Среди совершивших вылазку на вражеский берег находился и Никодим со своей десяткой. Когда прозвучал сигнал к отступлению, в пылу битвы они оторвались от основных сил. Пришлось с боем воссоединяться со своими. Именно тогда Никодим заметил, что, несмотря на численный перевес, китайцы не отличаются высокой дисциплиной и организованностью: как только казаки наседали, китайцы беспорядочно отступали. Сотне Юрковского не составило бы труда разгромить цинский отряд, но гибель командира спутала все карты[6 - Казацкая сотня составляла в военное время 132 человека.].
Неудивительно, что казаки возвращались домой в подавленном настроении.
После завершения операции Никодим в составе сотни отправился в Верхне-Благовещенск. Для встречи казаков на правом берегу собралось много поселковых, среди них заметно выделялись яркая рубашка и кудрявая голова приказчика купца Афанасьева.
– Господин младший урядник! – крикнул Василий, узнав Никодима. – Моё почтенье!
– Будь здоров, мил человек!
– Куда путь держишь? – спросил Василий, заметив, что младший урядник оторвался от сотни и направился вглубь посёлка.
Никодим, получивший разрешение старшего урядника проведать крестника, повернулся в седле на полкорпуса и спросил в ответ:
– Тебе какое дело?
Он невзлюбил приказчика после первой встречи за дурную кичливость.
– Небось, к Марье направился?! – Василий не отставал и держал своего коня рядом с лошадью Никодима.
– Предположим…
– Это твой, что ли, ребёнок у неё?
– Мой! Дальше что?
– Да ничего. Мне теперь всё равно!
Василий стегнул своего коня и, гикнув, помчался вперёд. Никодим проводил его долгим взглядом и, вспомнив, как Марья в сердцах называла незадачливого ухажёра, покачал головой: «Чёрт кудрявый».
– Ой, кто к нам в гости пришёл! – воскликнула Марья, не прерывая кормления младенцев. – Смотри, Серёженька, твой крёстный пожаловал…
Никодим снял папаху и церемонно поклонился:
– Здравствуй, Марьюшка! Ну, как вы тут? Справляетесь? Как мой сокол ясный?
– Проходи, Никодим. Всё хорошо. У Серёженьки аппетит отменный. Спит спокойно, не капризничает. Настоящий богатырь.
– Ну, слава тебе господи! А то я волновался, что не примет тебя и капризничать станет.
– А как ты, Никодим? Я смотрю, снова на службу подался?
– Да видишь, как всё повернулось?! Грех отсиживаться в такое неспокойное время. Ты уж прости, Марьюшка. Меня покамест не будет. Снова в поход собираемся. Ты скажи, в чём нуждаешься. Чем тебе помочь? Может, провизия какая аль деньги потребны?
– Всё у меня есть, Никодим, не изволь беспокоиться, – сказала Марья с улыбкой. – Вот мужские руки не помешали бы, да это не срочно. Придёшь с похода, тогда милости просим. Мы будем ждать.
– Хорошо, Марьюшка. Я на минутку заглянул, пойду, пожалуй. Мне надо своих ещё догонять.
– Береги себя, Никодим!
Мужчина снова поклонился и вышел. Казаков он догнал уже на подъезде к городу.
А там было неспокойно, начались массовые убийства оставшихся на русском берегу китайцев и маньчжур. Всё это происходило с молчаливого попустительства властей губернии. Мало того, Грибский приказал казакам и крестьянским дружинам полностью очистить правый берег от китайцев и истребить там все их посты.
Через два дня Никодим снова очутился на китайской стороне. Его взводу из двадцати шести сабель предстояло напасть на пост китайцев, стоящий напротив Благовещенска, чтобы помочь высадке крупного десанта русских.
Старший урядник подъехал к лошади Никодима и, притянув его за рукав, сказал приглушённым голосом:
– Ты, Никодим, бери свою десятку и подходи к посту вдоль леса. Наверняка узкоглазые побегут в том направлении, когда мы наскочим.
– Слушаюсь, господин урядник!
Действительно, когда остатки взвода казаков с гиканьем и криком «Ур-ра-а!» выскочили на пост китайцев, что стоял на развилке дороги, ведущей к Сахаляну, те, открыв беспорядочный огонь, который не нанёс ни малейшего урона казакам, побежали в лес.
Но там их уже ждала десятка Никодима. Дружный двойной залп скосил всех, за исключением одного – видимо, командира; с пикой наперевес он ринулся на младшего урядника, крича: «А-а-а-а-а! Ийа-а-а!»
Китаец с ходу попытался нанести Никодиму колющий удар. Но тот, несмотря на медлительность в обычной жизни, в бою был ловок и неустрашим: с лёгкостью выхватил шашку из ножен и, с вывертом отбив пику в сторону, кулаком левой руки ударил врага прямо в лоб. Удар был такой сокрушительной силы, что смельчак упал замертво.
С китайским заслоном было покончено.
После разгрома китайских отрядов на левом берегу наступила относительная тишина. Цинские солдаты перестали обстреливать русский берег. Но приморский генерал-губернатор Гродеков решил закрепить успех и приказал захватить весь левый берег Амура, присоединив его к русским территориям. Для этого туда был направлен десант из шестнадцати пеших рот и нескольких сотен казаков при поддержке двух речных пароходов с пушками.
В течение трёх дней упорных боёв были заняты посёлки Сахалян и Айгунь[7 - Сахалян и Айгунь – китайские населённые пункты. На месте Сахаляна ныне стоит многомиллионный город Хэйхе. Айгунь находится в 30 км севернее и примечателен тем, что там в 1858 году был заключён Айгунский мирный договор между Китаем и Россией о разграничении территорий.].
Цинские солдаты ушли в леса и, объединившись с «краснобородыми» – хунхузами[8 - Хунхузы (букв. «краснобородые») – местные разбойники, имевшие привычку украшать оружие кисточками из красных ниток. При стрельбе они зажимали кисточки зубами, чтобы не мешали, и поэтому издалека казалось, что у них бороды красные.], продолжали нападать, упорно сопротивляясь русским. В ответ на это Грибский разрешил всем добровольцам из числа казаков свободную охоту на этих разбойников. В качестве вознаграждения, с целью лишить хунхузов поддержки местного населения, позволил уничтожать жильё и забирать продовольствие.
На одну из таких «охот» вышел и Никодим. Но не с целью наживы, главной его задачей было найти следы Ликин. Она как-то говорила, что на левом берегу у неё есть брат. Может быть, он знает, где находится милая Ликин…
Отобрав в помощники десяток казаков из числа добровольцев, Никодим переправился на левый берег. Он честно рассказал своим товарищам про основную цель своего похода, но преследованию разбойников обещал не препятствовать. Возражений не последовало – Никодим пользовался заслуженным авторитетом среди казаков, да и удаль, проявленная в последнем бою, прибавила ему известности.
К тому же в случае удачи поход сулил немалые барыши.
Первоначально казаки направились в посёлок Сахалян, что стоял прямо напротив Благовещенска.
– Куда податься, братцы? – вопрошал Никодим. – Кого спросить?
Один из казаков предложил пойти на местный торговый рынок. Другого способа узнать о новостях не предвиделось.
Но сколько бы ни расспрашивали людей про брата Ликин по имени Линг, те отвечали односложно: «не знаю» – или вовсе отказывались отвечать.
Наконец седобородый старик-прохожий сказал казаку, знающему местный китайский диалект:
– Вы видели, сколько трупов моих соплеменников проплыло по реке? Думаете, после такого кто-нибудь вам согласится помочь?
– Но ведь не мы начали эту войну, уважаемый! – воскликнул толмач.
– Да, в войне прав тот, кто побеждает, – сказал старик. – Но не ждите, что вам здесь рады… Никто вам не поможет.
Казакам не оставалось ничего другого, как, подкрепившись в местной харчевне, выехать из Сахаляна в сторону Айгуня.
– А знаете, как по-китайски звучит Айгунь? – спросил казак, говоривший со стариком на рынке.
– ?..
– Ай…!
– Что? Как? Повтори!
Знаток китайского языка повторил хорошо всем известное слово из трёх букв. Дружный хохот взорвал тишину просёлочной дороги, испугав птиц на ближайших деревьях. Они вспорхнули тёмной тучей и исчезли за кронами.
– А чего ж тогда Айгунем называют?
– Это ещё пятьдесят лет назад дипломаты закрепили во время подписания Айгунского договора, чтобы для русского слуха поблагозвучнее вышло… Это ещё что, а вот знаете, как будет слово…
Так, развлекаясь звучанием кое-каких китайских слов, казаки продолжали путь.
До посёлка Айгунь предстояло добираться ещё тридцать вёрст. Дорога пролегала через тайгу. На одной из развилок на них напали хунхузы. Но казаки были наготове – с первыми выстрелами спешились и открыли ответный огонь из-под брюха лошадей. В результате боя были ранены три коня, их пришлось застрелить, но в качестве трофеев казакам достались низкорослые, крепкие маньчжурские лошадки.
Хунхузы, потеряв в бою половину своих бойцов, исчезли в тайге. Ружья убитых разбойников оказались старого образца, поэтому их разобрали и привели в негодность. Дальнейший путь продолжили с большей осторожностью.
Перед прибытием в Айгунь десятка Никодима подверглась ещё одному обстрелу. Но так как стрельбу хунхузы (а это были они) вели издалека, урона казаки не понесли. Никодим решил не отвлекаться на этих лиходеев и продолжить путь. А ещё младший урядник не разрешил грабить и жечь дома мирных жителей, когда его отряд проезжал через небольшие селения, – им предстояло возвращаться по этой дороге. Но не только поэтому: у Никодима душа не лежала поступать так жестоко с ни в чём не повинными людьми.
Глава 4. Марья и Никодим
В церкви негде было протолкнуться. Пахло свечами, горел в огнях иконостас и строго глядели с икон лики святых. Десятки глаз устремились на амвон – воскресное богослужение местный батюшка открыл проповедью во славу русского оружия. Только Марья на него не смотрела, разыскивая глазами Никодима – давеча снова обещал прийти.
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…
До Марьи с трудом доходил смысл проповеди, её, обуреваемую ревностью, терзала неотвязная мысль: «Когда же он перестанет искать свою Ликин?» Что скрывать – нравился Никодим Марье, а он будто не догадывался, что она ждёт его появления, как манны небесной.
– …Бог избрал немудрое мира, говорит апостол, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом…
Уже два месяца прошло с того дня, как Никодим принёс корзину с ребёнком в дом Марьи. И всё это время он рвался на китайскую сторону в поисках своей Ликин. И на что она ему?! Этих мужчин не поймёшь: всегда ищут придуманного счастья, не видя настоящего на расстоянии вытянутой руки.
– …Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, ещё и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали…[9 - Из проповеди священника Иоанна Павлова: «В начале было слово. Сто избранных проповедей».]
Марья наконец разглядела среди прихожан громоздкую фигуру Никодима. Поймав её взгляд, мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни ещё больше окреп, загорел, но немного осунулся. Сказывались заботы, которые тот взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной, сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с жёстким волевым лицом, какое бывает у людей, побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.
По окончании службы Марья и Никодим вместе вышли из церкви и, не обращая внимания на любопытные взгляды сельчан, так и направились к дому.
Никодим вёл лошадь за узду, а Марья павой выступала рядом. Посторонний человек мог бы подумать, что это казак со своей супружницей возвращаются с воскресной службы. Только вот детки под приглядом Глашиной Фёклы ждали их дома отнюдь не единокровные…
Куда только делась степенность Никодима, когда он увидел Серёженьку! Его друзья-соратники глазам бы своим не поверили, видя, как он нежно воркует над младенцем:
– Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну ничего, это дело наживное…
Потом на кормилицу посыпались вопросы:
– Марьюшка, а он хорошо кушает? Не капризничает?
– Серёженька у нас мальчик не капризный. Серьёзный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда…
– Куда спешит?.. Известное дело, куда! – воскликнул Никодим и сам же ответил: – Ко мне!
Марья рассмеялась, на её душе было тепло в присутствии этого мужчины. Но следующие слова Никодима как ножом резанули по женскому сердцу.
– Марья, мне скоро надобно будет уехать. Часто не смогу теперь навещать. Думаю, может, мне Серёженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…
– А я чем тебя не устраиваю? – вскинулась Марья. – Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался?.. Опять искать свою Ликин?
– Нет. Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов. Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось государю императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и содержание неплохое. Теперь моё жильё будет вдалеке – участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, тебе тяжело будет с двумя детьми одной-то…
От этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим, словно не замечая этого, продолжил:
– Я говорю, может, забрать Серёженьку-то?!
– Не отдам мальчонку! – воскликнула со злостью Марья. – Что хочешь делай!
– Ну ладно, ладно… – сказал примирительно Никодим. – Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.
– Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.
– Марьюшка, сердце моё, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.
– А я и не напрашиваюсь! – сказала Марья, успокаиваясь. – Значит, хотел в свою тьмутаракань Серёженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живёт… нечего такому малютке по лесам шастать! Мы с тобой договаривались спервоначалу, что до четырёхлетнего возраста думать не смей забирать!
– Хорошо, Марьюшка! – прогудел Никодим. – Только не злись! Полдень уже – может, покормишь казака?
Марья всплеснула руками и засуетилась – забегала, приговаривая:
– Вот дурья башка! Вот дурная баба… Прости, господи! Сейчас, сейчас…
Сноровисто вытащила любимый чугунок – долго держит тепло – из остывшей печи, сбегала в погреб за разносолами, нарвала в огороде зелени, и спустя небольшое время пустой стол превратился в изобильный. Чего тут только не было: и ядрёный квас, и морковные пирожки, и малосольные огурчики, и сало, нарезанное тонкими пластами, кроме того наваристый борщ со сметаной, печёная рыба и каша из полбы – на то и воскресенье, чтоб угощаться от души.
Никодим начал трапезу с большого ломтя хлеба, на который положил пласт сала с долькой чеснока, и долго смаковал это, прежде чем погрузить ложку в тарелку с борщом…
– М-м-м… Вкусно как, Марьюшка! Язык можно проглотить. Давно я не едывал такого борща.
– Кушай, Никодим! – Марья аж зарделась от похвалы. – Вон ещё огурчиков малосольных бери! Грибочки! Лучок зелёный!
Она сидела напротив и, подперев ладонями щёки, любовалась, с каким удовольствием мужчина насыщается в её доме. Ей уже надоело стряпать только для себя. Вот настоящее счастье – дети, муж… Тихое семейное гнёздышко.
Только вот мужчина собирался уехать…
– Надолго ты в тайгу?
