Тина Мирвис "Чудные"

grade 4,9 - Рейтинг книги по мнению 30+ читателей Рунета

Композитор, телеведущий, актриса, писательница, писатель, певец, поэт обитают в Москве. Они успешны или неуспешны, они на разных этапах своего творческого пути или на распутье. По случайному совпадению все они оказываются втянуты в работу над мюзиклом. Оказывается, что некоторые участники творческой авантюры очень давно знакомы и их многое связывает и в прошлом, и в настоящем. Все меняется, когда в жизнь каждого из них беспардонно или деликатно, но абсолютно неожиданным образом, вторгаются посланники.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Автор

person Автор :

workspaces ISBN :

child_care Возрастное ограничение : 18

update Дата обновления : 30.04.2023


– Все сдаём тетради, кроме Вавилова.

– Может быть, я всё-таки тоже поучаствую? – так же громко ответил Евгений.

– Юноша, я не силен в живописи и вряд ли смогу оценить качество вашего рисунка и конвертировать его в оценку за ненаписанный диктант, – исходил желчью Петраков.

– Ну почему же ненаписанный? Вот мой диктант, – Вавилов развернул тетрадь в нужном месте. – И если вы его не примете, я пойду жаловаться к ректору…

Петрачелла брезгливо взял в руки тетрадку и… сделал то, что никогда бы не сделал его коллега Мирзоян. Тот доверял своему слуху и глазам и редко ошибался. Этот же пошёл к роялю, возле которого скучала Светлана Викторовна, и стал сверять запись Вавилова с нотами. Возмущение, недоверие, удивление, непонимание и ненависть поочередно проявлялись на его и без того красном лице.

– Это… это то есть как? Так не бывает! – в диктанте не было ни одной ошибки. Ну то есть вообще ни одной! У своих студентов такие диктанты он встречал раз в год. И то не каждый. А у чёртова алкоголика Мирзояна таких будет полгруппы. Ну как тут не злиться?

– А где черновик? – почти в истерике вскричал Петраков.

– Эээ… какой… то есть pourqoui? Per che cosa? Warum?[62 - Почему, зачем на французском, итальянском и немецком языках]

– Зачем?! Вы, Вавилов, спрашиваете, зачем? Так положено. Диктант надо писать с черновиком.

– Кто так положил и зачем? – настаивал Женька.

– Так надо, – у Петрачеллы заканчивались аргументы. Ну, то есть их и не было, но уронить свой преподавательский статус было нельзя, и раз он наехал на нахального студента, надо было пропеть партию до конца. Петраков не был интеллектуалом, но и дураком тоже и понимал, что сейчас выглядит не авантажно. Он за небольшой отрезок времени успел обругать студента, признать его гениальность, а теперь приставал с глупыми вопросами.

– Кому надо, Юрий Алексаныч? – Вавилов уже просто глумился. – Давайте спросим у ректора, надо ли писать черновик и можно ли снижать оценку за то, что его нет?

– Ridi pagliaccio,[63 - Слова из арии «Vesti la giubba» из оперы «Паяцы» Р. Леонкавалло]– громко пропел мощный баритон и был грубо прерван.

– Заткнитесь, Кенаренко…

– … Ну вот и в итоге, Борьке замечание и выволочка у декана ни за что, а я со своей законной пятёркой, – Вавилов гордо рассказывал Юле о сегодняшнем происшествии на сольфеджио.

– Выходит, ты пострадал из-за меня, – промурлыкала Юля, – и я должна это как-то компенсировать. Ну хотя бы моральный ущерб…

Девушка уселась на колени к Вавилову и недвусмысленно потерлась об него грудью. Женька с трудом сглотнул и попробовал отодвинуться.

– Не, Юль, ты мне ничего не должна. Я сам дурак. Я же знал, где нахожусь.

– Ну тогда ты мне должен… – уверенно заявила Юля.

– Я? – удивился Женька. – Когда успел?

– Ну пару месяцев точно. Между прочим, у меня сегодня день рождения и я жду свой подарок. Настоящий подарок, а не всякую чепуху…

– Юлёк, ну я всё ещё бедный студент, и Пугачёва пока не поёт мои песни, так что денег на машину или яхту у меня нема, – пытался отшутиться Женька.

Евгений и Юля сидели в квартире Юлиных родителей. Маму-доцента и папу-профессора услали в Новосибирск на какую-то конференцию. В её даты попал и день рождения младшей дочери, и мать уже было собиралась пойти к начальству и просить послать вместо них кого-нибудь другого. Но отец рискнул вовремя её одернуть, намекнув, что Юле уже почти на десять лет больше шести, и, скорее всего, она захочет отметить день рождения с друзьями, а не с мамой и папой. Таки имеет право. Мать, что странно, согласилась. Посему квартира находилась в полном распоряжении Юли. Ну, а Женька не мог не зайти с поздравлениями. Зашел и застрял.

– Ну ты действительно дурак! – Возмутилась Юля. – Мне не нужны ни машина, ни яхта, на даже дом в Ницце. Мне ты нужен. Я люблю тебя. И ты меня любишь. Я это знаю, я чувствую. – Юлька поёрзала и плотнее прижалась к нему.

Он опять насколько было возможно попытался отодвинуться. Получилось плохо.

– Юляш, я сейчас в таком возрасте, что люблю всех подряд, – желание в Евгении боролось с опасением, и он нёс глупости.

Юльку никакие опасения не сдерживали, и она поцеловала его, потом сильнее и глубже, потом совсем глубоко, и он потёк – последний бастион сопротивления был разрушен…

Всё не так.

Актриса

– Здравствуйте, вы Анна? Я Лиза. – Девушка распахнула дверь, в которую вот уже несколько минут кто-то стучал. Это было неожиданно, и Лиза не сразу сообразила, что стук раздаётся именно с лестницы. – Можно было в звонок позвонить. Заходите, пожалуйста, – махнула она рукой в сторону комнат.

Одри сделала вид, что не услышала последнюю фразу. Да, действительно. Не догадалась, хотя технология, мягко говоря, не новая. Стасова разглядывала гостью и не могла понять, на кого она похожа. Одри же решительно пошла в комнату.

«Вот же блин, могла бы и ботинки снять. Только полы вымыла», – подумала Лиза. Она готова была поклясться здоровьем, что вслух ничего не сказала, но странная гостья в ту же секунду развернулась и со словами «ой, что это я в обуви в комнату пошла» разулась.

– Как чувствует себя Фёкла? Что с ней? Вчера мне показалось, что у неё похмелье… – Одри-Анна как будто смутилась.

Жена банкира Стасова цветом лица стала похожа на коробку легендарных духов советской эпохи[64 - Имеются в виду духи «Красная Москва», выпущены в 1925 году].

– Кх-мм, она в спальне. Я давала ей парацетамол, но температура не снижается.

– Лиза, а почему нет возможности вызвать врача? Это очень дорого?

– …

– Ну, страховая медицина очень дорогая, а семейного врача у Фёклы, наверное, нет?

Да, Одри плохо подготовилась к миссии. Нет, не так. Она разузнала всё про свою подопечную, плотно изучила российский шоу-бизнес и так называемую элиту. Но вот в вопросах российской медицины оказалась совершенно не подкована.

Лиза вытращилась на Одри-Анну и мельком подумала, что той тоже не повредило бы посетить врача. Узкого специалиста. Одри же, узнав мысли Лизы, сообразила, что опять сказала какую-то глупость и надо срочно выкручиваться.

– Милая, – нашлась великая актриса, – я сорок лет жила в Калифорнии, это в Соединённых Штатах, и только полгода как вернулась в Москву. Так что не привыкла ещё к тому, как устроено местное здравоохранение. Но, у меня тоже когда-то были дети, они тоже болели и гриппом, и простудой, так что, думаю, я смогу вам помочь.

– А почему дети были? – Лиза начала успокаиваться и тут же ляпнула бестактность.

– Вот, я даже во временах путаюсь. Просто они уже очень взрослые, – смущенно улыбнулась Одри.

Лиза, которая последние десять минут только и делала, что краснела, наконец, вспомнила, что она актриса, как уверял мастер курса, склонная к гениальности, и взяла себя в руки.

– Простите, всё это очень странно, но нам действительно больше спросить некого. Нам совершенно не нужна шумиха. Ну даже не нам, а нашим… мужьям. А любой человек, увидевший сейчас Фёклу, врач в том числе, выложит её фото в какую-нибудь соцсеть и сочинит из этого целую историю, про то, что она умирает от СПИДа или онкологии… А через 5 минут это будут обсуждать в бестолковом шоу на главном канале…

– Разве врач может так поступить?! – возмутилась Одри и, поняв по выражению лица собеседницы, что снова ляпнула глупость, продолжила. – Как бы то ни было, подробности меня не касаются. Девочке плохо, ей надо помочь. Температуру лучше сбить тайленолом… Ой, опять не то говорю.

– У нас это называется «парацетамол», – безапелляционно заявила Лизка, которая когда-то была тайно влюблена в Клуни, смотрела ER[65 - «Скорая помощь» (англ. «ER» от англ. Emergency Room – отделение скорой помощи) – американский телесериал, рассказывающий о жизни приёмного отделения окружной больницы города Чикаго (штат Иллинойс), её сотрудников и пациентов.] бессчётное количество раз и отлично помнила американские названия препаратов и их российские аналоги.

В разговорах они наконец дошли до спальни. Фёкла не заметила их появления – лекарство, видимо, как-то подействовало, и она погрузилась в тяжелый температурный сон.

Уйти, нельзя остаться.

Студент, школьница

– Эй, композитор, не филонь, три тщательнее, – возмущенно прогудел Довлатов, намывая грязнющее окно. Чем больше он возил тряпкой и поливал его, тем грязнее оно становилось. Однако, слой грязи в ночной темноте октябрьского застеколья не мешал разглядеть, чем занимаются коллеги-посланники за его спиной. Старший по количеству прожитых в земной жизни лет венский классик отмывал дверь, заляпанную… он даже боялся подумать чем. Младший сидел верхом на куче мусора и с ужасом оглядывал обстановку.

Они, шестеро мужчин в возрасте вечности, уже второй час пытались превратить конуру его подопечного в подобие человеческого жилища. А результатов как не было, так и нет. Амадеус готов был сдаться и малодушно помышлял о бегстве, когда Довлатов выдернул его из нирваны. Но прежде, чем Моцарт успел среагировать и придумать оправдание своему тунеядству, его напарник со всей дури швырнул тряпку в ведро, стоявшее между ним и Моцартом, обдав последнего волной грязных капель, и взвыл.

– Verdammt noch mal[66 - В переводе с немецкого «Черт побери»]! Твоя мать! – простонал он. – Я, великий немецкий композитёр Людвиг фан Бетховн, выгребать грязь в хижина русский пьющий не пойми кто! Что за…

– Mon amie, ну что ты опять шумишь? И что за шовинизм? Он решил, что этот человек нуждается в нашей помощи, значит мы будем ему помогать, – как всегда попытался успокоить Бетховена Пушкин, включившись в разговор из другой комнаты. После смерти Сергеич стал неимоверно спокоен, миролюбив и даже флегматичен.

– Ну так-то да, Александр Сергеевич, ваша правда, но Он, однако отправил ему в помощь Вольфганга, а не всех нас. А помогать приходится всем, – высунулся из кухни Чехов.

– Молодежь, вы слишком много рассуждаете и очень мало боретесь с грязью. Так мы ничего не успеем, и он, – Папа указал пальцем на Женьку, – скоро проснётся. И вообще, я тут спросил у Гугл… Оказывается, можно было вызвать уборщицу, а не браться самим за то, в чём мы не сильны, – миролюбиво провозгласил Войтыла. Ему, как самому старшему в мирской жизни, было поручено вместо трудовых подвигов на ниве уборки наблюдать за телом Вавилова.

Тело пребывало в состоянии блаженства, что объяснимо. То, о чём он мечтал и чего боялся, всё-таки произошло. Понятно, что у взрослого двадцатилетнего мужика, каковым Женька себя считал, опыт блаженства был не первым и даже не десятым. Но именно с этой девушкой хотелось не только физиологического удовлетворения и не только на один раз, ибо она не все.

После произошедшего около полуночи тело начисто отрубилось, видимо, на почве стресса, и проснулось только из-за редкого февральского явления – лучей восходящего солнца, настырно лезущих в окно. Тело посмотрело на часы и, как подорванное, побежало в сторону ванной.

– Ты куда? Опорочил девушку, ввёл во искушение – и драпать? Рыцарь, тоже мне… – сыронизировала проснувшаяся от его прыжков Юля.

Женя передернулся. Её слова попали в больное место.

– Ну что ты, глупенькая. Я вернусь… после лекций. Я же люблю тебя.

– А, может, ты не пойдёшь в институт? – заканючила Юля.

– Не могу, если бы была теория музыки или хор, прогулял бы, наверное… но сегодня композиция… Да и ты собирайся. Тебе ещё полтора года в школу ходить.

Юлька села в простынях, бесстыже сверкая голыми сиськами и возмущенно уставилась на парня.

– А зачем? Я в министры не рвусь. Я книжки писать буду. А для этого не важно, сколько у меня по физике, химии или физре.

– Юляш, прикройся. Мне идти надо и о контрапункте думать, а я не могу… – жалобно сказал Вавилов, вернувшись из ванной. Он уже оделся и теперь искал свою сумку. Пока будущий композитор лазил под диваном, его любимая встала и подошла впритык, так что, когда он вынырнул из-под свисшего на пол одеяла, его взгляд уперся аккурат в низ её живота.

Он поборол себя и выпрямился во весь рост. Юлька встала на цыпочки – как-никак парень был на полторы головы выше – и потянулась к нему с поцелуем, попутно закидывая ногу на его бедро. Женька всегда был дрищом и понимал, что, если Юля захочет, сопротивляться он не сможет, она его физически одолеет. Посему Вавилов начал морально воздействовать, а именно, давить на совесть.

– Юляш, если я сейчас не уйду, а я не уйду, потому что это выше моих сил, то опоздаю, а у меня это будет уже третье опоздание в семестре, и, значит, меня отчислят. Ты же не хочешь, чтоб меня отчислили? – Юлька во время этой патетической речи старательно извивалась на молодом человеке и хватала его за всякие неприличные места, хоть и прикрытые джинсами. – Потому что, если меня отчислят, то у меня призывной возраст, и меня загребут в армию и отправят куда-нибудь в забайкальский военный округ или в Чечню два года отдавать долг Родине. Ума не приложу, когда я ей так задолжал, чтоб расплачиваться свободой или жизнью! И тогда ты не сможешь хватать меня за…

Аргумент про армию оказался действенным, Юлька отступила на шаг, взмахнула рыжими кудрями и строго сказала:

– Вечером жду.

Вавилов выдал улыбку чеширского кота и растворился в двери…

Катализатор стихоплётства.

Поэт

– Доброе дело. Смело, умело, запело б… Мысли запить уж приспело. Вот и закуска поспела… Чёрта с два, что за херня!? Как, блин, уложить хоть какой-нибудь смысл в эту сраную гладкую рифму, если все силы тратятся на поиски этой самой гладкости? – Глюк в очередной раз сбросил всё со стола, вскочил, пробежал круг по комнате и рванул курить в форточку на кухне.

Раздался противный звук кредитного айфона.

– Да, я. Нет у меня ничего нового. Нет, не приду. Пить сколько влезет? Нет, не хочу. Не хочу, в завязке я! – рявкнул Глюк и злобно шваркнул глянцевый огрызок на стол. Поэт докурил сигарету, осмотрел двор на предмет бдительных соседей и выкинул окурок в форточку. Вытащил из шкафа стакан, нашёл в столе почти пустую поллитру, накапал, выпил, осмотрел остатки…

– Блин, зачем отказался? Там налили бы. А так надо в магазин идти за катализатором рифмы.

Илья вышел в прихожую, привычно надел кроссовок и с неподдельным интересом уставился на ступню, которая, ничем не стесненная, осталась висеть в воздухе – у кроссовки не было подошвы. Совсем.

– Вот же бля… – пожаловался двери Глуковский. – И что теперь делать?

У популярного в узких кругах поэта современности, проповедовавшего принцип про пользительное для творческого человека голодание, из обувки, кроме почивших кроссовок, имелись тапки домашние – одна пара, сандалии – одна пара. И всё. В общем, выбора не было.

Тёмным октябрьским вечером офисный планктон, плотными рядами шедший с автобусной остановки в свои дома в километре до МКАД через сетевой магазин, с удивлением задерживал взгляд на патлатом и небритом молодом мужчине в зимней куртке и сандалиях на босу ногу. Илья же уверенно прошёл в отдел с алкоголем, взял две бутылки бесцветной жидкости, захватил пяток плавленых сырков и пошёл на одну из двух касс, которые, как водится, были открыты в вечерний наплыв покупателей.

Антиалкогольная кампания.

Посланники

Только октябрьские предрассветные звезды могли заглянуть в окна квартиры, расположенной на пятом этаже в доме номер десять на бульваре адмирала Руднева. Но им было не интересно. Букашки, ползающие по планете Земля, их не волновали. По счастью, большая часть окон квартиры Вавилова выходила на парк вокруг линии метро и подглядывать было некому, а иначе, увиденное, тут же оказалось бы в интернете.

Ну согласитесь, нечасто можно увидеть, как давно покойные представители классической литературы и музыки, а также религиозный деятель убираются в обычной московской квартире. Да и квартиру настолько загаженную редко встретишь. Впрочем, и это уже не соответствовало действительности. В квартире композитора царила почти хирургическая чистота.

Вавилов похрапывал на тахте, которая при детальном изучении оказалась раскладным диваном, а посланники сидели на кухне и уничтожали кто в себя, кто в раковину ликёро-водочные запасы хозяина, найденные в разных углах его жилища. Но если с Довлатовым всё и так было понятно, то Бетховен явно вошёл во вкус и чаще выливал запасы в себя, нежели в раковину. В этом ему помогал посещавший кухню набегами экс-Папа – компенсировал ограничения мирской жизни. Он всё ещё следил за спящим пациентом, поэтому в кухонном заседании не участвовал. А пациент уже скоро должен был проснуться.

– Так, Людвиг, баста, хватит пить, – наконец возмутился Моцарт.

– Ну правда, старина, хватит. И собаку спаивать не надо, – подхватил Пушкин.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69196012&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом