыка вдруг оборвалась, тут же сменившись веселым наигрышем, даже игривым, по залу рассыпались трели и рулады. Герцог повернул голову.
Глава 4
По лестнице медленно и величаво сходит в наш зал юная богиня, так показалось вначале. Двое крохотных пажей несут шлейф ее платья, оба в шляпах и при коротеньких мечах, что придает им комичный вид, но я их видел только краем глаза, не отрывал взгляда от чудесной девушки.
Не просто дивно хороша, сказочно прекрасна в этом нежно-голубом платье с наброшенным на плечи белым платком, сейчас он сполз до тонкой талии и удерживается на локтях. Волосы убраны в сложный головной убор, вроде огромных козлиных рогов, с которых до середины спины свисает нежная вуаль и красиво трепещет при каждом шаге. Уши закрыты серебристыми щитками, так что волосы от бесстыжих взоров спрятаны надежно. И рога, и щитки усыпаны множеством жемчужин.
Некая сила выдернула меня из кресла, я подбежал и успел подать ей руку, сводя с двух последних ступенек. Эйсейбио иронически захлопал, а герцог сказал с непонятным выражением:
– Я в затруднении… Маркиз Ричард только что выказал себя знатоком старинных традиций, что несомненно указывает на его достойное воспитание… но если бы он знал, какое это избалованное и капризное существо, он сразу удавил бы или хотя бы выбросил в окно это… гм, это!
Я, не слушая, провел это божественное существо к столу. Слуга появился с креслом, я вырвал его из рук и сам придвинул прекрасной леди. Она сдержанно и гордо улыбалась, исполненная достоинства, но мне казалось, что едва удерживается от соблазна показать язык племяннику и даже отцу.
– Моя дочь, – проворчал герцог. – Да, младше этого балбеса, который внук… Ну, поздний брак…
– Да будь он благословенен, – вырвалось у меня. – Какой прекрасный цветок появился из такого союза!
Я нехотя вернулся к своему месту, некоторое время все четверо молча выбирали из предлагаемых блюд, слуги двигались с носилками медленно и печально, словно на похоронах, а музыканты под сводами теперь играли совсем тихо, будто старались услышать, о чем ведем речи.
Леди Элизабет ела мало и вяло, перешучивалась с Эйсейбио, наконец обратила взгляд прекрасных глаз на меня.
– Маркиз, – спросила она капризно, – что же вы молчите? Развлекайте даму!
– Вы слишком прекрасны, – ответил я почти искренне, – чтобы с вами заговорить.
Ее красивые тонкие дуги бровей в удивлении приподнялись.
– Это почему?
– Слишком красивы, – объяснил я, – чтобы быть человеком.
Довольная улыбка проступила на ее припухлых губах, а Эйсейбио сказал мне заговорщицки:
– Маркиз, вы слишком… прямолинейны. В нашем королевстве предпочитают более замысловатые комплименты.
Герцог буркнул:
– Бездельники! Лентяи, которым больше нечем заняться.
– Лентяй, – сказал Эйсейбио, – это человек, которому нравится просто жить!.. Маркиз, а можно поинтересоваться, какие у вас планы?
– Можно, – ответил я.
Он не понял, помолчал, ожидая ответа, а герцог довольно хрюкнул. Эйсейбио наконец понял, что я уже ответил на вопрос, поморщился и спросил:
– Что вы намерены делать дальше?
Я посмотрел на него поверх кубка.
– Поблагодарю герцога за истинно королевское гостеприимство и отправлюсь через земли и королевства. Я хочу дойти до северного океана.
– Зачем?
– Никогда не видел большой воды, – объяснил я. – Говорят, волны размером с дом!.. Я жил в лесу, там только крохотное озеро с жабами. Волны, как вы понимаете, не совсем крупные… Зато жабы…
Леди Элизабет посмотрела на меня, как мне почудилось, с неудовольствием.
Эйсейбио кисло усмехнулся.
– Да, вы точно нравитесь моему деду. Он тоже, бывало, бредил какими-нибудь путешествиями…
– Теперь поумнел? – спросил я.
Эйсейбио бросил короткий взгляд на хмурого деда.
– Значительно.
– А вы, – спросил я, – сразу были умным и ни к чему не стремились?
Он довольно кивнул.
– Вы смотрите в самую суть, маркиз! Я быстро понял, что важно путешествовать не по королевствам, а внутри взаимоотношений, разгадывать загадки женской души, находить нужные слова для обозначения оттенков, которые не в состоянии постичь грубые люди… Сейчас мы по традиции обедаем в очень узком кругу, зато за ужином вы увидите массу тонких и чутких людей…
Герцог хитро посмотрел на меня, что-то уловил, лицо слишком уж серьезное.
– Маркиз, – произнес он дружески, – я с великим трудом отстоял право завтракать и обедать в тесном кругу семьи. А вот на ужин, что делать, соберутся все бездельники герцогства… Ничего не поделать, традиция.
Я смолчал насчет того, что традиции надо чтить, эту традицию герцог явно не чтит.
После обеда дворец начал наполняться хорошо одетой, сытой и довольной публикой. И не просто довольной, а самодовольной, уверенной, богато и роскошно одетой. Я старался не попадаться на глаза, наблюдал за всеми либо с балкона, либо во дворе с безопасного расстояния.
Молодые щеголи в напудренных париках сразу же окружили леди Элизабет. Она мгновенно расцвела, осыпанная комплиментами. Они так за нею и ходили, все подчеркнуто нарядные, яркие, исполненные чувства превосходства уже потому, что у них банты на поясе уже по последней моде слева, а у остальных, ну что за кретины, все еще справа.
Хорошо следить за модой, подумал я завистливо. Когда напялишь на себя что-то от Штрауса, сразу с презрением посматриваешь на то быдло, что носит китайское. И всячески подчеркиваешь, что не питаешься в Макдоналдсе, дескать, у меня вкус, а вы всякое говно жрете.
Леди Элизабет продвигалась по залу по широкой дуге, раскланивалась и одаривала всех сияющей улыбкой. Ее кавалеры перед кем-то приподнимали шляпы, кому-то просто кивали, многих вообще не замечали, глядя с холодным равнодушием поверх голов.
Я увидел, что моя норка на их пути, с запозданием выскользнул, но леди Элизабет меня уже заметила, что-то с улыбкой сказала своим кавалерам, те ехидно заулыбались. Я вынужденно остановился, убегать у всех на виду как-то не совсем, а они так и приблизились: леди Элизабет в центре из комплиментов, лести и восторгов, яркие павлины справа и слева, даже сзади.
С нею Эйсейбио, остальные такие же типичные: слева тип с распутной мордой сластолюбца, слащавый и весь истекающий, с ним еще два примерно таких же, но менее ярко выраженных, справа старый молодящийся козел бернардошоустого облика, что умеют острить и афоризничать только о бабах и обо всем, связанном с бабами и только с бабами, эдакий мыльный пузырь до самой могилы.
Рядом с ним явно чем-то мается господин с унылым лошадиным лицом, такими я представлял себе ученых, исследователей, докапывателей до истины. Он натужно улыбался, при этом морда кривится так, словно ему больно после челюстной операции.
Я учтиво поклонился, не перебарщивая, я же из провинции, должен держаться несколько старомодно и скованно.
– Леди Элизабет.
Она милостиво кивнула.
– Да, маркиз?
Я окинул ее взглядом с головы до ног.
– А вы ниче…
Вокруг нее дружно захохотали, она чуть улыбнулась.
– Видимо, у вас это комплимент, маркиз?
– Ага, – ответил я и утер нос рукавом. – Ага.
Они хохотали и толкали друг друга, а сластолюбец сказал томно:
– Несравненная, вам нужно принять маркиза в наше общество! Он просто необходим, разве не видите? Он добавит свежую струю в наш парфюмный мир…
– Свежую струю навоза, – уточнил один из его дружков, и снова все захохотали.
Леди Элизабет светски улыбнулась.
– Вы абсолютно правы, граф Гаррос. Непосредственность маркиза просто очаровательна. Маркиз, вы просто обязаны присоединиться к нашему обществу!
Я ответить не успел, господин с унылым лицом изрек важно:
– Юноше предстоит усвоить, что есть женщины, в которых никто не влюбляется, но которых все любят. Есть женщины, в которых все влюбляются, но которых никто не любит. Счастлива только та женщина, которую все любят, но в которую влюблен лишь один.
Его слушали вежливо, но с несколько натянутыми улыбками. Я подумал, что, наверное, все правильно, хотя я не особенно вникаю, что он там сказал. У меня что-то в мозгу происходит, как только слышу «женщина»: в извилинах короткое замыкание, мозг отключается. Переел, видать.
– Мужчина любит обыкновенно женщин, – продолжил господин, похожий на исследователя, – которых уважает. Женщина обыкновенно уважает только мужчин, которых любит. Потому мужчина часто любит женщин, которых не стоит любить, а женщина часто уважает мужчин, которых не стоит уважать…
– Браво, лорд Водемон, – сказал граф Гаррос и вежливо поаплодировал. – Вы, как всегда, глубокомысленны. Хотя я бы добавил, что мужчина любит женщину чаще всего за то, что она его любит; женщина любит мужчину чаще всего за то, что он ею любуется.
Эйсейбио наклонился к моему уху:
– Лорд Водемон прекрасный человек, он добросовестно волочится за всеми женщинами подряд. Но ему недостает легкости…
– Зануда? – спросил я.
Эйсейбио прошипел:
– Тише!.. Как вы откровенны, с ума сойти… Но подобрали точное слово, он несколько зануден. Когда речь о женщинах, надо вообще избегать умностей. Нужно говорить обо всем и ни о чем. Чирикать и прыгать, как воробьи, без всякого смысла. Легкость и изящество ценится выше, чем умные речи. А лорд Водемон, увы, этого не понимает.
Я посмотрел на господина Водемона с сочувствием. Время интереса к истории или палеонтологии не пришло, а что еще исследовать в обществе? Баб-с, конечно. Как будто их можно разложить по полочкам… Хотя, конечно, можно, но… на фиг?
Леди Элизабет подошла ко мне вплотную и проворковала томно:
– Маркиз, расскажите о своем медвежьем крае… Это так интересно!
Гаррос и другие угодливо подхохотнули. Я развел руками.
– А рассказывать нечего… Там нет таких красивых женщин, как леди Элизабет, нет таких умных мужчин, как сэр Водемон, нет таких утонченных острословов, как сэр Гаррос… Собственно, там ничего нет.
– Потому вы и сбежали?
– Ну да, – подтвердил я. – Восхотелось посмотреть, в самом ли деле свет так широк.
– Ну и как?
Я сдвинул плечами.
– Пока не знаю. Я прошел не больше двадцати королевств, а это так мало.
Они почему-то замолчали, затем леди Элизабет с принужденным смехом проворковала:
– Ах, маркиз! Вы не стерли ноги? Двадцать королевств, подумать только…
