6.
Никогда после того самого счастливого момента, когда я покинул стены своей родной школы я больше не возвращался. И на самом деле я даже не помню этого дня. Занимаясь хоккеем, мне приходилось много времени проводить на тренировках, сборах, выездах на соревнования. Времени на образование не было, да и не приветствовалось оно.
– Вам что косинусы помогут на льду? Или история КПСС за вас в ворота встанет? – тренер умел быть корректным, – Будь моя воля, я б вам коньки приклеил, чтобы и днем и ночью не расставались, чтобы как босиком в них бегали.
В итоге последние два года обучения я в школе появился с общей сложности меньше месяца за год. Оценки и аттестат мне нарисовали. Я даже не знаю где и когда его потерял. Вероятно, родители его еще хранят. Да и бог с ним.
К чему я это все?
Я не был в школе и даже не представлял, как тут все действует и как все устроено. А на самом деле этот муравейник заслуживает только высокой оценки организации свое работы. У меня нашлось предостаточно времени, чтобы рассмотреть в подробностях на камерах видеонаблюдения.
Хаос, что создают мечущиеся на переменах ученики только на первый взгляд кажется таковым. На третью ночь я начал замечать логику и смысл в этих перемещениях. Я ни в коем случае не имею ввиду, действия по перемещению из класса в класс на следующий урок. Это само собой. Я говорю у многочисленных группах, что находят время, чтобы озадачится более насущными проблемами, чем изучение предметов. Я начал этим группам давать названия.
Один вид таких компаний я назвал «любовники». Эти подростки обживали закутки лестничных пролетов на переменах, где собравшись толпой, обжимались с девчонками. Среди этих компаний наблюдались как постоянные завсегдатаи, так и те, кто потусив некоторое время, больше там не появлялся. Проходящие мимо учителя, завидев, что компания шумит больше чем это полагается или заприметив наиболее осмелевших целующихся, разгоняли по классам, но они снова собирались и принимались за старое.
Следующую, наиболее многочисленную компанию, а скорее даже не компанию, а просто множество беснующихся учеников начальной школы, которые и не знают – то, скорее всего, большую часть присутствующих, я назвал «отара». Простите меня все родители, но по-иному это назвать просто невозможно. Я могу предположить, что этот метод проведения времени на перемене поддерживается и учителями начальной школы, так как они тоже на камерах. Нет, они не бегают среди этой броуновской вакханалии, а беседуют с коллегами, но, несомненно, наблюдают. Я рад, что камера не записывает звук. Там явное превышение уровня шума. И все-таки предположу, что этот выплеск энергии необходим для более спокойного поведения на уроках. Думаю, что не ошибаюсь в этих наблюдениях.
Обжоры. Именно так я назвал учеников, которые все перемены проводят в столовой. Они не все время едят, но постоянно высматривают тех, кто не доел. Они свое дело знают. Школьные столовые не отличаются умопомрачительной гаммой вкусов предлагаемых блюд, и немалая часть тарелок с практически не тронутой едой отправляется на стол для грязной посуды. Вот тут то и вступают в игру те самые обжоры. Не представляйте их подростками с большим весом. Они в основном имеют обычное телосложение, несмотря на повышенное питание, ведь в основной своей массе дети много двигаются и успевают сжигать калории. Я иногда им даже завидовал, когда не успевал приготовить что-либо на ужин, и брал с собой всего – лишь пару бутербродов.
Странные личности одетые полностью в черное, в немногочисленном составе тусовались только в одном месте. Недалеко от пожарного выхода. Как я понял это подростки, слушающие тяжелую музыку. К ним не редко подходили учителя и вели беседы в достаточно, как мне казалось, грубой манере. Вероятнее всего, темой лекций становился внешний вид подростков, но как я видел, разговоры ни к чему не приводили, и неформалы все так же изо дня в день приходили с длинными волосами, ирокезами, черными кожаными куртками и снова выслушивали о правилах внешнего вида в школе. Мне даже стало их несколько жаль, но думаю им плевать как на лекции, так и на мою жалость. В конце концов, они не обязаны ни перед кем оправдываться за то, что их внешний вид отличается от общепринятого. Ничего пошлого или оскорбляющего взгляды других в облике не наблюдалось, да и с другой стороны, их самих, привыкших так одеваться, мог в той же мере оскорблять внешний вид окружающих.
И наконец, самая большая компания «задроты». Не я придумал такое имя нарицательное. Общество до меня потрудилось. По всем свободным местам, где только можно было расположиться стояли группы подростков разношерстного разного возраста и залипали с телефоны. После звонка они шли в класс, не отрываясь от экранов. Глядя на них, я вспоминал свои школьные годы и утверждался во мнении, что отсутствие смартфонов, несомненно, относится к плюсам моего детства.
Вот, наверное, и все что можно было сказать о жизни школы на переменах.
Шумно. Организованно. Масштабно. С приключениями. Думаю, что будь возможность, я бы вернулся в школу.
Мне приходилось довольствоваться просмотром записей с камер видеонаблюдения. Они помогали мне скрасить время в процессе моей охранной деятельности. Помимо любви к чтению книг, которое я планировал в себе развить, благодаря выдавшейся возможности, и которое так и не развилось. Помимо неторопливых обходов, которые и не были по большому счету необходимы при наличии такого количества камер, помимо легких разминок, которые рекомендовал врач. Записи камер были в общем списке.
В столе я нашел книгу записей, о которой говорил Семеныч, не сильно болтливый старик охранник. Ее я обнаружил много позже своей первой смены. Тогда, когда однообразие школьной жизни на переменах смотреть наскучило, когда мысль, о том, что любителем Достоевского, Ахматовой и Кинга мне не стать, когда понимание, что на рабочем месте можно и сладко поспать еще не пришло, я достал из нижнего ящика стола толстую книгу записей. Она не относилась к обязательным атрибутам. Журнал учета рабочих смен с рапортами о заступлении на вахту и сдаче ее дневной смене был отдельным экземпляром. Он мирно лежал на столе и открывался два раза в день, чтобы расписаться в графах «Смену сдал», «Смену принял». Совсем другая толстая тетрадь для учета, исписанная на добрую половину, была скорее способом переговоров между сменами. О ней стоит поговорить отдельно.
7.
Синяя обложка, стертая по всему периметру, с отбитыми углами имела весьма потрепанный вид. Поверхность полностью заклеена скотчем, что не позволяло писать на ней ручкой, скорее была уже необходимостью, чтобы она совсем не развалилась. По корешку из-под скотча проглядывала предыдущая попытка восстановить жесткость обложки с помощью проклейки бинтом, промоченным в клее ПВА. Толщина книги говорила, что она склеена из нескольких книг учета, или, во всяком случае, я никогда не встречал такой толщины.
Я помню, как долго крутил ее в руках. Не понимаю, с чего вдруг возникло изначально мимолетное чувство опасности. Оно быстро сформировалось в устойчивую уверенность в отсутствии какой–либо необходимости с моей стороны открывать эту книгу. Ни внешний ее вид, ни предполагаемое содержание не должно было вызывать этого ощущения беды. Обычный журнал учета, используемый для записей.
В итоге я снова убрал ее в ящик стола, но как вы догадались, любопытство взяло свое, и книга снова оказалась передо мной. Думаю, что так поступил бы каждый. На ней не было запрещающих надписей, поэтому я не залез в чью – либо тайну.
Первая запись была сделана в далеком 1991 году. 14 мая, если сейчас правильно помню, хотя это совершенно никакого значения не имеет. Просто дата. Мне тогда было всего каких-то 9 лет. Я уже играл в хоккей, но пока не планировал связывать свою жизнь с ним. Как иронично. Тогда я еще не планировал, а сейчас уже не планирую. Тогда я еще не сломался. И все казалось прекрасным.
Записи в книге учета кратко описывали происшествия в течение дня. Две – три строки без пропусков, мелким, ровным, убористым почерком. В основном дата, такой-то охранник, без происшествий. Первые три четыре месяца ничего не менялось. Изредка в текст вкрадывались короткие изменения.
«Отключили свет с … по…»
«Сработала пожарная сигнализация»
«Задержался такой-то и время его ухода»
Менялись фамилии ночных охранников, года. Но в основном характер записей не менялся до определенного момента. Первая запись, разительно отличавшаяся по содержанию, появилась спустя пару лет от начала ведения журнала.
«Коллеги, сдается мне, что помимо нас эти записи никакого отношения к официальным, не имеют. Никто и никогда их не будет читать. Для этого есть основной журнал, который мы ведем, а этот… Думается мне, что Баринов А.Н. был или еще тем юмористом или, помешанным на систематическом ведении дневника. Кто-то из вас не задавался таким вопросом? Или это только мне пришло в голову? Серый И.С.»
Фамилия Баринов показалась мне знакомой и, пролистав на первую страницу книги учета, я удостоверился, что первую запись оставил охранник именно с этой фамилией. Мысль показалась мне здравой в той же мере, что и коллегам Серого И.С. это подтверждали последующие записи. С этого момента чтение книги учета перестало быть нудным и однообразным. Теперь по большей части охранники писали с юмором. Встречались короткие анекдоты, советы, как не заснуть, или как научиться просыпаться в нужный момент. В одной из записей охранник предлагал докурить его сигареты, что он оставил в верхнем ящике стола, ввиду того, что он сам бросает. Правда через пару смен он признавался, что так и не бросил. Со временем записи перестали быть ежедневными. Пропуск в неделю и более уже мной воспринимался как норма.
Первая запись, на которой я остановился, которая тонко намекнула, что все-таки чувство опасности перед началом чтения могло быть не просто глупостью, зародившейся у меня в воображении, датировалась 2 июня 1994 года.
«Сегодня в школе умер мальчик. Второго откачали. С друзьями выпили отраву, где-то за городом. Хотели покончить с собой. Я знаю того, кто принес эту отраву. Нехороший ребенок. Мне кажется, что он специально отравил друзей»
Второй день лета. 1994 год. Я вспомнил. В том году нам продлили учебный год из-за дополнительных каникул зимой, когда разморозили школьную систему отопления и новогодние каникулы продлили на неделю.
Охранник, оставивший эту запись, считал, что мы хотели покончить собой. Я не знал, что по городу ходили такие слухи. Я знал, что у нас не было этого в планах. Да, планы были совсем иные. Вечная жизнь. Смешно, конечно.
Я не стал читать в тот день дневник дальше. Пропало настроение, или чувство обеспокоенности взяло верх. Не помню. Помню только, что перелистал книгу до записей января, декабря того года, чтобы посмотреть, не упустил ли я информацию о работе ночных сторожей без отопления. Записей не было. В этот промежуток никто, ничего не писал. Хотя если представить (я не сомневаюсь), что это достаточно значимое события для ночного сторожа, который находился зимой в не отапливаемой школе, а записи могли послужить поводом минимум для шуток в переписке между сменами, но нет, записи отсутствовали. Это меня несколько поразило. Я внимательно присмотрелся к корешку и не заметил, чтобы там оставались части оторванного листа. Уже согласившись с тем, что был не прав в своих домыслах, я сообразил проверить ответную часть сшитых двойных листов книги. Если вы представляете, как устроены книги, то понимаете, что они сшиваются комплектами по несколько парных листов, которые могут располагаться через разное количество страниц. Так вот я проследил, куда должны были выходить вырванные листы, если они вообще имели место быть. В этом месте записей тоже присутствовал промежуток. Кто-то продумал этот момент и удалил листы полностью. Грамотно. Что-то скрывал? Я не поверил в совпадение, при котором записи не велись примерно одинаковое время на листах, которые были ответными частями друг руга. Мысль, что кто-то вырвал страницы, чтобы скрыть причину выведения из строя системы отопления, возможно, могла быть воспринята как саботаж в тот период исторической эпохи, завладела мной. Несомненно, девяносто четвертый год уже сам по себе не представляется мне как время, в котором подозревались всех и во всем. Наследие политики советского союза, возможно, еще присутствовало в мышлении возрастного населения, но школа не являлась объектом повышенной важности, и выход ее из стоя не приносил никаких особых проблем, поэтому пришедшая изначально мне мысль о спланированной акции, вскоре была отброшена, как не актуальная.
Вероятнее всего, разморозка системы отопления было следствием безалаберности истопника, или, что более вероятно, банальное пьянство на рабочем месте. Напился и заснул. Выяснить сейчас по прошествии стольких лет, не было ни возможности, ни необходимости. Меня интересовала больше причина отсутствия листов в журнале. Напомню, что он не являлся официальным, а всего лишь имел статус личного желания ночных охранников.
8.
Время шло. Дни сменяли друг друга. Для меня они оказывались всего лишь ночными сменами и дневным времяпровождением. Через месяц с начала работы на меня напало чувство отсутствия меня в своей жизни. Или скорее вообще отсутствия жизни. На работе я наблюдал по камерам за жизнью других, а свою просто не замечал.
Это привело меня на некоторое время в состояние апатии, похожее на то, что я ощущал, будучи прикованным к больничной кровати после травмы. Я вспомнил, что в том состоянии ко мне пришел Илья, хотя некоторая часть разума утверждала, что это было сном или видением от передозировки лекарств. Я начал снова ожидать его появления, но время шло, Илья не появлялся.
Мои упаднические настроения ширились, самоутверждались и я уже сам начал понимать, что с этим пора начинать бороться, чтобы не наступил момент, когда произойдет что-то непоправимое. Не то, чтобы я боялся, что наложу на себя руки, но состояние было располагающим.
Выход я нашел в работе. Начать приводить себя в нормальное психологическое состояние. Было крайне сложно. Нужно было перебороть и искоренить устоявшиеся элементы привычного мне образа жизни. Начало откладывалось несколько раз, но однажды грань была пересечена.
Я заставил себя делать ежечасные обходы по территории, а в промежутках между ними начал читать книги. И оказалось, что это, как бы мой, не привыкший к подобному разум не сопротивлялся, весьма увлекательное занятие. Оказалось, что насколько бы очередной роман с самого начала не казался ужасным, после того, как ты погрузился в сюжет отложить произведение, не дочитав до конца и не узнав «что убийца – дворник» не получается.
Один. Нет. Два романа удосужились такой чести. Видимо их авторы были заинтересованы в написании анти интересной истории, иначе я не могу объяснить то, что книги остались отложенными мной. Имена авторов я оставлю в секрете. Не ради того, чтобы не обидеть, а ввиду моей малограмотности в вопросах литературы. Буду считать, что не готов был к прочтению этих шедевров.
Дочитав в очередной раз не сильно познавательную, но достаточно увлекательную историю, я поймал себя на мысли, что, скорее всего, сам смог бы создать нечто похожее. Какой–никакой жизненный опыт имеется, и, судя по сюжетам большинства прочитанных произведений, авторы используют свой налево и направо.
Так что же мне помешает переложить на бумагу свою историю? Конечно же, приукрашенную. Вычищенную до блеска. Времени на осуществление этой идеи у меня предостаточно. Все ночные смены.
Первое мнение оказалось далеко не соответствующим действительности. Оказалось, что недостаточно знать историю. И недостаточно обладать свободным временем. Это я понял после пары потраченных часов и исписанных пяти страниц. На этом объеме заканчивались мои истории. Так что стать даже начинающим писателем я не смог. Во всяком случае тогда.
Как то в 18:40, подходя к знанию школы, подсвеченному фонарями, грустным декабрьским вечером я увидел перед входом в школу полицейский автомобиль. Не скажу, что не люблю полицию, но если она находится на вверенном тебе под охрану объекте, то начинаешь подсознательно нервничать. Я вспоминал все происшествия вчерашней смены и понял, что они отсутствуют. Не выключали свет, не было никого, кто оставался после 19:00, все входы были заперты и это я проверял утром. Несмотря на это в здание я входил напряженным.
В фойе школы для этого времени суток собралось достаточно большое количество людей. Кроме трех сотрудников в форме, директора, дневного охранника, завхоза и заместителя по безопасности, несколько человек в штатской одежде были не знакомы мне. Все обернулись на скрип двери. Зам по безопасности Луков кивнул мне в знак приветствия. Разговор продолжился, я под пристальным взором одного из сотрудников подошел к дневному охраннику. Чувствуя, что за мной наблюдают, я тоже искоса смотрел на сотрудника. Я не слышал, о чем он спрашивал Лукова и что тот ответил, но по пропавшему к моей персоне интересе, понял, что тот получил необходимую информацию.
– Что тут происходит? – просил я у явно ожидающего этого вопроса охранника, – что-то серьезное, раз столько стажей порядка?
– Степаныч пропал.
Я взвесил информацию, на то, как ее воспринимать. Если он не вышел на работу и домашние не знают где он, то сотрудникам нет необходимости быть тут в таком количестве. Достаточно одного чтобы задать все интересующие вопросы. Если же он пропал из здания школы, прихватив что-то, то и в этом случае одного достаточно. Наличие камер существенно упрощает поиск. Насколько я помнил, поиском пропавших начинают заниматься через три дня. Если не врут сериалы. Опять же количество полицейских и активность в разговоре, что мне приходилось наблюдать выдавало, что произошло что-то не совсем обычное.
– Ннннн-на работу не вышел, – я начал заикаться, оттого, что когда начал задавать вопрос, еще думал над возможными причинами такого собрания.
– Не, – охранник уже снимал форменную куртку и вешал ее на стул, его смена закончилась, и он рассчитывал быстрее уйти, чтобы не подвергаться нисколько не нужным ему расспросам, – тут в школе пропал.
Мой взгляд оказался лучше любого вопроса.
– Да все уже осмотрели. Все закутки и каморки. Нет его в школе.
– Может, ушел?
Задавая этот вопрос, я уже знал на него ответ. Камеры просмотрены и техник из здания не выходил. Что и подтвердил дневной охранник.
– Не. Все просмотрели, каждую минуту, каждый выход – он кивнул в сторону монитора наблюдения, – инструмент главное стоит, а его нет.
Расписавшись в книге сдачи объекта, он протянул мне ручку, чтобы я поставил свою роспись.
– Ну, давай, – он протянул мне руку, – как там погода? Очень холодно?
– Инструмент?
– Что инструмент? – он застегнул куртку.
– Ты сказал, инструмент есть, а Степаныча нет.
– В подвале. По камерам нашли, что он в подвал спустился. И завхоз подтвердил, что просил его посмотреть, можно ли что сделать с трубой под спортзалом. Там всегда капает, а сейчас прямо уже струя бьет. Вот его и попросили проверить, можно ли починить без привлечения теплосетей. Ну, чтобы дешевле. Он туда спустился и все. Тю-тю. Пропал. Пойду я. Пока снова с расспросами не пристали.
Он полубоком, оглядываясь на беседовавших, вышел за дверь.
Я провел около часа, пока присутствующие решали вопросы с исчезновением. Чем-либо помочь я не мог. Пересмотреть камеры могли и без меня. Но к мониторам никто больше не приближался. Видимо все, что нужно уже сохранили или пересняли на телефоны. Меня все это время беспокоил вопрос. Останется ли кто кроме меня в здании на ночь. Я планировал провести ее, как мне уже было привычно, то есть некоторую часть времени поспать, а если кто останется, то этот момент можно было пропустить.
Никто не остался.
Перед тем как покинуть здание последним ко мне подошел Луков.
– Тебе же уже все рассказали?
– Скорее всего, все.
– Смотри по камерам внимательнее. Если Степаныч смог пропасть, то может так же и появится.
– А у тебя какие версии? – спросил я заместителя по безопасности.
Тот, задумавшись, осмотрелся.
– Никаких. Веришь? Нет? Никаких нормальных версий. Никто не видел, как он выходил из подвала. На камере вход в подвал прекрасно просматривается и там тоже видно, что Степаныч не выходил.
– Может лаз там или комната секретная есть?
– Вроде все обошли. Света там почти нигде нет. Только в насосном узле. А остальное тьма. С фонариком час, а то и больше ходили. Не нашли.
– А следы?
– Вот тут-то какой-то подвох кроется. В подвал не часто ходят. И следов много только в самом начале. Около насосной. Там дальше их вообще нет, так как время от времени подвал затопляет, а там песок. Все следы и смываются. Его следы единственные, которые под спортзал идут. Несколько раз он там обошел по периметру. Наследил. Но обратно его следов не было. Когда туда мы пробирались, я заметил это. Думали, что его там приступ схватил, но оказалось все намного страннее.
Он замолчал. У меня вопросов больше не возникло.
– Ну, ты тогда внимательней смотри. Может появится, как пропал.
Луков ушел.
В ту смену я спал немного. Долго смотрел записи камер видеонаблюдения. Как мне и сказали около двух часов дня техник Степаныч укомплектованный ящиком с инструментами, спустился в подвал. Вход, невысокий, чуть больше метра в высоту и около метра в ширину, был недалеко от комнаты охраны, а двери открывались вовнутрь. Видимо ввиду того, что с освещением внизу было плохо, техник не стал запираться. Открытый вход в подвал стал центром притяжения школьников. Они заглядывали в него, делали снимки на телефоны. Пару наиболее смелых даже забирались ненадолго. В какой-то момент все присутствующие рядом с темным проемом резко отбежали. Видимо Степаныч на них крикнул, чтобы не загораживали свет.
Через час школа начала пустеть и вход в подвал перестал быть кому-либо интересен. Он так и смотрел, почти до четырех часов вечера, на мимо проходящих без особого внимания к себе. До тех пор, пока завхоз, отправивший Степаныча в подвал, видимо сообразил, что техника на месте нет. Снова вход в подвал привлек внимание окружающих, но на сей раз, это уже были работники школы. Луков совместно с завхозом несколько раз забирались с фонарями, но каждый раз возвращались ни с чем. Позднее в здании появились сотрудники полиции, и в конечном итоге я увидел себя, заходящего в школу.
Часы показывали уже почти полночь, когда я, перед тем как подремать несколько часов, отправился на обход. В нормальную погоду я всегда обходил здание снаружи, но сегодня, как и в любой другой холодный день, решил, что достаточно будет обойти по первому этажу.
Черный зев так и не запертой двери в подвал неожиданно показался мне пугающим. Странное неописуемое чувство. Я проходил мимо него множество раз, и даже не задавался вопросом, что это за нестандартная дверь. Она всегда была заперта, но думаю, что не это послужило появлением ощущения опасности, а знание, что возможно где-то там сейчас находится человек и его отсутствие покрыто некоторой тайной.
Стоя на расстоянии вытянутой руки, я направил луч фонаря в подвал. Прутья старой ржавой лестницы – первое, что бросилось мне в глаза. Из-за сырости, что присутствовала внизу, все железо покрылось толстым слоем буро коричневой ржавчины, местами потертой руками спускавшихся. Пол подвала располагался в метрах полутора внизу. Прямо тут, у входа он оказался бетонным. Противоположную стену пересекали металлические трубы разного сечения и состояния. Верхние были менее подвержены коррозии. Я предположил, что это связано с температурой воды, что в них течет. Вода горячая, батарея сухая, меньше подвержена воздействию кислорода на нее.
Ненадолго мелькнула мысль, а не забраться ли в подвал и поискать техника. Уже в процессе ее формирования, до того, как мысленно она была произнесена, я осознал, что это не желание найти старика, а вызов себе. Сможешь ли ты сейчас забраться в подвал. Вот тут уже мысли не прилетали мгновенно. Теперь нужно было найти доводы в поддержку своего решения.
Я вспомнил, что вообще направился на осмотр здания школы и решил обдумать свой выбор в процессе. Знаете? Повернувшись спиной к проему, я ощутил сильный озноб, скользнувший по спине. Не легкий холодок, а дуновение ветра. Я не обернулся. Это показалось мне признаком трусости, и это было первым аргументом в пользу того, что в подвал я не полезу. Несколько следующих шагов я ожидал, что мне на спину сейчас что-то кинется из подвала. Чувство холода не отпускало. Я обернулся. Коридор оказался пуст, но чувство… Я что-то ощутил. Присутствие? В свете фонаря только школьный коридор и никакой мистики. Чувство страха в противовес чувству трусости дало мне первый аргумент в пользу того, что я должен спуститься вподвал.
9.
Обход, что обычно занимал не более 10-15 минут, на этот раз затянулся. Тщательно осмотрев заперты ли все двери, не оставлен ли включенным свет в туалетах школьников, в тот день я даже проверил двери в кабинеты, чего раньше не удосуживался. Но обмануть себя не возможно. Я-то знал, что причиной такого скрупулезного исполнения обязанностей ночного сторожа, было желание найти весомую причину не спускаться в подвал. То, что я обязательно спущусь не вызывало сомнений, в виду внутреннего спора трусости с храбростью. Одна утверждала, что боятся нечего, как никак взрослый человек, обычный подвал, что там может произойти? А чувство самоуважения опустится ниже плинтуса. И как ты с этим потом жить будешь? Но разумная составляющая моей рассудительности в этом случае находилась на трусливой стороне. Или все – таки рассудительной? От переименования понятий основная мысль не меняется. Я искал доводы в пользу даже не приближаться к подвалу. Забыть? Нет. Просто забыть не получится, я себя знаю. Единственный вариант убедить свое эго в отсутствие составляющей трусости в нежелании спуститься.
Я не нашел весомых доводов, не сумел убедить беснующееся эго в отсутствие необходимости спуска в подвал.
Заглянул в зев двери. Слева, метрах в пяти тускло освещая насосный узел, прижался к потолку пыльный плафон. Переплетение труб разного сечения мне, как человеку совершенно не сведущему в этой области, представилось внутренностями нелепого монстра. Несколько труб по стене устремлялись направо к входу и исчезали в неровных отверстиях с рваными краями. В противоположном направлении трубы скрывались в широком проеме, совмещенном с входом в следующее помещение, если вообще можно называть подвальную часть зданий помещением. Коричневые капли свисали с труб и оставляли пятна соответствующего цвета на пыльном бетонном полу.
Ржавый поручень негромко скрипнул, под весом моего тела. Ощущая спиной выдуманные разыгравшимся воображением взгляды я, ежесекундно ожидая обрушения этой ветхой в силу времени и отсутствия обслуживания, конструкции, спустился. Здесь пахло сыростью. Воздух казался густым и тягучим, но возможно всего лишь воображение было в данном случае источником этого ощущения. Следы в пыли перешли в следы на песке, когда я ступил в темный проем, покидая насосную. Свет фонарика телефона слабо освещал пространство, и разглядеть я мог только на пару метров вперед. Здесь трубы выглядели еще хуже. Сколько микрометров стали оставалось еще под толщей слоящейся ржавчины видимо известно только богу. Я вспомнил, что как-то зимой школа была заморожена, или, как говорится грамотно, разморозили систему отопления. Так вот, ничего удивительного, решил я, увидев в каком плачевном состоянии она находится внизу, вне зоны видимости администрации школы.
Песок под ногами приглушенно шуршал, и через эти звуки я расслышал слабый шорох. Не будучи уверенным на сто процентов я остановился. Прислушался. В течение пары минут вслушивался в тишину.
