Алиса Селезнёва "Душа"

Мы поженились шестнадцатого апреля, в пятницу. Весна в этом году выдалась тёплой, снег растаял быстро, а в день свадьбы распогодилось настолько, что палантин понадобился мне только ближе к одиннадцати вечера, когда весёлые и пьяные гости высыпали на улицу, чтобы поглядеть, как мы с Ромкой запускаем в небо праздничные шарики и укатываем домой на «собственном лимузине». На самом деле никакого лимузина не было: была обычная отцовская «Лада», которую мы с подружками украшали вчерашним вечером. До машины я шла, с трудом переставляя ноги. Ступни от неразношенных туфель болели страшно – я радовалась только тому, что послушала свекровь и выбрала невысокий, удобный каблук, отказавшись от острой «шпильки». В нескольких метрах от машины Ромка подхватил меня на руки и под радостные возгласы гостей посадил на заднее сиденье. За рулём сидел как обычно трезвый папа, он опустил стекло, и до меня успели долететь последние поздравления друзей и родственников. По традиции они желали нам долгой и счастливой семейной жизни.

В машине мы ехали, тесно прижавшись друг к другу. Я без конца разглядывала правую руку, любуясь обручальным кольцом. Простым, тонким и без всяких бриллиантов. Говорили мы мало, возможно, стеснялись папу, а может, просто хотели насладиться этим вечером и молчаливой близостью друг друга. Я не заметила, как опустила голову на Ромкино плечо. Усталость валила с ног. День начался рано, свадебная кутерьма не отпускала ни на минуту: причёска, макияж, выкуп, ЗАГС, прогулка и, наконец, банкет, на котором нам даже поесть толком не дали. И все же я не могла сказать, что не была довольна. Я с детства мечтала о платье как у принцессы, танце молодожёнов и ресторане с расписным потолком. Папа и Ромка сделали мою мечту явью. Сама по себе свадьба вышла довольно скромной, но это не мешало мне чувствовать себя героиней волшебной сказки.

Музыка из приёмника отца убаюкивала, веки наливались свинцом, и я, видимо, начала дремать как раз в тот момент, когда машина затормозила у подъезда нашего дома. В лучших традициях любовных романов Ромка понёс меня по лестнице на руках. Папа придерживал двери и усмехался в усы, радуясь тому, что квартира находится на втором этаже. Входную дверь Ромка открывал сам, забрав из моих рук ключ, который я с трудом нашарила в своей сумке. Папа пожелал нам спокойной ночи и сжал мои пальцы. В тёмный коридор мы с Ромкой зашли только вдвоём.

Я до сих пор помню, как сильно билось моё сердце. Оно почему-то напомнило мне воробья, нечаянно угодившего в клетку. Странное сравнение, не правда ли, особенно, если учесть то, что я была безумно влюблена и не менее безумно счастлива?

Ромка не спеша прошёл в комнату, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Я скинула туфли и провела ладонью по ноющим ступням, а затем несмело шагнула к окну и тщательно задёрнула занавески. Руки мучительно хотели что-то делать, а голова кружилась от осознания того, что может последовать за этим желанием. Здесь, в нашей квартире, мы впервые были наедине. Нет, конечно, мы не раз заходили сюда, делали генеральную уборку, раскладывали вещи, нужные на первое время, расставляли мебель, но с нами всегда кто-то был. То папа, то Оксана Леонидовна, то мои подружки, то его друзья – нас не оставляли вдвоём ни на минуту, и вот сейчас, в этот самый момент, мы были совершенно одни.

Ромка смотрел так, что я едва могла дышать. До чего же странно желать своего мужа и бояться этого одновременно.

– Кто первый в душ? – сказала я, чувствуя, что щёки краснеют.

– Иди первой, если хочешь.

Ромка улыбнулся и, присев на край кровати, взял в руки пульт. На полочках в коридоре я отыскала тапочки и побрела в ванную, лишь у порога осознав, что сама никогда и ни за что не развяжу туго завязанный корсет. Прикусив губу, я позвала Ромку. Когда его пальцы коснулись моей спины, по коже прошёл удивительный трепет. Я чувствовала такое и раньше, но сейчас эти ощущения казались острее, тоньше и ближе.

– Спасибо, дальше справлюсь сама, – прошептала я, боясь повернуться, и тут же мысленно назвала себя идиоткой. Какой смысл держать платье, если через несколько минут, он всё равно увидит меня голой?

Почесав нос, я забралась в ванную. Тёплые струи вместе с мылом смывали с моего лица тонны косметики, лака для волос и пота. Я подставляла под воду голову и тщательно распутывала склеенные пряди. Закончив с волосами, намылила мочалку и обдала густой пеной тело. Спать захотелось ещё сильней. Смыв гель для душа, я завернулась в полотенце и только тогда поняла, что не взяла с собой в ванную ни халата, ни ночной рубашки. Вдохнув воздух через нос и хорошенько ударив себя по лбу, я наконец вышла из ванной.

Когда я приблизилась к Ромке, ладони вспотели. Он встал с дивана, расправил мои мокрые волосы по плечам и приподнял за подбородок. Я старалась смотреть только в его глаза, любовалась длинными, изогнутыми ресницами, а потом незаметно потянулась к губам. Он рассмеялся и осторожно чмокнул меня в нос:

– Классное полотенце!

К моему смущению добавилась лёгкая обида.

– Я забыла всё, что готовила, а выйти голой мне бы никогда не позволило воспитание.

Он засмеялся ещё громче и крепко прижал меня к себе. Запах одеколона, приятно пахнущего мускатом, до конца не выветрился, и я упоением уткнулась носом в Ромкину шею.

– Устала? – прошептал он, чмокнув меня в макушку.

– Ага, – качнула я головой, не разжимая объятий. – Сегодня выдался суматошный день.

Слегка отодвинувшись, он вновь приподнял мой подбородок и аккуратно очертил большим пальцем контур губ. В то принадлежащее только нам двоим мгновение его темно-карие глаза приобрели оттенок жидкого золота. Замечтавшись, я приблизила к нему свой нос и неожиданно широко зевнула.

Он усмехнулся.

– День сегодня и правда сумасшедший, так что необязательно заниматься любовью прямо сейчас. Мы слишком долго этого ждали. Обидно будет кувыркнуться наспех, из последних сил, только ради того, чтобы отдать честь традициям.

Я открыла рот. Он чуть приподнял брови.

– Там найдётся полотенце для меня?

Мне пришлось кивнуть.

– Переоденься, иначе простынешь, а ты нужна мне здоровой.

Когда Ромка вышел из ванной, я уже спала, завернувшись в одеяло, предварительно натянув одну из его футболок…

Вы, наверное, удивлены и никак не можете понять, почему я рассказываю всё это. Ответ прост и предсказуем. Копаться в своих воспоминаниях – это единственное, что мне остаётся. Жить в ипостаси призрака не слишком-то приятно. Тебя никто не видит и не слышит, а ты не чувствуешь ни боли, ни жажды, ни холода… А ещё у тебя становится слишком много времени, чтобы думать. Думать, вспоминать и сожалеть. Жизнь моего мужа катится в тартарары, а я никак не могу помочь ему. Ни словом, ни делом. Мы уже месяц сидим в нашей квартире и ждём даты суда над мальчиком, который сбил меня. Неделю назад Ромку уволили с работы за прогулы и бесконечные опоздания, точнее попросили написать заявление по собственному желанию, чтобы не раздувать скандал. Он пьёт, а я смотрю на стены со свадебными фотографиями и тихо перебираю в памяти воспоминания о том, когда мы были так счастливы…

Познакомились мы с Ромкой почти тринадцать лет назад на школьной линейке первоклашек, а через три с половиной года оказались сидящими за одной партой. До того момента я даже подумать не могла, как здорово он рисует и какие замечательные пишет стихи. Он постоянно смешил меня, вырезал из бумаги одноногих человечков и устраивал под партой настоящий кукольный театр. Я хихикала, Ромка делал наброски новых карикатур, наша первая учительница, Зоя Анатольевна, раздражённо качала головой и грозила пальцем, но всё равно оставляла нас сидеть вместе. Дисциплину на уроке мы нарушали не сильно, да и, несмотря на маленькие шалости, умудрялись учиться лучше всех в классе. Как ни странно, но год спустя наша новая классная руководительница, Татьяна Сергеевна, решила продолжить начатую традицию и опять посадила меня рядом с Ромкой. Какое-то время мы даже домой ходили вместе, точнее, Ромка делал вид, что нам по пути, а я даже не подозревала, что он живёт на другом конце улицы. Порой до нас доносились завистливые возгласы моих подружек и его закадычных друзей: «Жених и невеста! Жених и невеста!»

И всё же Ромка не носил мой портфель, не бил меня им по голове и не катал на своём велосипеде. Мы просто болтали о покемонах, о новом вкусе жевательной резинки «Dirol» и спорили о том, кто круче Магнето или Чарльз Ксавье. Вряд ли я что-то тогда чувствовала к нему. Нам было по одиннадцать, а потому я с полной уверенностью в каждом слове заявляла папе, что меня с Ромкой связывает крепкая дружба, а вся эта любовь абсолютно нас не касается. Папа в такие минуты обычно молчал, а я спокойно садилась делать уроки.

Трудно сказать, сколько бы продлилась наша дружба. Может, год, может, два, а может, не закончилась бы никогда, но в один прекрасный день Ромка пропал. «Как сквозь землю провалился, – сообщила я папе, пряча слезы, – и ведь даже не сказал, что уезжает!». Папа приложил кулак к подбородку, а я затаила дыхание, потому что любила, когда папа так делал. Это всегда означало только одно – он разберётся, и всё будет хорошо. Папа действительно разобрался, но лучше мне так не стало. Оказывается, отцу Ромки предложили хорошую работу в другом городе, и тот, не раздумывая, укатил туда вместе с женой и сыном.

Следующие четыре года мне оставалось только учиться, читать книги и вспоминать Ромкин кукольный театр под партой. Я не позволяла себе тосковать по нему и первое время даже злилась, что он ничего не сообщил об отъезде. Впрочем, он и сообщить то, наверное, не мог. Собрались они быстро, летом мы почти не виделись, да и в ту неделю я жила у тёти в деревне и училась доить козу. К концу девятого класса большинство моих хорошеньких одноклассниц закрутили романы со старшеклассниками. Я старалась не обращать на них внимания. Отчего-то мне были совершенно не интересны прогуливающиеся мимо мальчики, и я даже начала считать влюблённость глупым занятием, отнимающим слишком много времени. Однако в начале десятого класса к нам в школу неожиданно вернулся Ромка.

Я с трудом узнала в этом долговязом, надменном юноше розовощёкого, пухленького паренька, который рисовал для меня смешных человечков с маленькими ногами и огромным носом. Он демонстративно курил под лестницей, высмеивал учителей и младших школьников, напоминающих характером или телосложением Невилла Долгопупса, носил в правом ухе серёжку, коротко стригся и постоянно прогуливал последние уроки, умудряясь просыпать первые. Хуже всего, что он никак не мог определиться с профильными предметами. То мечтал строить ракеты на Байконуре и заявлялся в физико-математический класс, то вдруг бросал его и целыми днями бренчал на гитаре, объясняя всем и каждому, что непременно станет рок-звездой.

Большинство моих одноклассниц от Ромкиного поведения пребывали в лёгком восторге. На переменах они то и дело томно вздыхали по нему и во всеуслышание называли симпатичным и лапочкой. Я злилась. Злилась и осуждала их отвратительный вкус. Тогда я не понимала, что дело не в их вкусе, а в моей ревности. «Никакой он не лапочка, – говорила я по утрам зеркалу. – Подумаешь, симпатичный. Он же совершенно без мозгов. Никуда не поступит! Так и будет всю жизнь бессмысленно бренчать на дурацкой гитаре».

Я ежедневно прокручивала эти слова в голове и была совершенно уверена в своей правоте до тех пор, пока не услышала практически то же самое из уст Оксаны Леонидовны. В тот день я оставила пакет с обувью в классе, но обнаружила её отсутствие только у раздевалки, когда накинула на плечи пуховик. Чертыхнувшись, я побежала обратно на четвёртый этаж и уже там, у дверей в кабинет, стала свидетелем горя своей будущей свекрови.

Вероятнее всего, она устала, измучилась и выпалила те страшные слова от отчаяния, просто потому что не знала, как поступить и что делать. Татьяна Сергеевна вызывала её уже в третий раз за последний месяц, но с успеваемостью и дисциплиной у Ромки лучше не становилось.

– Я одна! – кричала Оксана Леонидовна, прикладывая к опухшим глазам жёлтый платок в цветочек. – И не могу за всем уследить! Отец нашёл себе молодуху и бед не знает – ему на сына плевать. Я бьюсь изо всех сил, работаю на трёх работах, но Роме хоть бы хны. Он меня в грош не ставит.

От удивления я открыла рот и уронила на пол тяжёлый рюкзак. Честно говоря, я даже не догадывалась, что Ромка теперь живёт только с мамой. «Может быть, поэтому он и ведёт себя так, – подумала я, чувствуя неприятное сосание под ложечкой, – может, он таким образом хочет привлечь к себе внимание?»

– Тем не менее, – Татьяна Сергеевна с сочувствием посмотрела на Оксану Леонидовну и пригладила выбившиеся из причёски волосы, – до конца полугодия остаётся месяц, а у Романа наклёвываются три неаттестации и как минимум три двойки.

Она вздохнула, склонила голову набок и вытянула губы в тонкую линию.

– Рома, надо что-то менять, иначе десятый класс ты не закончишь.

Оксана Леонидовна с шумом втянула в нос воздух.

– При желании ты бы мог хорошо учиться. Голова у тебя что надо, – продолжила Татьяна Сергеевна, глядя куда-то в потолок. – Реши уже, чем ты хочешь заниматься.

– Я думаю: из Ромы получится отличный врач, – отчеканила я и быстро распахнула двери класса.

Татьяна Сергеевна нахмурила брови, Ромка закатил глаза и отвернулся. Оксана Леонидовна напротив выпучила их, приложив ладонь к щеке так, словно у неё от боли свело всю челюсть.

– Хирург, стоматолог или реаниматолог, – продолжила я, волоча по полу рюкзак.

– Белова, ты что здесь делаешь? – на минутку Татьяна Сергеевна растерялась и даже закашлялась, по-видимому, подавившись слюной.

– Я сменку в классе забыла.

– Белова? – спросила вдруг Оксана Леонидовна, разглядывая меня с ног до головы. – Наташа Белова?

От такого взгляда мне стало как-то неуютно. Одета я была неброско. Чёрные классические брюки, бежевая блузка, сверху синий пуховик с меховым воротником. Волосы, собранные в низкий хвост, торчали соломой из-под шапки. Не сравнишь с расфуфыренными одноклассницами, которые даже на уроках от зеркала отлипнуть не могли. Но врать смысла я не видела, а потому, набравшись смелости, запоздало кивнула.

– Я могла бы позаниматься с Ромой. Химией, допустим, и русским с математикой, а ещё английским. Мне полезно, раз уж я решила поступать в педагогический.

– Значит, врач?

Татьяна Сергеевна с сомнением посмотрела на Оксану Леонидовну, а потом перевела взгляд на Ромку. Он театрально пожал плечами, изображая полнейшую незаинтересованность.

– Можно попробовать, – ответила за сына Оксана Леонидовна и, вытащив из сумки зеркальце, постаралась стереть размазанную по щекам тушь.

– Всё же я бы порекомендовала взять репетитора, – начала Татьяна Сергеевна, – хотя бы по…

– Дадим девочке шанс.

Моя будущая свекровь потянула Ромку за рукав и, поблагодарив Татьяну Сергеевну за очередную встречу, вышла из класса. Нащупав пакет с обувью, я минутой позже последовала её примеру.

Не буду утруждать вас рассказами о том, как я переживала и как не спала всю следующую ночь, ругая себя за то, что ввязалась в эту авантюру. В успех своего дела я верила слабо, но пойти на попятный мне не позволила гордость. Назвался груздем – полезай в кузов. И я полезла, даже не подозревая, куда этот самый кузов меня притащит.

Следующее утро я начала с того, что села за парту рядом с Ромкой. Он предпочитал последнюю у окна, считая, что там его меньше всего замечают учителя. Перетащить его к себе за первую я даже не рассчитывала, поэтому руководствовалась принципом Магомета: раз уж гора не идёт к тебе – будь добр, дойди до неё сам. Входящие в класс преподаватели никак на нас не реагировали, видимо, были предупреждены Татьяной Сергеевной заранее, зато одноклассницы едва не свернули себе шеи, без конца разглядывая наши руки.

С первыми и последними уроками стало получше: то ли Ромка испугался отчисления, то ли Оксана Леонидовна подключила ремень, но приходить он стал вовремя, однако на занятиях по-прежнему ничего не записывал. Я без конца копировала ему свои тетради, а после уроков объясняла пройденный материал ещё раз, непременно спрашивая: «Понял?»

Он кивал, говорил привычное «Ага!», и мы расходились в разные стороны. Каждый по своим домам и делам.

На переменах мы не разговаривали, смешных человечков он больше не рисовал, кукольный театр под партой не устраивал. Мы сидели рядом, но мыслями были словно на разных концах планеты. Ни покемонов, ни людей Х – детство кончилось и не собиралось вторгаться в юность ни за какие коврижки.

К двадцать второму декабря мы написали все полугодовые контрольные работы. Именно от их результатов зависело большинство Ромкиных итоговых отметок и аттестаций. Двадцать третьего декабря нам объявили первые результаты:

Русский язык – 2

Профильная математика –2

Английский язык – 2

Химия –2.

Каждый раз, когда я глядела в Ромкину тетрадь и замечала очередного «лебедя», земля под моими ногами начинала качаться. Не справилась, не смогла. Не вышло…

Я была отличницей, шла на золотую медаль и за все свои контрольные получила твёрдые пятёрки. Почему же тогда Ромка даже на три не наскрёб? Ведь я объясняла, наставляла и помогала…

Химию я хоть и изучала на базовом уровне, но всё равно знала лучше многих углублёнщиков. Почему тогда у него вся тетрадь красная?.. Да проще было решить за него все задачи и потихоньку подсунуть ответы. Химия добила меня окончательно. Помню, как слезинки одна за другой стекали из глаз и падали на конспект, превращая буквы в огромные синие кляксы. Не справилась. Не смогла. Не получилось… В тот день на шестом уроке я не написала ни строчки.

Из класса я вышла молча. Красная как рак, заплаканная и совершенно потерянная. Опять забыла в классе сапоги, но возвращаться не стала. Не захотела. Пошла, как есть, в балетках по снегу. Благо – идти нужно было всего минут пятнадцать. Папа в тот день не работал. Он встретил меня на пороге и, как обычно, приложил кулак к подбородку. Рыдая и заикаясь, я рассказала ему всё: и о своей дурацкой затее, и о двойках, которые получил Ромка за четыре контрольные.

– Ну-ну. – Папа усадил меня на диван и укутал ноги пледом. – Лошадь можно привести к водопою, но заставить её пить нельзя. Даже, если ты засунешь её морду в воду, она всё равно будет фыркать и отплёвываться. Ты привела лошадь к водопою, и теперь у лошади только два выхода: либо умереть от жажды, либо пить.

Я опустила голову на подушку и уснула. Вечером поднялась температура, появилась ломота в теле, и я слегла с тяжелейшим гриппом. Папа поил меня морсом из клюквы с антибиотиками и рассказывал сказки, как в детстве. На третий день я заметила на кресле тот самый пакет, в котором носила обувь.

«Наверное, папа принёс из школы», – подумала я и опять тяжёлой головой упала на подушки.

В школу я вернулась только после Нового года.

Усевшись за свою любимую первую парту у стены, я больше не надеялась увидеть Ромку. Ему дали шанс, а он его профукал, точнее, мы его профукали вместе. Надо было Оксане Леонидовне послушать Татьяну Сергеевну и нанять репетиторов, а не мучить сына занятиями с излишне самоуверенной одноклассницей.

Подперев подбородок кулаком почти по-папиному, я открыла тетрадь и записала число: 14 января 2007 года. Рядом дёрнулся стул, я подняла глаза и заметила Ромку. Он смотрел на меня спокойно и без всякой усмешки.

– А почему не за последнюю? – спросила я, когда он опустился рядом и вытянул под партой ноги. – Изменяешь своему выбору?

– Я никогда не изменяю своему выбору, – сказал он, приподняв брови, и я удивилась тому, насколько бархатный у него голос. Если я что-то решил, то это изменить невозможно.

– Да ну?! – Из моей груди вылетел смешок. – Какая самоуверенность!

– Увидишь.

– Мне даже интересно: и что же ты решил?

– Что буду сидеть с тобой, и раз уж ты перебралась с «камчатки» за первую, придётся и мне здесь кантоваться. Или ты хочешь, чтобы я отнёс тебя туда на руках?

Я кашлянула и покраснела. В ту минуту он поселил в моей голове чересчур откровенное желание.

– И что дальше? У тебя четыре двойки. А может, и больше. Просто об остальных я ещё не знаю.

– Правильно. Ты вообще ничего не знаешь о моих двойках. У меня нет ни одной.

И он с гордым видом развернул передо мной дневник. Напротив каждого предмета красовалась весьма правдоподобная тройка. От удивления и недоверия я на всякий случай потёрла глаза.

– Быть не может? Каким образом ты всё сдал?

– Ну. – Он потянулся и расправил спину, становясь похожим на кота. – У меня были твои конспекты, неделя до Нового года, пока ты болела, а ещё целых три дня после.

– То есть, ты выучил за десять дней то, что я с тобой учила месяц?

– Было бы желание, – зевнул он. – Не зря же Зоя Анатольевна называла меня «Золотая голова».

Я рассмеялась. Лошадь, которую я привела к водопою, наконец-то, начала пить.

– Пока посижу в базе, а в одиннадцатом, если что, пойду в профиль по биологии и химии. Думаю, из меня выйдет отличный офтальмолог. Но на «скорой» я бы тоже поработал.

– Ганс Христиан Андерсон собственной персоной. Ты ещё себе домик на берегу Испании не выдумал?

– Хочешь поспорить?

– Хочу, – я вытянула руку. – Если закончишь второе полугодие без троек, то я переберусь сидеть на заднюю парту у окна. А если нет, то прочитаешь «Унесённых ветром».

На минутку он сделал вид, что раздумывает над моим предложением, но потом как-то слишком резко замахал руками.

– Такой риск мне не по карману. Последняя парта против этого старья на тысячу страниц звучит угрожающе дёшево. Давай вот как: если не получу ни одной тройки, ты меня поцелуешь.

Даже не знаю, стоит ли говорить, что «Унесённые ветром» Ромка так и не открыл, а вот мне в конце мая пришлось поцеловать его…